Я сидела, поджав ноги, на своем любимом дереве. Чувство, что за мной кто-то следит, до того меня измучило, что я уже ждала, скорей бы он на меня набросился, хотя бы не придется больше гадать, кто он такой. В этом я не сознавалась ни Фрэнку, ни, боже сохрани, Сэму. Причин для тревоги, насколько я понимала, могло быть три: мое больное воображение, призрак Лекси Мэдисон или маньяк-убийца, склонный откладывать дела в долгий ящик, иначе давно бы меня прикончил, – ни то, ни другое, ни третье ни с кем не хотелось обсуждать. Днем я грешила на свою фантазию и местную живность, но по вечерам накатывали сомнения.
– Только трое? На всю деревню, где четыреста жителей?
– Глэнскхи вымирает, – сухо сказал Сэм. – Почти половина народу – старше шестидесяти пяти. Дети, едва подрастут, собирают чемоданы и бегут в Дублин, Корк, Уиклоу – куда-нибудь, где есть жизнь. Остаются те, у кого ферма или семейный бизнес. Мужчин от двадцати пяти до тридцати пяти здесь не наберется и трех десятков. Я исключил тех, кто ездит на работу в другой город, безработных, одиноких и тех, кто свободен днем – работает на себя, в ночную смену и так далее. Осталось трое.
– Господи… – Вспомнился старик, ковылявший по пустой улице, ветхие дома, где не было ни признака жизни, лишь трепетали тюлевые занавески.
– Думаю, тебе и это пригодится. Хорошо, что у них хотя бы работа есть. – Шорох бумаги. – Вот эта троица. Деклан Бэннон, тридцать один год, держит небольшую ферму на выезде из Глэнскхи, женат, двое маленьких детей. Джон Нейлор, двадцать девять лет, живет в деревне с родителями, батрачит на ферме. И, наконец, Майкл Макардл, двадцать шесть лет, работает в дневную смену на заправке на ратоуэнской трассе. Никаких связей с “Боярышником” не прослеживается. Ни одно из имен ничего тебе не говорит?
– Вот так, навскидку, нет, – ответила я, – ты уж извини, – и едва не свалилась с дерева.
– Ну да, конечно, – сказал Сэм философски, – размечтался я.
Но я уже не слушала. Джон Нейлор, наконец хоть кто-то с фамилией на Н – и как раз вовремя!
– А ты бы на кого поставил? – спросила я, стараясь говорить без запинок. Среди моих знакомых сыщиков Сэм лучше всех умеет притворяться, что не расслышал. И, как ни странно, очень часто это его выручает.
– Пока еще рано, но сейчас мой фаворит – Бэннон. Он один с судимостью. Пять лет назад двое туристов-американцев поставили машину прямо напротив ворот Бэннона, а сами ушли побродить. Пришел Бэннон, не смог выгнать на пастбище овец, оставил на машине нешуточную вмятину. Портит чужое имущество, с незнакомыми груб – может статься, его почерк.
– Остальные ни в чем таком не замечены?
– Бёрн говорит, раз-другой видел обоих в легком подпитии, но не так все серьезно, чтобы привлечь за пьянство в общественных местах или что-то подобное. У обоих могут быть тайные преступные делишки, это ведь Глэнскхи, но, строго говоря, оба чисты перед законом.
– Ты их уже допрашивал?
Посмотреть бы на этого Джона Нейлора. В паб, ясное дело, соваться нельзя, забрести будто бы случайно на ферму, где он батрачит, тоже не годится… а вот если бы как-нибудь попасть на допрос…
Сэм засмеялся:
– Не гони коней. Я только успел сузить круг подозреваемых, собираюсь завтра с утра со всеми троими побеседовать. Хотел у тебя спросить – сможешь вырваться? Взглянуть на них мельком и сказать, есть ли шанс за что-то уцепиться?
Я готова была его расцеловать.
– Да, еще бы! Где? Когда?
– Так я и знал, что ты захочешь. – Слышно было по голосу, что он улыбается. – Я думал, в ратоуэнском участке. Лучше бы у них дома, в непринужденной обстановке, но как же я тебя туда приведу?
– Отлично, – отозвалась я. – Просто здорово!
Сэм, судя по голосу, улыбнулся еще шире.
– Я рад. Сможешь сбежать от остальных?
– Скажу им, что мне надо в больницу, чтобы врач швы осмотрел. На самом деле давно пора.
Мысль о ребятах отозвалась в душе непонятной болью. Если у Сэма наберется улик на одного из этих троих – пусть даже на арест не потянет, – тогда всему конец, меня выведут из игры, и здравствуй, Дублин и Насилие!
– А ребята за тобой не увяжутся?
– Даже если и захотят, не пущу. Пусть Дэниэл или Джастин меня высадят у больницы Уиклоу. Встретишь меня там или мне взять такси до Ратоуэна?
Сэм засмеялся.
– Думаешь, я упущу случай с тобой повидаться? Во сколько – в пол-одиннадцатого?
– Давай, – согласилась я. – И еще, Сэм, не знаю, насколько обстоятельно ты их собираешься допросить, но на всякий случай расскажу тебе кое-что. Про ту девушку и про ребенка. – И опять я будто вступила во что-то липкое, почувствовала себя предательницей, но тут же одернула себя: Сэм не Фрэнк, не заявится в “Боярышник” с ордером на обыск и бестактными вопросами. – Похоже, случилась эта история году этак в 1915-м. Имя девушки неизвестно, а любовник ее – Уильям Марч, 1894-го года рождения.
Потрясенное молчание, затем:
– Ты просто золото! – В голосе Сэма звучало восхищение. – Как ты узнала?
Значит, микрофон он не слушает – по крайней мере, не круглые сутки. У меня словно камень с души свалился, сама не ожидала.
– Дядя Саймон составлял семейную хронику, есть там и про ту девушку. Кое-что не сходится, но история та самая, не сомневаюсь.
– Минутку, – попросил Сэм, слышно было, как он листает блокнот, ищет чистую страницу. – Ну, рассказывай.
– Если верить Саймону, Уильям ушел на войну в 1914-м, а год спустя вернулся, и нервы у него были ни к черту. Расторг помолвку с хорошей девушкой своего круга, порвал все связи с прежними друзьями, стал по деревне шататься. И между строк читается, что в Глэнскхи ему были не рады.
– Кто бы их спрашивал, – сухо сказал Сэм. – Хозяйский сын как-никак… Что хотел, то и творил.
– Потом та девушка забеременела, – продолжала я. – Клялась, что ребенок от Уильяма. Саймон не очень-то верил, но, как бы там ни было, позор на всю деревню. Девушку смешали с грязью, считали, что место ей в магдалинской прачечной. Да только отослать ее туда не успели – повесилась.
Зашуршали на ветру ветви, застучали по листьям дождевые капли.
– Значит, – сказал, помолчав, Сэм, – Саймон обеляет Марчей и во всем винит полоумную деревенщину.
Я не ожидала от себя такой ярости, так бы ему и врезала!
– Уильяму тоже досталось, – ответила я с досадой, – у него случился нервный срыв. Подробностей не знаю, но, кажется, в психушку загремел. А ребенок-то, может, и не его.
Сэм опять замолчал, теперь надолго.
– Верно, – сказал он наконец. – Так и есть. И спорить нет настроения, до того рад, что снова тебя увижу.
До меня не сразу дошел смысл его слов. Предвкушая возможность взглянуть на загадочного Н, я и забыла про встречу с Сэмом.
– Меньше полсуток осталось, – сказала я. – Я буду похожа на Лекси Мэдисон, в кружевном белье.
– Ох, хватит издеваться, – ответил Сэм. – Не смешивай работу с личной жизнью. – Но голос был теплый, и когда он повесил трубку, потеплело и у меня на душе.
В кресле у камина сидел Дэниэл с томиком Т. С. Элиота, остальные играли в покер.
– Уф, – выдохнула я, плюхаясь на каминный коврик. Рукоятка револьвера врезалась под ребра, я, не скрываясь, поморщилась. – А ты что тут сидишь? Раз в кои-то веки вылетел первым?
– Я его разбомбила! – крикнула через всю комнату Эбби, поднимая бокал.
– Не злорадствуй, – одернул ее Джастин, чувствовалось по голосу, что он проигрывает. – Тебе не идет.
– Да, разбомбила, – подтвердил Дэниэл. – Она здорово научилась блефовать! Опять швы разболелись?
Я чуть помедлила; слышно было, как Раф, сидя за столом, позвякивает монетками.
– Если не вспоминать, то и не болят. Завтра мне нужно в больницу, врачи меня еще потыкают и скажут, что все тип-топ, а это я знаю и без них. Подбросите меня?
– Конечно, – сказал Дэниэл, положив на колени книгу. – Во сколько?
– В больницу Уиклоу, к десяти. А в колледж доеду электричкой.
– Но тебе одной нельзя, – встревожился Джастин. Он отвернулся от стола, начисто позабыв про карты. – Давай я с тобой побуду. Все равно мне завтра делать нечего. Пойду с тобой, а потом вместе поедем в колледж.
Видно, он не на шутку всполошился. Если не смогу от него отделаться, пиши пропало.
– Никого мне не надо, – огрызнулась я. – Пойду одна.
– Но больницы – это же ад! Ждешь часами в набитой приемной, куда сгоняют людей, как скот…
Я, не поднимая головы, искала в кармане куртки сигареты.
– Возьму с собой книгу. Для начала, меня туда не тянет, еще не хватало, чтобы кто-то терся рядом. Хочу поскорей отстреляться и забыть, ясно? Имею я право?
– Ей решать, – вмешался Дэниэл. – Лекси, если передумаешь, скажи, мы тебя проводим.
– Спасибо. Я уже большая девочка, могу и сама врачам швы показать.
Джастин пожал плечами и снова сел за карты. Ясное дело, обиделся, но ничего не поделаешь. Я закурила, Дэниэл передал мне пепельницу, что стояла кое-как на подлокотнике его кресла.
– Ты в последнее время больше куришь? – спросил он.
На лице у меня, наверное, ничего не отразилось, но в голове завертелись тысячи мыслей. Если на то пошло, то не больше, а меньше: я старалась выкуривать по пятнадцать-шестнадцать, нечто среднее между моими десятью и Лексиными двадцатью, надеясь, что разницу спишут на мое плохое самочувствие, и только сейчас задумалась, откуда это число взялось, – от Фрэнка, а тот поверил ребятам на слово. Дэниэл не купился на историю о коме, и мало ли что еще он подозревает. Он запросто мог ввернуть пару ложных фактов, когда Фрэнк его допрашивал, а теперь смотрит на меня спокойными серыми глазами, ждет моего промаха.
– Да вроде нет, – озадаченно ответила я. – Не задумывалась. А что, правда?
– Раньше ты не брала на прогулку сигареты, – ответил Дэниэл. – До несчастного случая. А теперь берешь.
У меня даже дыхание перехватило от облегчения. Мне бы сразу догадаться – ведь у погибшей не нашли сигарет, – но проще исправить собственный промах, чем иметь дело с Дэниэлом, если тот ведет игру и в рукаве у него припрятан джокер.