– Это все из-за меня, – сказала я. – Прости.
– Ничего. – Кончиками пальцев он ласково коснулся моей руки. – Если ты правда хочешь связаться с родителями, то… не мое это дело, так? Я вот к чему: все мы неспроста решили забыть о прошлом. И не я один. Раф… ну, ты слышала, как он с отцом разговаривает.
Я кивнула:
– Папаша у него урод.
– Рафу, сколько я его знаю, поют по телефону одну и ту же песню: ты жалкий, никчемный, перед друзьями меня позоришь! Сдается мне, его с детства шпыняли. Отец его невзлюбил чуть ли не с рождения – знаешь, так бывает иногда. Он мечтал, что у него родится здоровый олух, будет в регби играть, лапать секретаршу, блевать возле ночных клубов, – а родился Раф. Вот он и отравил Рафу жизнь. Ты его не видела на первом курсе: тощий, ершистый, обидчивый донельзя; слово ему скажешь – башку снесет! Мне он даже поначалу не очень-то нравился. Терпел его из любви к Дэниэлу и Эбби, а они говорили, он парень что надо.
– Он и сейчас тощий, – заметила я. – И ершистый. Если он не в духе, лучше держаться подальше.
Джастин покачал головой.
– Да нет, сейчас он в миллион раз спокойней, чем был. А все потому, что о своей жуткой семейке больше не думает, а если и думает, то реже. А Дэниэл… он при тебе вспоминал хоть раз детство?
Я покачала головой.
– И при мне тоже нет. Знаю, что родители у него умерли, но не знаю, когда, от чего и что с ним было потом – где он жил, с кем и все такое. Мы с Эбби как-то вечером напились до чертиков и стали придумывать, какое у него могло быть детство: Дэниэл – маугли-хомячий выкормыш или рос в стамбульском борделе, а может, родители его – цэрэушники и попали в лапы КГБ, а Дэниэл спрятался в стиральной машине и спасся… Смех смехом, но ведь не могло его детство быть счастливым, раз это тайна за семью печатями, верно? Ты тоже тот еще конспиратор… – Джастин стрельнул на меня глазами. – Но я хотя бы знаю, что ты болела ветрянкой, училась ездить верхом. А про Дэниэла ничего такого не знаю. Ничего.
Только бы не пришлось показывать искусство верховой езды!
– И наконец, Эбби, – продолжал Джастин. – Эбби тебе рассказывала когда-нибудь про мать?
– Урывками, – ответила я. – В общих чертах.
– На самом деле все еще хуже. Я ее мать видел – курсе на третьем, тебя еще не было. Сидели мы как-то вечером у Эбби, и тут пришла ее мать, стала в дверь ломиться. Она была… В общем, страсть божья! Одета, как… не знаю, то ли она и впрямь проститутка, то ли… Явно под кайфом, и все орала на Эбби, но я мало что разобрал. Эбби ей что-то сунула в руку – наверняка деньги, а ты знаешь, ей вечно самой не хватает, – и выставила за дверь. Она бледная была как мертвец, наша Эбби, я думал, в обморок хлопнется. – Джастин глянул на меня с тревогой, сдвинул на нос очки. – Не говори ей, что я тебе рассказал.
– Конечно.
– Эбби с тех пор об этом ни слова, вряд ли ей захочется вспоминать. Вот что я сказать хотел. Я уверен, ты тоже неспроста согласилась о прошлом не говорить. Может, теперь все по-другому, не знаю, но… помни, тебе надо беречься, пока. Просто подумай, прежде чем сделать непоправимое. И если все-таки решишь связаться с родителями, ребятам лучше не говори. Им… им будет больно.
Я посмотрела на него вопросительно:
– Ты так думаешь?
– Ну конечно. Мы… – Он все возился с пищевой пленкой, на щеках проступил легкий румянец. – Знаешь ведь, мы тебя любим. Мы теперь твоя семья. Все мы друг другу семья – это, наверное, неправильно, но ты понимаешь…
Я наклонилась, поцеловала его в щеку.
– Конечно, – сказала я. – Прекрасно понимаю.
У Джастина пискнул телефон.
– Наверное, Раф. – Он выудил телефон из кармана. – Ну да, спрашивает, где мы.
Близоруко щурясь, он стал набирать Рафу ответ, а свободную руку положил мне на плечо.
– Просто подумай хорошо, – сказал он. – И поешь наконец.
– Вижу, ты играла в “угадай, кто папаша”, – сказал в тот вечер Фрэнк. Он что-то жевал – наверное, бургер, слышно было, как шуршит обертка. – Минус Джастин, сразу по нескольким причинам. Делаем ставки: Малыш Дэнни или Красавчик Раф?
– Или ни тот ни другой, – ответила я.
До укрытия мне оставалось полпути – Фрэнку я позвонила, как только вышла за калитку, не в силах ждать и нескольких минут, хотелось поскорей услышать, есть ли у него что-нибудь новенькое про Лекси.
– Убийца ее знал, но неизвестно, насколько близко. И я не это хотела выяснить. Меня интересовало, почему прошлое у них под запретом, что они скрывают.
– А насобирала слезливых историй, на целый роман хватит. Наверняка с их прошлым что-то нечисто, но мы и так знали, что они странная компания. Это не новость.
– Хм… – День не пропал зря, только я еще не придумала, как применить новые знания. – Буду искать дальше.
– Не задался денек, как ни посмотри, – сказал Фрэнк с набитым ртом. – Я пытался про нашу девочку узнать – и ничего. Ты, наверное, обратила внимание, что в ее истории имеется пробел в полтора года. С конца 2000-го она уже не Мэй-Рут, но всплывает как Лекси только в начале 2002-го. Вот стараюсь проследить, где и кем она была в промежутке. Вряд ли она вернулась домой, где бы ни был ее дом, но исключить такую возможность нельзя, однако даже если не возвращалась, где-нибудь да засветилась.
– Я бы начала с Европы, – сказала я. – После одиннадцатого сентября 2001-го правила безопасности в аэропортах ужесточились, она бы не улетела из Штатов в Ирландию с фальшивым паспортом. Атлантику она пересекла до этого.
– Да, только не знаю, какое имя искать. Нигде нет упоминания о том, чтобы Мэй-Рут Тибодо подавала заявление на паспорт. Думаю, она снова стала жить под своим именем или взяла себе в Нью-Йорке новое, с новым паспортом вылетела из Джей-Эф-Кей, а потом опять сменила имя…
“Джей-Эф-Кей”… Фрэнк все говорил, а я замерла посреди тропы, будто ходить разучилась, в голове пронеслась огненной вспышкой загадочная страница Лексиного дневника. “ШДГ 59…” В аэропорту Шарль де Голль я приземлялась больше десятка раз, когда навещала в каникулы французскую родню, а пятьдесят девять фунтов – вполне подходящая цена для билета в один конец. “АМС”: не Абигаль Мэри Стоун, а Амстердам, Схипхол. “ЛХР”: Лондон, Хитроу. Остальное я не помнила, но наверняка это тоже коды аэропортов. Лекси сравнивала цены на билеты.
Если бы она решилась на аборт, то полетела бы в Англию, а не в Амстердам или Париж. И цена на билет была бы туда и обратно, а не в один конец. Она снова замышляла побег – стояла на краю своей судьбы, готовясь окунуться в безбрежный океан новой жизни.
Почему?
В последние недели ее жизни случились три важные перемены. Она узнала, что беременна, объявился Н, и, наконец, она задумалась о побеге. В совпадения я не верю. Неважно, в каком порядке произошли события, но одно повлекло за собой другие. Закономерность явно прослеживается, мучительно близко – мелькнет и вновь исчезнет, не успеваешь нащупать.
Вплоть до того вечера я не очень-то верила в таинственного незнакомца, о котором говорил Фрэнк. Лишь немногие готовы потратить жизнь на охоту по всему свету за девушкой, которая им чем-то насолила. Есть у Фрэнка черта – из двух версий он всегда выберет ту, что интересней, а не ту, что правдоподобней, ну а для меня эта версия где-то между чистой случайностью и голливудской мелодрамой. Но раз для Лекси это уже третий побег, значит, что-то неумолимое ворвалось в ее жизнь и разрушило ее безвозвратно. У меня сердце защемило от жалости к ней.
– Эй! Кэсси, ты тут?
– Да, – отозвалась я. – Фрэнк, можешь мне помочь? Мне нужно знать, не случилось ли чего необычного с Мэй-Рут примерно за месяц до того, как она исчезла, – возьмем на всякий случай два месяца, с запасом.
Бегство от Н? Бегство с Н, чтобы начать новую жизнь – он, она и ребенок?
– Плохо ты обо мне думаешь, детка. Все уже сделано. Ни незваных гостей, ни подозрительных звонков, ни с кем не ссорилась, вела себя как обычно.
– Я не о том. Мне нужны любые события из жизни, какие угодно. Вдруг она сменила работу или парня, переехала, заболела, пошла на курсы. Не всякие страшилки, а просто жизнь.
Фрэнк поразмыслил, жуя свой бургер или что у него там.
– А что? – спросил он наконец. – Если о чем-то еще просить моего другана из ФБР, нужно ему объяснить зачем.
– Придумай что-нибудь. Не знаю зачем. Чутье, и все тут.
– Ладно, – согласился Фрэнк. Из трубки долетали подозрительные звуки, будто он орудовал зубочисткой. – Займусь, так и быть. Но у меня к тебе ответная просьба.
Я машинально двинулась вперед, в сторону коттеджа.
– Валяй.
– Ты там не расслабляйся. Послушать тебя, так ты просто прохлаждаешься.
Я вздохнула:
– Я ведь женщина, Фрэнк, как-никак. Мы, женщины, многозадачные, потому за работой и посмеяться успеваю.
– Рад за тебя. Ну а я знаю одно: если агент расслабился, ему крышка. Здесь ходит убийца – может, в миле от того места, где ты сейчас стоишь. Твоя задача его выслеживать, а не играть с Великолепной четверкой в счастливую семью.
Счастливая семья. Я думала, Лекси прятала дневник, чтобы никто не узнал о ее встречах с Н, кто бы он ни был. Но вот что я упустила из виду: была у нее и другая тайна. Если бы остальные узнали, что Лекси готова вырваться из их тесного мирка, сбросить его, как стрекоза шкурку личинки, оставив взамен себя пустоту, это стало бы для них тяжким ударом. Как же все-таки хорошо, что я не рассказала Фрэнку про дневник.
– Я держу руку на пульсе, Фрэнк.
– Отлично, вот и держи. – Зашуршала бумага – Фрэнк покончил с бургером, – а следом послышались гудки.
Я почти добралась до своего наблюдательного пункта. В белесом круге света от фонарика вспыхнули на миг листья, трава, земля – и вновь погасли. Я представила, как Лекси мчится со всех ног по этой же тропинке, как мечется бледный луч фонарика, и надежная дверь в безопасность навсегда затерялась во мраке, а впереди ничего, только холодный коттедж. Вспомнилась разрисованная стена у нее в спальне: она связывала будущее с этим домом, с этими людьми, до последней минуты, пока не грянул гром.