Много лет мы не виделись. И вдруг совсем недавно на телевидении задумали сделать передачу — из таких, что называется, ностальгических, — про команду, которая первой выиграла Лигу чемпионов. Я получил приглашение и, хотя теперь не слишком охотно снимаюсь с места, ответил согласием, потому что это давало возможность встретиться со старыми друзьями. Город, тут ничего не скажешь, остался таким же красивым. Нас поселили в отличной гостинице, и моя жена сейчас же отправилась повидать родственников и подруг. А я предпочел лечь в постель и поспать немного, но честно скажу: через четверть часа понял, что заснуть не удастся.
Потом за мной явился парень с телевидения и повез в студию. В гримерной я столкнулся с Пепито Вилой. Он стал совершенно лысым, и я не без труда узнал его. Потом появился Делев — о нем лучше и вовсе не говорить. Какими мы все стали старыми. Настроение слегка поднялось, когда перед самым началом съемок я увидел Эрреру. Его-то я уж точно узнал бы, где бы ни встретил. Мы обнялись и успели перекинуться всего парой слов, но этого было достаточно, чтобы я понял: сегодня вечером, что бы там ни случилось, мы ужинаем вместе.
Передача получилась длинной и нудной. Мы говорили про кубок, про то, что он значил для клуба, про Бубу, про тот, самый первый, год Бубы в Европе, но мы говорили также про Буцатти и Делева, про Палау и Пепито Вилу, про меня и, конечно же, про Эрреру и его долгую спортивную карьеру — пример для молодых. В передаче участвовали семь футболистов, три журналиста и два болельщика, очень, добавлю, неуемных: один киношный актер и бразильская певица, которая в итоге оказалась самой фанатичной болельщицей из тех, кого я в жизни встречал. Звали ее Лиза До Элиза, но вряд ли это было ее настоящее имя, в любом случае, когда передача подошла к концу (я произнес несколько банальностей, и то с трудом — у меня ком стоял в горле), Лиза До Элиза отправилась с нами ужинать — со мной, Эррерой, Пепито Вилой и одним из журналистов, не знаю, может, она была приятельницей этого последнего, но в результате я увидел себя сидящим в полутемном ресторане со всеми этими людьми, а потом мы перебрались на дискотеку, в еще более темный зал, если не считать танцпола, где я танцевал то один, то с Лизой До Элизой, в конце концов, уже под утро, мы очутились в баре неподалеку от порта, и я пил карахильо[21] за не слишком чистым столом, а рядом сидели только Эррера и бразильская певица.
Трудно припомнить, кто об этом заговорил. Возможно, Лиза До Элиза завела речь о магии, наверное, так оно и было, а может, Эррера хотел потолковать об этом и навел ее на эту тему. Черная магия и белая магия, говорила бразильянка, или так я ее понял, а потом она принялась рассказывать разные истории, реальные случаи, которые произошли с ней в детстве или в юности, когда ей приходилось пробивать себе путь в мире эстрады. Помню, что я глянул на нее и решил, что это отчаянная женщина; говорила она так же напористо и агрессивно, как и в телестудии. Она с большим трудом пробилась наверх и теперь вечно была настороже, словно на нее в любой момент могли напасть. Красивая женщина, лет эдак тридцати пяти, с хорошим бюстом. Сразу бросалось в глаза, что в жизни ей довелось испытать всякое. Но не это интересовало Эрреру, как я сразу смекнул. Эррера желал поговорить о магии, о вуду, о ритуалах кандомбле — и вообще о неграх. И Лиза До Элиза не заставила себя долго упрашивать.
Так что я допил свой карахильо и решил набраться терпения, а так как тема, честно признаться, нагоняла на меня легкую скуку, я заказал себе виски, потом еще виски, и когда уже в окна бара заглянули первые утренние лучи, Эррера сказал, что у него тоже есть история, похожая на рассказанные Лизой До Элизой, и что сейчас он ей эту историю расскажет, интересно, каково будет ее мнение. И тогда я опустил веки, словно бы задремал, но сна у меня не было ни в одном глазу, и выслушал историю, которую рассказал Эррера, историю Бубы, Эрреры и мою, хотя он и не признался, что Буба — это Буба, а мы с ним — это мы с ним, он повел речь о неких французских футболистах, с которыми познакомился в давние времена, и Лиза До Элиза молчала (кажется, она впервые за всю ночь замолчала), пока Эррера не дошел до конца, до гибели Бубы, и только тогда Лиза До Элиза открыла рот и сказала: да, такое вполне возможно, а Эррера спросил про кровь, которую трое футболистов собирали в стакан, и Лиза До Элиза ответила, что это — часть ритуала, и тогда Эррера спросил про музыку, которая доносилась из ванной, где запирался негр, и Лиза До Элиза ответила, что это — часть ритуала, и тогда Эррера спросил, а что происходило с кровью, которую негр уносил с собой в ванную, и про тряпку и ведро с водой, и еще он хотел знать, что, по мнению Лизы До Элизы, делал он в ванной, и на все вопросы певица отвечала: это — часть ритуала, и тут Эррера вышел из себя и сказал: разумеется, все это — часть ритуала, вот он и хочет понять, в чем состоял ритуал. И тогда Лиза До Элиза сказала, чтобы он не смел на нее кричать, особенно если собирается ее трахнуть (буквально так она и выразилась), на что Эррера ответил коротким хохотком, по которому я, расчувствовавшись, разом узнал Эрреру эпохи Лиги чемпионов и двух первенств, выигранных нами вместе, вернее сказать, тех двух, которые мы выиграли вместе с Бубой, а всего их было пять; так вот, он, посмеявшись, сказал, что у него и в мыслях не было обижать ее (просто Лиза До Элиза обижалась на любую мелочь), и повторил свой вопрос.
И тогда бразильянка изобразила задумчивость, потом посмотрела на Эрреру, потом — на меня (но на Эрреру посмотрела куда более пристально) и сказала, что точно не знает. Может, кровь выпивалась, а может, он выливал ее в унитаз, может, смешивал с мочой или калом, а может, не делал ничего подобного, может, он раздевался и натирался кровью, а потом вставал под душ, но все это — лишь догадки. Потом мы все трое примолкли и молчали, пока Лиза До Элиза снова не открыла рот, чтобы заявить: что бы там ни было, но тот тип наверняка сильно страдал и любил.
И тогда Эррера спросил ее, верит ли она, что колдовство того негра, игравшего во французской команде, приносило какие-то реальные результаты. Нет, сказала Лиза До Элиза. Он был сумасшедшим. Какие там могли быть результаты? Тогда Эррера спросил: а почему его друзья стали играть лучше? Потому что они были хорошими футболистами, ответила бразильянка. И тут я вмешался в разговор и спросил: что она имела в виду, сказав, что он сильно страдал? В каком смысле страдал? И она ответила: физически, всем телом, но гораздо больше душевно, чем физически.
Что ты хочешь сказать, Лиза? — спросил я.
Что он был психически больным, ответила бразильянка.
В баре уже опустили металлические жалюзи. На одной из стен я заметил несколько фотографий нашей команды. Бразильянка спросила нас (не только Эрреру, но и меня), не о Бубе ли шла речь. В лице у Эрреры не дрогнул ни один мускул. Я вроде бы кивнул. Лиза До Элиза перекрестилась. Я встал и подошел поближе к фотографиям. Вот она, наша команда: Эррера стоит, скрестив руки на груди, рядом с ним вратарь Мигель Серра и Палау, мы с Бубой сидим на корточках в первом ряду. Я улыбаюсь, словно не ведаю никаких забот, а Буба серьезен и смотрит прямо в объектив.
Я пошел в туалет, а когда вернулся, Эррера платил у стойки, бразильянка тоже поднялась и, стоя у стола, приглаживала платье — очень обтягивающее платье гранатового цвета. Мы уже собирались покинуть бар, когда администратор, а может, это был хозяин бара, который терпел наше присутствие до рассвета, попросил меня оставить автограф и на другой фотографии, украшавшей стену. На ней я был запечатлен один — фотография была из первых, сделанных после моего приезда в город. Я спросил его имя. Он ответил, что зовут его Нарцисс. Я оставил дружескую надпись.
Уже светало, когда мы вышли. Как в прежние времена, мы немного прошлись по улицам Барселоны. Нисколько не удивившись, я увидел, что Эррера идет, обняв бразильянку за талию. Потом мы сели в такси, и они довезли меня до гостиницы.
Дантист
Это был никакой не Рембо, а всего лишь мальчишка-индеец.
Я познакомился с ним в 1986 году. В тот год по причинам, которые не имеют отношения к этой истории или кажутся мне теперь ничтожными, я провел несколько дней в Ирапуато,[22] столице клубники, в доме моего друга-дантиста, переживавшего непростую жизненную ситуацию. На самом деле непростая ситуация сложилась у меня самого (давняя подруга вдруг решила порвать со мной), но когда я приехал в Ирапуато, где якобы будет время подумать о будущем и успокоиться, я нашел своего приятеля, всегда такого уравновешенного и благоразумного, на краю отчаяния.
Не прошло и десяти минут после моего приезда, как он сообщил, что убил пациентку. Поскольку в голове у меня не укладывалось, как это зубной врач может убить кого бы то ни было, я велел ему не психовать и рассказать все по порядку. История была простой, насколько могут быть простыми такого рода истории, а весьма сбивчивые пояснения друга убедили меня в том, что ни в каком убийстве его, разумеется, обвинять нельзя.
С другой стороны, все вместе взятое показалось мне странным. Друг, кроме работы в частной стоматологической клинике, которая давала ему неплохие деньги, вел дополнительный прием в так называемом медицинском кооперативе, доступном для бедных и нищих, что вроде бы одно и то же, но для моего друга и, главное, для идеологов такого сорта благотворительных медицинских учреждений вовсе не было одним и тем же. В кооперативе служили только два стоматолога, и работы случалось много. А так как там не имелось зубоврачебных кабинетов, бесплатный прием они вели на своем основном рабочем месте, после приема коммерческих больных (как он сам выразился), то есть главным образом вечером, и помогали им студенты-стоматологи, в большинстве своем левацки настроенные и желавшие к тому же набраться опыта.