[9], это правда может означать, что он наврал и отправляет исчезающие фотографии той, которую выбрал вместо тебя, но это также может означать, что у него работа, от которой он отвлекся на минуту, чтобы расслабиться и посмеяться над котами. Если бариста ухмыльнулся, посмотрев на тебя, это правда может означать, что твой видок показался ему нелепым, но также может означать, что он вообще забыл думать о тебе и вспомнил шутку, которую старшая сестра утром прислала ему в Вотсапе. Если Коля пообещает до конца жизни быть с тобой, это не значит, что он будет. Будет или нет – не зависит от того, с какой тщательностью ты намыливаешь впадинки между пальцами ног, сколько раз ты открыла и закрыла духовку, на каком боку ты спишь. Ты же сама знаешь, ты сама много чего обещала, и это никогда ничего не означало, все, что ты обещала, никогда ничего не означало. Вот твоя правда, и она ни на что не повлияет.
Это ни на что не повлияет, потому что я понимаю вас, но не могу в вас поверить. Вы просто еще один голос в моей голове, вы все говорите, не затыкаетесь, даже ночью, я просыпаюсь уставшая, потому что вы не затыкаетесь даже ночью, вы все тянете на свою сторону, как в той сказке, или это даже не сказка, лебедь туда, рак обратно, все эти женщины во мне только рады, что их зовут со всех углов, они разбегаются, а я верчусь, потому что привязана к ним веревочками, вы когда-нибудь пробовали обвязать волчок веревочкой и веревочку выдернуть, Юлианна?
Сходи к настоящему врачу, Вера.
Подождите, у меня есть еще один секрет.
Юлианна не хотела больше секретов, но мне было все равно, и я стала рассказывать ей про новости и карты, судя по которым скоро все снова станет хорошо и благополучно.
Я смотрю на это и радуюсь, Юлианна, я так хочу, чтобы все наконец закончилось. Вы мне верите, Юлианна?
Я тебе не верю.
Вы зря не верите, потому что я правда хочу, чтобы все у всех было хорошо, пока со мной лебедь, но потом рак подбирается и отводит в сторонку, и рак говорит, что там, где хорошо, – праздник, на который меня не приглашали, там будут все наши, кроме тебя, говорит рак, и смеется, и тянет, а я иду за ним, потому что не могу не идти, и ведусь на его дразнилки, что, когда все закончится, я снова останусь одна, а я не хочу снова одна с ним – вдвоем, он жужжит и жужжит, не затыкается, вы помните, Юлианна, как я осталась в садике одна, я выглядывала в окно, и никакая женщина не была мамой, а кроме меня, был мальчик в бумажном носу буратино и толстая воспитательница в черном, мальчик бегал за мной и свистел, а воспитательница приглушила свет, потому что на нас двоих нельзя было тратить много света, и все стало желтым, деревянным, особенно мальчик. А потом мама оставила меня в раздевалке после бассейна и сказала, что придет через пять минут и чтобы я переодевалась, и я сначала была мокрая, потом стала голая, потом сухая, потом одетая, а мама все не приходила, тогда я сняла со стены фен и стала жать на кнопку, чтобы дул теплый ветер, но какая-то женщина, которая тоже не была мамой, сказала, чтобы я не баловалась. Так я себя чувствую, Юлианна, когда читаю новости и смотрю карты, я думала, мы навсегда теперь вместе, а вы все зашли на секундочку, натоптали, нашумели, а теперь говорите: «Извини, мы перепутали двери».
Сходи к реальному доктору, Вера, сказала Юлианна, обратилась большой, но хрупкой птицей, упала на пол и разбилась.
Я положила в подушку диктофон с очищенной картой памяти и новыми батарейками. Я вообще-то для этого сюда приходила.
На улице что-то ныло. Нужно было поговорить с Колей открыто, потому что я так больше не могу и не хочу сойти с ума, а хочу дождаться результатов опен-кола, поверить в себя, придумать новый способ зарабатывать деньги, такой, в котором не будет тупых сцен секса и богов в набедренных повязках, решить наконец, где мне жить, уезжать или оставаться, и однажды, сидя где-нибудь в купе поезда, или на набережной, или на винтажном диванчике в кофейне, успокоиться и почувствовать, что я дома, даже если нахожусь посреди ничего. Для этого надо было поговорить с Колей и узнать, хочет ли он успокаиваться вместе со мной, – я представила, как он говорит, что сам не знал, как начать, все-таки мы не просто тиндер-дейты, а старые друзья, и не хочется эту дружбу глупо разрушить, ему, кстати, предложили работу в Вильнюсе, поэтому он пропадал – пока пройдешь все этапы, один эйчар, другой, фаундеры, Вильнюс не Париж, конечно, но надо с чего-то начинать, только он со мной хотел посоветоваться – поеду ли я. Я написала: «Коль, надо поговорить» и была уверена, что он тут же сам предложит встретиться, потому что такие сообщения всех пугают, но он написал: «Так, слушаю», и я зубами содрала с губы слишком много кожи и стала высасывать кровь. Тридцать три минуты назад он запостил сторис из кофейни, а я знала, что он выкладывает все сразу же после того, как сфотографировал, значит, время есть, он еще там. Я надела короткую черную майку, широкие джинсы и вязаный кардиган, вместе с пальто все выглядело как нужно, только бы не забывать, что надо скрыть недостающие алые ногти.
Можно было пройти весь путь вдоль Фонтанки, а потом свернуть направо, но я решила, что удача важнее скорости, и сделала крюк через Некрасова. Накрапывал дождь, ныли железные балки моста, и ныла брусчатка, я это чувствовала при каждом шаге: сперва она никак не могла привыкнуть, что так мало ног теперь ступает на нее, теперь была недовольна обратным, все вернулись, толпы снова пошли, брусчатке вечно что-то было не так. Брусчатка знала: раз утихло, что-то будет, ничего не закончится просто так. Никто ее не слушал. Девочка в розовой куртке пила гранатовый сок из тетрапака, сильно запрокидывая голову назад. На желтый промчался раздетый велосипедист в шлеме. Усатый мужчина укрывал пленкой книги на самодельном прилавке, чтобы не промокли. Колю в окне я заметила с противоположной стороны улицы, он сидел за столиком возле фортепьяно и листал что-то в ноутбуке. Я зашла, не глядя на него, подошла к кассе, долго смотрела на меню, которое знаю наизусть, попросила фильтр-кофе, и никто меня не окликнул, поэтому я дождалась, пока мне протянут горячую чашку, и обернулась, делая вид, что ищу, куда сесть. Коля не поднимал головы. Я подошла сама.
Крохотный мир, сказала я и улыбнулась. Коля тоже улыбнулся – я только сейчас заметила, что один уголок рта у него поднимается выше, чем другой, и лицо от этого перекашивается, делая его похожим на хорошенькое животное.
Ого, какие люди.
Я поработать забежала, в «Подписных» толпа, все розетки заняты, а ноут сел.
Я думала, сейчас он скажет: «Так ты же как раз поговорить хотела! Будешь чизкейк?» – но он сказал: «А я как раз убегаю, считай, держал тебе место. Садись сюда».
Я дважды моргнула, а он уже стоял с рюкзаком за спиной и странно смотрел, будто знал, почему я здесь, и хотел из-за этого поскорее исчезнуть. Я села на нагретый стул. Черный комок вырос до целой планеты, пробрался в уши, подмышки и легкие, вибрировал в макушке так, что мне казалось, со стороны видно, как я трясусь. Из-за него, из-за черного комка, я решилась.
Подожди, раз уж встретились. Я тебе писала, что поговорить хочу. Это, короче, очень важно. Заберу тебя на пять минуток, спросила я и подумала, что мои «минутки» – это как мамины «денежки».
Коля задумался, хотя я видела, что он совсем не думает, а все знает, просто ждет.
Сорри, я прям горю. Ты напиши, ок? Я, правда, не моментально прочитаю, но потом прочитаю обязательно. Или войс закинь. Что-то случилось?
Хотелось крикнуть, что случилось все и сразу, мы подорвались и улетели в космос, мы совершили глобальный научный прорыв и провалились как нация, я схватила бы Колю за руку и поцеловала, и этот поцелуй оказался бы черной дырой, из которой образовалась Вселенная, поэтому разгадывать ее тайны стало бы больше не нужно и появилось бы время всем вместе, целому человечеству, просто посидеть, поболтать, попить чай со сгущеночными орешками. Нет, вместо этого я сказала: «Ничего страшного, посоветоваться хотела» – а Коля ответил: «Я новый трукрайм нашел, жуткий пиздец, пришлю, тебе понравится», вышел, перебежал дорогу прямо перед синим Пежо, напугав загудевшего водителя, посмотрел, нет ли сзади на штанах брызгов от лужи, и исчез. Я представила, как падаю на пол, разливая кофе, который даже не попробовала, раздуваюсь и краснею, бью по полу ногами, и мама, Коля, Юлианна, Кирилл, даже Вика, особенно Вика, хотя ее я жду меньше всех, врываются одновременно, потому что бариста нажала на красную тревожную кнопку, подхватывают меня на руки и качают, и кто-то из них шепчет, кто-то напевает, а кто-то просто говорит: «Я всегда буду любить тебя, я никуда больше не денусь, я здесь, и я есть, я – реальность, когда ты не знаешь, где реальность, можешь смотреть на меня, потому что я никуда не денусь и я есть, я есть». Я знала, что это не сработает и никто не придет, все, что получится, – я, истерящая на полу, и пара видео, которые разлетятся по чьим-то дружеским чатам, я уже пробовала этот метод тысячу раз, ты объяснила мне, мама, что истериками ничего не добьешься, сделаешь только хуже, что Кирилл потом будет говорить: «Дай мне время остыть», что у всех вокруг есть время остывать, молчать и обдумывать, а я вечно куда-то опаздываю, мне все всегда нужно срочно, и я сама не понимаю почему. Я нажимала и нажимала на самую крайнюю клавишу на фортепьяно, пока бариста не попросила: «Девушка, пожалуйста», и я перестала и начала думать о том, куда или к кому ушел Коля, попыталась поработать, трижды обновила сайт, на котором еще не должно было быть результатов, вспомнила про новые аудиозаписи и вышла к реке.
Я сразу перемотала на голос, который злил меня сильнее всего, – голос Алсу, красивой девушки, нашедшей чужие волосы в сливе и просто живущей с этим дальше, дающей себя обманывать, я боялась ее, потому что боялась обнаружить себя ею, и теперь она говорила: «Ну, книжки. Но только какие-нибудь тупые, про драконов, другие не успокаивают, а только хуже делают. Не знаю, почему так, иногда помогает делать хуже. Например, когда совсем тревожно, у меня есть заметка – список инстаграмов