– Каждый раз хотела взять, – ответила я, – да забывала. А теперь вы, ребята, мне напоминаете про мобильник, вот я и про сигареты заодно вспоминаю. И, – я выпрямилась, глянула на Дэниэла с обидой, – что ты ко мне цепляешься? Раф курит по две пачки в день, а ты ему и слова не скажешь!
– Я и не думал к тебе цепляться, – возразил Дэниэл. Он улыбался мне, подняв взгляд от книги. – Просто считаю, если уж предаваться порокам, так с удовольствием. А если ты куришь, чтобы нервы успокоить, о каком удовольствии речь?
– Нервы у меня в порядке, как и все остальное, – сказала я. И в доказательство сделала “мостик” с пепельницей на животе. – В полном порядке.
– Даже если и пошаливают, сейчас это естественно, – заметил Дэниэл. – Это легко объяснить. Но надо придумать другой способ снимать напряжение, жаль портить удовольствие от вредной привычки. – И снова тень улыбки. – Если тебе захочется с кем-то поговорить…
– Ты про психотерапевта? – вскинулась я. – Брр! Мне и в больнице советовали, да я их послала подальше.
– Ну да, – отозвался Дэниэл. – Я так и думал. Вот и правильно. Никогда не понимал, зачем платить чужому человеку, о чьем уме ты не можешь судить, чтобы он выслушивал твои жалобы, а друзья тогда на что? Если хочешь поделиться, мы все…
– Господи боже ты мой! – повысил голос Раф. И, с силой швырнув карты на стол, отодвинул их подальше. – Кто-нибудь, дайте пакетик, сейчас сблевну! “Ах, я понимаю ваши чувства, давайте об этом поговорим…” Или я что-то пропустил? Мы уже где-нибудь в сраной Калифорнии, а мне никто не сказал?
– Да что это с тобой? – спросил зловещим шепотом Джастин.
– Ненавижу сопли разводить. Все у Лекси в порядке, она сама сказала. Какого хрена мы к ней прицепились?
Я выпрямилась, Дэниэл отложил книгу.
– Не тебе решать, – сказал Джастин.
– Раз я этот бред выслушиваю, значит, у меня есть право голоса. Я пас. Джастин, твоя очередь. Эбби, сдавай. – Раф через голову Джастина потянулся за бутылкой.
– Кстати, о вредных привычках, – строго сказала Эбби, – может, тебе больше не наливать?
– Если на то пошло, – ответил Раф, – не согласен. – И от души плеснул себе вина, пролив немного на край стола. – И я, кажется, совета у тебя не спрашивал. Сдавай уже нахрен.
– Ты пьян, – холодно заметил Дэниэл. – И ведешь себя по-свински.
Раф резко обернулся, рука сжимала бокал, я даже испугалась: сейчас швырнет.
– Да, – ответил он свирепым шепотом, – я пьян. И собираюсь еще напиться. Хочешь об этом поговорить, Дэниэл? Хочешь, да? Давайте все об этом поговорим!
В голосе его слышалась угроза – будто запахло бензином, готовым вспыхнуть от одной искры.
– Не вижу смысла ничего обсуждать, пока ты в таком состоянии, – отрезал Дэниэл. – Соберись, выпей кофе и перестань капризничать, как трехлетний. – И снова взялся за книгу. Лицо его было видно только мне – совершенно спокойное, но взгляд не скользил по строчкам, Дэниэл лишь делал вид, что читает.
Было понятно, что Дэниэл ведет себя неправильно. Если уж Раф завелся, то сам уже не успокоится. Нужно ему помочь – обратить все в шутку, решить дело миром, воззвать к здравому смыслу. А если его подначивать, он только пуще разойдется, и от того, что Дэниэл допустил столь неожиданный промах, мне стало и страшно, и радостно. Я могла бы успокоить Рафа в считаные секунды (О-о, по-твоему, у меня ПТСР? Как у ветеранов Вьетнама? Кто-нибудь, скажите: “Огонь!” – посмотрим, полезу ли я под стол…), я уже готова была так и сделать, но одернула себя – надо посмотреть, как будут развиваться события.
Раф набрал побольше воздуху, будто собирался что-то сказать, но передумал, раздраженно мотнул головой, толкнул стул. И, с бокалом в одной руке и бутылкой в другой, гордо удалился. Слышно было, как хлопнула дверь его спальни.
– Что за хрень? – сказала я чуть погодя. – Схожу все-таки к психиатру, пожалуюсь, что живу с придурками.
– Прошу, не надо, – взмолился Джастин. – Хоть ты-то не заводись. – Голос у него дрожал.
Эбби, отложив карты, встала, аккуратно задвинула стул и вышла. Дэниэл не шелохнулся. Я услышала, как Джастин что-то уронил, выругался яростным шепотом, – но и не взглянула на него.
Завтрак прошел в недоброй тишине. Джастин со мной не разговаривал. Эбби перемещалась по кухне, слегка нахмурив брови, и когда мы домыли посуду, выманила из комнаты Рафа, и они втроем уехали в колледж.
Пока я вытирала и убирала посуду, Дэниэл смотрел в окно, погруженный в себя. Наконец он шевельнулся, вздохнул глубоко.
– Ладно, – сказал он, задумчиво глядя, как в пальцах догорает сигарета, – пора собираться.
Всю дорогу до больницы он молчал.
– Спасибо, – поблагодарила я, выбираясь из машины.
– Пожалуйста, – отвечал он рассеянно. – Звони, если что, я уверен, все хорошо, но вдруг тебе все-таки нужна будет компания? – Он тронулся и, оглянувшись через плечо, помахал на прощанье.
Когда он скрылся из виду, я купила в больничном буфете так называемого кофе в одноразовом стаканчике, вышла на улицу и, привалившись к стене, стала ждать Сэма. Вот он заехал на стоянку, вышел из машины, пошарил глазами и наконец увидел меня. Я не сразу его узнала. Усталый, опухший и старый, просто древний; в голове пронеслось: “Кто это?” Тут он заметил меня, улыбнулся, в голове все встало на места, и Сэм вновь сделался похож на себя. Я уверяла себя: Сэм во время каждого сложного дела чуть поправляется – ест на ходу всякую дрянь, – да и когда живешь бок о бок с теми, кому двадцать с небольшим, тридцатипятилетний покажется ископаемым. Я бросила в урну стаканчик и двинулась Сэму навстречу.
– Боже, – Сэм заключил меня в медвежьи объятия, – как же я рад тебя видеть!
Поцелуй его был теплым, страстным и непривычным; даже его запах – запах мыла и свежевыглаженной рубашки – казался чужим. Лишь спустя секунду я поняла, что мне эта встреча напоминает – тот первый вечер в “Боярышнике”, когда нужно было делать вид, будто я знаю тут все до мелочей.
– Привет! – Я улыбнулась.
Он прижал к плечу мою голову.
– Господи, – выдохнул он. – Давай плюнем на это чертово дело и сбежим на весь день, а?
– Мы же на работе, – напомнила я. – Не забыл? Ты же сам запретил мне надеть кружевные трусики!
– Я передумал. – Его руки скользнули по моим плечам. – Ты сама-то знаешь, какая ты красивая? Такая спокойная, радостная и округлилась немножко. Это дело тебе на пользу.
– Свежий воздух, – сказала я. – Да и Джастин стряпает на десятерых. Каков наш план?
Сэм со вздохом выпустил мои руки, привалился к машине.
– Мои трое парней будут приходить в ратоуэнский участок по одному, с разницей в полчаса, успеешь на них налюбоваться. Но пока что хочу их прощупать, а не сцапать. Наблюдательной комнаты там нет, зато из приемной слышно все, что творится в допросной. Можешь посидеть в машине, пока я их встречаю, а потом пробраться в приемную и оттуда послушать.
– А лучше и посмотреть, – сказала я. – Давай я с самого начала побуду в приемной? Увидят меня, как бы случайно, – ничего страшного. Если один из них наш – убийца или, на худой конец, хулиган, – то узнает меня, по лицу будет ясно.
Сэм покачал головой:
– Это меня и тревожит. Помнишь, мы на днях созванивались? И тебе послышалось, будто кто-то рядом? Если один из них за тобой следит и думает, что ты звонишь нам… Парень он горячий, мы уже убедились.
– Сэм, – сказала я ласково, переплетя пальцы с его, – на то я и здесь. Чтобы подобраться к нему поближе. А если ты мне не позволишь – значит, я просто ленивая туша: жру, бульварные романы читаю, и мне за это еще и платят.
Сэм, чуть помедлив, хохотнул, коротко, натужно.
– Согласен, – сказал он. – Вполне справедливо. Посмотришь на них, когда я их буду провожать.
Он ласково сжал мои пальцы и тут же выпустил.
– Пока не забыл, – добавил он, – Мэкки просил тебе передать. – И протянул мне пузырек, точно такой же, как тот, что я привезла в “Боярышник”, тоже с аптекарским ярлычком “Амоксициллин”. – Просил сказать, что рана твоя не совсем зажила, врач боится нагноения, продлил курс антибиотиков.
– Хотя бы без аскорбинки не останусь. – Я спрятала пузырек в карман. Он оказался увесистый, оттягивал полу куртки. Врач боится… Фрэнк прикидывает, как вывести меня из дела.
Полицейский участок в Ратоуэне захудалый. Много таких перевидала я на задворках страны: небольших, попавших в порочный круг, забытых и теми, кто распределяет средства, и теми, кто раздает должности, и теми, у кого есть надежда на другое назначение, все равно куда. В приемной – один-единственный хромоногий стул, плакат с рекламой мотоциклетных шлемов да окошко, откуда безучастно смотрел Бёрн, мерно жуя резинку. Допросная служила заодно и архивом: стол, два стула, картотечный шкаф без замков – бери что хочешь, – а в углу, неизвестно зачем, помятый полицейский щит восьмидесятых годов. Пожелтевший линолеум, на стене раздавленная муха. Неудивительно, что у Бёрна такой унылый вид.
Я сидела в уголке за столом рядом с Бёрном, пока Сэм пытался навести в допросной хоть какой-то порядок. Бёрн, спрятав за щеку жвачку, посмотрел на меня долгим печальным взглядом.
– Дохлый номер, – сообщил он мне.
Непонятно, какого ответа он ждал, – судя по всему, никакого; Бёрн извлек из-за щеки жвачку и снова уставился в окошко.
– Вот и Бэннон, – сказал он. – Мордоворот.
Сэм мастер непринужденно вести допрос, если есть желание, а в тот день желание явно было. Держался он просто, уверенно, создавал ощущение покоя. Есть у вас предположения, кто мог напасть на мисс Мэдисон? Что скажете об этой пятерке из усадьбы “Боярышник”? Не встречали чужих в окрестностях Глэнскхи? Он ненавязчиво, но четко давал понять, что расследование потихоньку сворачивают.
Бэннон в основном сердито фыркал; Макардл, чуть меньше смахивавший на неандертальца, откровенно скучал. Оба клялись, что ничего не знают. Я слушала вполуха. Если будет зацепка, Сэм ее не пропустит; взглянуть бы на Нейлора – изменится ли тот в лице, увидев меня? Я устроилась на хромом стуле, вытянув ноги – будто меня силком сюда притащили на очередной бессмысленный допрос, и стала ждать.