Великолепие древнего Родоса рухнуло в историю, в легенды. Ищи-свищи... Ныне остров в запустении. Под оплавленным небом спит стадион, где когда-то играли мускулами дискоболы и упражнялся в риторике Цицерон, хотя какие-то праздники отмечаются и, бывает, бегают спортсмены. В остальное время- тишина, козы бродят, зной лежит... Однако кое-чего и сохранилось от прошлой родосской учёности. Про мировой еврейский заговор сегодня чуткой и любознательной новоантисемитской молодёжи толкуют "Протоколы сионских мудрецов", и "жидовская трусость" усладила юдофобское сознание на тысячелетия. Не помогла ни воинская слава древних евреев, ни то, что высказался Аполлоний Молон туманно донельзя: мол, евреи в бою подменяют храбрость "безумной и дерзкой отвагой" [10, 199] - поди разбери-пойми. Но приклеилось - не отодрать. ("В Ташкенте окопались", - язвили в советском народе, когда шла Вторая мировая война.)
Замечательно липло к евреям поношение!
С. Лурье называет Цицерона первым и наиболее рьяным антисемитом в римской литературе. Первый, но далеко не последний. Отличились помимо историка Тацита и воспитатель Нерона философ Сенека, и популярные поэты Ювенал и Марциал. Философ Цельс через 400 лет после Манефона довёл его соображение об евреях как потомках "шарлатанов и бродяг", изгнанных из Египта, до утверждения, что евреи - беглые египтяне-рабы. А раб, всем тогда было ясно, - презираем, он на дне общества, его нрав отвратен, его помыслы грязны. Образное мышление людей греко-римского мира не замедлило перенести понятие "грязный" на физический облик еврея, и родило устойчивое до наших дней: "вонючий еврей" [10, 192-3].
Идеи зудят в мозгах, а чешутся руки. Юлий Цезарь благосклонно принял евреев, им, единственным из всех покорённых Римом народов, даровали полную религиозную и бытовую независимость, еврейская римская община благоденствовала, в I веке из шестидесяти с лишним миллионов жителей империи к иудаизму склонялись, по некоторым данным, три миллиона - почти пять процентов [17, 149]. (По данным еврейских авторов даже 7 миллионов - свыше 10 процентов [18, 84]; было бы и больше, когда бы не еврейский строжайший запрет поклоняться идолам римлян, включая статуи обожествлённых императоров.) Но что же остальные 90-95%? Показательны несколько фактов. Покорителям Иерусалима императору Веспасиану и его сыну Титу по римскому обычаю полагались триумф и титул с обозначением побеждённого народа "Император иудаикус", однако они, все почести приняв, от такого наименования отказались: "Император иудейский" худо звучало для римского уха. Евреи, при всём римском почтении к их воинской доблести, оказывались как-то пониже германцев или, скажем, галлов. Когда Тит привёз в Рим из Иудеи невесту, еврейскую принцессу Беренику, ропот народа заставил его отказаться от пылкой своей любви. А при императоре Тиберии (19 г.) достаточно было римской матроне пожаловаться на двух евреев-жуликов, как были закрыты римские синагоги, их утварь сожжена, 4 тысячи еврейских юношей отправлены воевать с разбойниками в Сардинию, а остальные евреи - выселены (позднее возвращены).
Древнегреческий географ Страбон (I в.), сокрушаясь, писал о евреях Римской империи: "Нелегко найти во всем мире хотя бы одну область, где этот народ не был бы принят и не занял ведущего положения" - это сообщает Библейская Энциклопедия [19]. Страбон известный юдофоб, но его слова оборваны, их продолжение, по свидетельству французского историка Эрнеста Ренана: "Египет, Киренаика, многие другие страны усвоили их [евреев] нравы, с точностью соблюдая их заповеди и извлекая большую выгоду из позаимствования их национальных законов" [20, 111]. Но и выгода та вражды не уменьшала.
Особое место среди древних юдофобов занимает александрийский грек Апион (30 г. до н.э. - 47 г.) - популяризатор малоизвестного до него древнегреческого обвинения евреев [18, 119]. В одной из своих многочисленных книг Апион написал, что греческий царь Антиох Епифан видел в Иерусалимском храме грека, возлежавшего за столом, полным яств. Грек, обливаясь слезами, поведал императору, что он - жертва иудеев: каждый год они откармливают очередного эллина, чтобы потом убить его, отведать внутренностей и над трупом поклясться в вечной ненависти к греческому народу.
Апион - образованный и честолюбивый авантюрист, умело создавший себе имя великого учёного (римский философ Сенека: "Вся Греция была полна его славы"), был на редкость речист. Он уверял греков, что ночами беседует с тенью Гомера или что видел собственными глазами совокупление дельфина с человеком, - и ему, говорливому, верили!
Вскоре после появления апионовой байки еврейский историк Иосиф Флавий разоблачил её нелепость: не говоря об отсутствии человеческих жертвоприношений у евреев, в указанной Апионом части храма согласно нормам иудаизма невозможно даже появление язычника-грека. Но что с того? Обвинение евреев в ритуальном убийстве оказалось потрясающе живучим. Миф Апиона повторил почтенный римлянин Тацит, за ним другие властители дум, и оно - ни разу не подтверждённое фактами! - прокатывалось из века в век кровавыми волнами погромов вплоть до 1913 года (дело Бейлиса в Киеве; присяжные оправдали Бейлиса, но не вообще евреев - кровавый навет на них суд не стал опровергать).
Легенда об употреблении евреями нееврейской крови - самый большой успех юдофобской пропаганды. Должно быть, неслучайно он родился в одном из самых интеллектуальных центров древнего мира - в Александрии, благополучном средоточии евреев. Александрийские евреи в древнем мире были самые, сленгом нынешним выражаясь, продвинутые. В ассимиляцию. Они успешнее других эллинизировались. Дозволенная им самостоятельность в религии и внутриобщинном быту, дарованные равноправие и освобождение от военной службы, а также собственная образованность расцвели завидным благополучием. И самоупоением.
Ассимиляция чаще всего - ловушка, и чем успешнее она, тем кровавее финал. В Элефантине 405 г. до н.э. процветала община еврейских солдат-наёмников, даже синагогу себе построили - и погром до смертоубийства. Неужто в слиянии евреев с окружением причина юдофобии? Как тогда с антисемитизмом сегодняшним, в местах, где евреев практически нет (в Польше 0,002% населения, в Японии - 0,0007%)?
"Усиление ассимиляционных тенденций в еврействе всегда вызывало быстрый рост антисемитизма, - пишет С. Лурье. - Чтобы ненавидеть человека, надо придти с ним в тесное соприкосновение; кто держится вдали от нас, того мы не знаем и не можем питать к нему сколько-нибудь сильных чувств" [10, 124].
Но причину античного антисемитизма С. Лурье находил всё-таки не в ассимиляции, а как раз в противоположной особенности еврейского народа. Евреи диаспоры, по его словам, стали народом рассеяния - не религиозной группой (вера их часто была не столь сильна, чтобы совсем уж не подлаживаться к окружению), а национально-государственной единицей, развивающейся среди чужих народов. "Каприз истории", - говорит С. Лурье. Исключительный в древнем мире случай: расцвет в народе, не имеющем земли (и власти), сильного национального чувства, не связанного "не только с политическим могуществом, но и с политической независимостью... Евреи в отличие от других народов сохранили своё национальное самосознание и свои национальные обычаи... Для того, чтобы такое "национальное государство без территории" могло просуществовать, для того, чтобы евреи не были истреблены... у них должен был развиться целый ряд своеобразных национальных особенностей" [10, 158,162]. С. Лурье перечисляет эти национальные черты: сплочённость и взаимопомощь, упрямое, вопреки враждебности, достижение жизненной цели, и покорность законам страны проживания, лишь бы они не во вред еврейскому народу. Эти особенности поведения евреев и их мораль вызывают у "хозяев" страны недоверие и страх. Единение евреев ради самозащиты выглядит всесильным жидовским кагалом, воюющим со всем миром.
На войне, как на войне... С. Лурье замечает: "Несмотря на антисемитизм и нравственные гонения, евреи... прекрасно преуспевали в практической жизни... Не только пророки, праведники и учёные, но и практические дельцы, думавшие прежде всего о том, как бы сколотить хорошее состояньице, пользовались у евреев всеобщим почётом..." [10, 131].
Наверно, в становлении национального самосознания евреев диаспоры религия всё-таки играла роль большую, чем предполагал материалист С. Лурье. В древнейшей и важнейшей молитве евреев "Шма Исраэль" первые слова "Внемли, Израиль! Господь - Бог наш, Господь - один!" и в конце молитвы снова "Шма Исраэль! Адонай Элоѓейну - Адонай эхад!" - "Внемли, Израиль! Господь - Бог наш, Господь - один!" [93]. "Наш", а не "мой" - речь не о себе, а обо всём народе, общности, "нации". Богоизбранность у евреев тесно увязалась с этим понятием.
Хосе Ортега-и-Гассет определял нацию как объединение людей на основе не крови, языка, территории или даже прошлого и настоящего, а на том, что они "воплощают в себе некое стремление осуществить общую программу грядущего" [21]. Еврейский философ XX в. раввин Мордехай Каплан вторил: "Нация - не боевая единица, а культурная группа", которая делает "своё общее прошлое источником вдохновения для общего будущего..." [22, 42]. Каббалисты считают евреев сообществом людей с определённым состоянием души - независимо от смысла, заложенного мистиками в это понятие, оно представляется вполне приемлемым. Подобные формулировки, как их ни противопоставляй, приложимы к процессу самоопределения евреев в галуте как обособленной группы.
Современный историк Шломо Гойтейн подчёркивал роль еврейского монотеизма "в этом почти полностью враждебном, языческом мире. Когда безумный римский император Калигула потребовал оказания ему божеских почестей, весь цивилизованный мир, включая греческих философов и ученых, склонил перед ним колени. И только маленький варварский крестьянский народ, обитавший на холмах Иудеи, вместе со своими единоверцами из диаспоры отказался сделать это, готовый скорее умереть, чем признать то, что считал ложью и мерзостью. Разумеется, еврейский народ не мог исполнять свою уникальную миссию без духовных потерь. Чтобы сохранить себя, нужно было сохранять дистанцию. Нужно было воздерживаться от участия в греческой цивилизации, чтобы не оказаться поглощенным ею