– Девочке мы можем пообещать турецкий бордель. Конечно, блуд – занятие веселое, но это только когда ему предаешься по своей охоте. А когда ему предаешься с рассвета до заката, а потом еще с заката до рассвета, и без всякой охоты, зная, что обслуживать клиентов предстоит до самой до старости...
Вдобавок мы попросим наших турецких друзей подбирать клиентов с особой тщательностью, отдавать предпочтение типам с необычными фантазиями, со всякими пикантными...
– Может, после посмакуешь подробности, – довольно резко перебила Уксуса мадам бухгалтерша.
Уксус, не посмотрев на мадам, покладисто кивнул.
– Можно и после. Девочке и без шокирующих физиологических подробностей, думаю, уже все предельно ясно.
Карташ скосил глаза в сторону Маши – как она. Она истерически не зарыдала и носом не захлюпала, даже не побледнела – крепкая девочка, лишний раз убедился Алексей, – лишь нервно провела ладонями по волосам. И еще сузились у нее глаза, что, как уже знал Карташ, означает высшую степень злости.
– Теперь ты, Таксист. Нехорошо, нехорошо ты поступил... но ты же мужик, а не вор, с тебя спрос невелик. Был бы вор, не было б тебе никакого прощения, а так – исполнишь, что надо, и искупишь вину. А чтобы ты недолго колебался с выбором... Михалыч, будь добр, включи нам кинишку.
Отставной культурист Михалыч, до этого стоявший возле двери со скрещенными на груди руками, направился в угол зала, наклонился к тумбочке с видеомагнитофоном, нажал кнопку воспроизведения, и экран, большая плазменная панель на стене, ожил.
Сперва мелькали какие-то штрихи и черточки, потом пошла запись. На экране появилась женщина, она сидела на, диване, задним фоном служили коричневые обои с незатейливым рисунком, еще в кадр попала подушка с вышитым на ней зайцем.
«Кадр не дрожит, – машинально отметил Карташ, – значит, снимали со штатива».
Алексей уже понял, кто эта женщина. То же мне, бином Ньютона...
Сперва женщина на экране сидела, опустив голову, потом – видимо, следуя указаниям операторов с режиссерами, запись шла без звука, – голову подняла, посмотрела в объектив. Постановщики с явным умыслом выстраивали видеоряд: расстегнуты именно две пуговки на блузке, не больше и не меньше, никаких следов насилия ни на теле, ни на лице, но видны потеки туши – следы слез. Этими мелочами режиссеры – Феллини, бля, – давали недвусмысленный посыл: пока все хорошо, но твоя жена целиком и полностью в наших руках и в нашей власти, и в любой момент мы можем эту власть применить. А, как известно, в искусстве сильнее всего воздействуют именно мелочи...
Гриневский откинул стул, схватил столовый нож, рядом с которым заранее положил руку, прыгнул на стол... вернее, попытался запрыгнуть. Те хлопчики, между которыми был помещен за столом Таксист, сработали, следует признать, безупречно. Один подсек Грине ноги, и тот рухнул грудью на стол, второй хлопчик как-то невообразимо ловко взвился со своего места и в каратистской технике ребром ладони врезал Таксисту по шее. Петр сразу обмяк, сполз со стола на пол.
Хлопчики подняли Гриневского, вновь посадили на стул, завели за спину руки и защелкнули на запястьях наручники.
Мысль Гриневского читалась легко – взять заложником Зубкова и с ножом у горла начать встречную торговлю. Добраться до олигарха он мог рассчитывать, только запрыгнув на стол и сиганув сверху вниз на Зубкова. К этому маневру он и прибег... вот только и сторожа оказались готовы к подобному повороту.
Происшедшее развеселило Зубкова и наконец-то пробудило аппетит. Олигарх вволю посмеялся, потом принялся кушать пирожок, запивая все той же минералкой.
– Зря я тебе, Уксус, доверил общение с гостями. Запугал мне гостей, одного чуть не довел до особо тяжкого, – сказал Зубков, стряхивая пирожковые крошки со своего темно-синего спортивного костюма.
– Так ведь правду сказал! – Уксус изобразил притворное сожаление.
– Правду по-разному можно сказать, – наставительно произнес олигарх.
– В какой-то умной книжке утверждается, что правду говорить легко и приятно, – выдал очкастый тип с «ежиком» на голове.
– Вот, – Зубков вытянул палец в его сторону. – Истину глаголит товарищ Доктор... Ага, гражданин Таксист очухался, очень кстати. Полагаю, ты не будешь больше изображать тут Брюса Виллиса? Потому как чего ты этим добьешься? Ну, пристрелят тебя, как чумную крысу, а чем ты жене-то поможешь, как это ее убережет от бед и страданий? Никак.
Зубкову не померещилось – Гриневский пришел в себя. Петр обнаружил на руках браслеты и рыпаться по новой, разумеется, не стал, неизвестно, какие думы он сейчас вынашивал, слышал или не слышал, что говорят вокруг, он сидел, положив руки на колени и уткнув взгляд в скатерть.
– Поп, – сказал Зубков, повернув голову налево, мы тут за смешными разговорами ничего не упустили? От тебя же ничего не могло укрыться.
Поп поерзал на стуле, кашлянул в кулак.
– Я тут подумал, что наши... гости, может быть, неверно поняли, чего от них хотят.
– Тогда расскажи, – Зубков откинулся на спинку стула и завел руки за голову.
– От них требуется, чтобы они выступили свидетелями на суде и дали правдивые показания. Всего-то. Еще раз подчеркну – свидетелями, а не обвиняемыми. А что суд будет, так сказать, неформальный, так для них это еще и лучше. Они попадут под программу защиты свидетелей. Мы, в отличие от официальных судов, умеем защищать свидетелей...
– Так что видите, ребята, – Зубков обвел взглядом поочередно каждого из них троих, как до этого делал Уксус, – все очень просто, все очень по-доброму. А ведь я мог бы засунуть каждого в отдельный семизвездочный погреб, обеспечив удивительными ощущениями, и добиться, чего хочу.
– И когда же состоится этот... суд? – спросил Карташ, в общем-то понимая, что ответов на свои вопросы не получит. Но иногда важна и форма отказа.
– Вам скажут «когда», – ответил Поп.
– А что за люди, перед которыми надо исповедоваться?
– Люди будут что надо люди, – не скрывая раздражения, сказал Зубков. – Очень большие люди, тебе такие даже не снились. А тебе не все равно, москвич?! Ладно, что-то мне наскучило представление. Гоша, уведи их.
Глава 8Как любят спорт в Нижнекарске
Шестнадцатое сентября 200* года, 17.46.
Карташ проспал даже не четырнадцать, а целых двадцать часов. Допинг выгреб все резервы организма без остатка. А проснувшись, Алексей еще часа полтора лежал с закрытыми глазами и размышлял, иногда снова забываясь непродолжительным сном.
В этом зыбком, подвешенном между сном и явью состоянии Карташу всегда хорошо думалось. Мысль порхала в свободном полете, плавала в некоем парафиновом эфире, не отвлекаясь ни на что и ни на кого.
«Из плена в плен... А чего ты, собственно, хотел? Прыгнуть выше головы не получилось, был один-единственный шанс проскочить между жерновов спецслужб и мафий, но шанс уплыл. Что происходит теперь – вполне закономерно, и, может быть, даже стоит поблагодарить судьбу за то, что мы все еще живы, за то, что за каким-то лядом еще кому-то понадобились, что еще кто-то согласен брать в плен, а не просто шлепнуть и закрыть вопрос навсегда...» Карташ не успел ознакомиться со всеми плюсами и минусами узилища, кое им отвели. Уже в машине, когда их только везли сюда из ресторана «Приют олигарха», Алексей начал отключаться, поэтому путь до кровати помнил смутно, сквозь какие-то провалы, а едва коснувшись постели, тут же отрубился. И только сейчас выплывал потихоньку из глубин провала.
"Раз Зубков оставил нас в живых, значит, сильно мы ему нужны. Зачем? Если он не врет – а на это необходимо делать поправки, потому как чего ж ему нам не врать, спрашивается? – то понадобились мы ему для дачи свидетельских показаний.
Ну, допустим. Чего ж мы такого исключительного знаем? Тем более отбрасывая Туркмению, которая ему неинтересна... правда, опять же по его словам. Тем более ему и без нас известны главные факты. Какое-то судилище, важные люди..." Мысль Карташа, погруженная в промежуточное между сном и явью состояние, скакала по ключевым словам, как по болотным кочкам. Судилище. Важные люди.
«Платина моя, Зубкова».
Фрол.
Фрол... Фрол, которого, по слухам, Зубков ненавидит смертной ненавистью.
Впрочем, ненависть не главное, ненависть может лишь накладываться поверх, катализируя процесс, а вот то, что Фрол стоит на пути Зубкова, мешает Зубкову прорваться в Шантарск и развернуться там, – это га-араздо существеннее.
"Так-так. А если предположить, что Пугач брал платину по прямому приказу Фрол а... Это более чем вероятно, если предположить, что Пугач был человеком Фрола. А чьим еще он мог быть человеком, скажите на милость, если был назначен править в пармской зоне, расположенной неподалеку от Шантарска, что без согласия Фрола просто невозможно? Тогда, выходит, мы – я, Гриня, покойный Гена и Маша – сорвали планы не кого-нибудь, а самого Фрола...
Понятно, что все это – гадание на тумане, но, по крайней мере, на чистой стене вырисовывается хоть какая-то версия.
Попробуем внятно ее выстроить. Итак, Зубков нападает на поезд и возвращает принадлежащую ему платину. Попутно он узнает (кстати, той еще неразрешимости вопросец: «А откуда наш алюминиевый олигархушка все узнает?», – вряд ли обошлось без «протечки» в ведомстве белобрысого...), так вот, узнает про то, что вместе с драгоценными ящиками перевозят и виновников торжества, двух неудачливых охотников за брильянтами и одну охотницу. «Пожертвовать этими пешками или попробовать сыграть ими в какую-нибудь игру?» – задается Зубков вопросом. И в хитромудрой голове олигарха вспыхивает комбинация, с помощью которой, кажется, можно завалить самого Фрола, о чем наш олигарх давно и страстно мечтает...
Теперь попробуем просчитать комбинацию Зубкова. Зуб доказывает неким людям – назовем их важняками, – что это именно черный губернатор Шантарска по имени Фрол организовал бунт на зоне и нападение на прииск. Для выдвижения убедительного доказательства мы ему и нужны. И что мы лично можем подтвердить?