[30], и у всех на душе потеплело.
– Кто первый в душ? – спросила я.
– Пусть Раф, – ответила Эбби. – Каждому по потребностям.
Раф скорчил рожу.
Мы валялись на полу, застеленном пленкой, любовались нашей работой и собирали силы, чтобы сдвинуться с места.
– Когда высохнет, – сказал Дэниэл, – давайте решим, что повесим на стены и надо ли вообще.
– Я видела старинные жестяные таблички, – отозвалась Эбби, – наверху, в свободной комнате.
– А я отказываюсь жить в пабе восьмидесятых годов, – скривился Раф. То ли он за работой протрезвел, то ли мы тоже опьянели от запаха краски. – Ведь есть же картины или еще что-нибудь нормальное?
– Те, что остались, все кошмарные, – сказал Дэниэл. Он сидел прислонившись к краешку дивана, на старой клетчатой рубашке, и в волосах застыли брызги белой краски; давно я его не видела таким счастливым и безмятежным. – Пейзаж с оленем и гончими и прочее фуфло, мастерством и не пахнет. Мазня какой-нибудь двоюродной прабабки-любительницы.
– Сердца у тебя нет, – упрекнула его Эбби. – От памятных вещей нельзя требовать художественной ценности. Они и должны быть неумелыми, иначе это просто выпендреж.
– Давайте старые газеты наклеим, – предложила я. Я лежала на спине посреди комнаты и болтала в воздухе ногами, любуясь свежими брызгами краски на рабочем комбинезоне. – Те, допотопные, где статья про пятерняшек Дионн и реклама средства для набора веса. Наклеим на стены, а сверху лаком пройдемся – и станут как фотографии на двери у Джастина.
– Одно дело моя спальня, – возразил Джастин, – а это гостиная, здесь должно быть изящество. Великолепие. Не место тут рекламе.
– Вот что, – сказал вдруг Раф, приподнявшись на локте, – понимаю, я должен перед всеми извиниться. Зря я убежал и вам не сказал, где я. У меня одно оправдание, да и то хиленькое: меня взбесило, что тот тип так легко отделался. Простите меня.
Само обаяние – умеет ведь, когда хочет! Дэниэл чуть заметно, печально кивнул ему.
– Ты идиот, – сказала я, – но мы тебя и такого любим.
– Понимаю тебя, – отозвалась Эбби и потянулась к карточному столику за сигаретами. – Меня тоже не радует, что он на свободе разгуливает.
– Знаете, о чем я думаю? – сказал Раф. – Вдруг это Нед его нанял, чтобы нас припугнуть?
На секунду воцарилась мертвая тишина, Эбби застыла, не успев вытащить сигарету из пачки, Джастин замер, привстав с пола.
Дэниэл фыркнул.
– Вряд ли у Неда хватит ума на такую многоходовку, – съязвил он.
У меня чуть не вырвалось: “А кто такой Нед?” – но я успела одуматься, не потому что должна была знать, а потому что знала. Я злилась на себя: как же я раньше не сообразила? У Фрэнка привычка называть неприятных ему людей уменьшительными именами – малыш Дэнни, наш Сэмми, – а я, дура набитая, не догадалась, что с именами он мог напутать. Речь же об Эдди Тормозе! Эдди Тормоз, что высматривал кого-то ночью на тропе и клялся, что не знаком с Лекси, – он и есть Н! Наверняка Фрэнку слышно было в микрофон, как колотится у меня сердце.
– Пожалуй, нет, – отозвался Раф и растянулся на животе, опершись на локти. – Вот приведем в порядок дом – надо будет его на ужин зазвать.
– Только через мой труп, – отрезала Эбби. В голосе ее звенела сталь. – Тебе не приходилось с ним дела иметь. А нам приходилось.
– И через мой труп тоже, – добавил Джастин. – Он обыватель. Весь вечер хлестал “хайнекен”, рыгал и каждый раз думал, что это смешно. И без конца нудел про встроенные кухни, про налоговые льготы, про раздел такой-то закона такого-то. Хватит с меня и одного раза, спасибо большое!
– Бессердечные вы, – сказал Раф. – Любит он дом, еще как любит! Так и судье сказал. Пусть убедится, что родовое гнездо в надежных руках. Дайте сигарету.
– У Неда одна мечта, – процедил Дэниэл, – увидеть на месте дома элитный жилой комплекс с потенциалом для дальнейшего развития. Не дождется – только через мой труп.
Джастин вздрогнул, но тут же сделал вид, будто хотел подвинуть Эбби пепельницу. Наступила напряженная, недобрая тишина. Эбби зажгла сигарету, задула спичку, а пачку бросила Рафу, и тот поймал ее одной рукой. Никто ни на кого не смотрел. В окно влетел первый шмель, покружил в косом луче света над пианино и вылетел.
Хотелось что-то сказать – ведь это моя работа, гасить ссоры, – но мы ступали по непонятной, зыбкой почве, один неверный шаг – и я пропала. Нед, похоже, отвратительный тип – хоть я и довольно смутно представляю, что такое элитный жилой комплекс, дело, как видно, не только в нем, а в какой-то мрачной тайне.
Эбби смотрела на меня сквозь дым сигареты с холодным любопытством в серых глазах. Я глянула на нее страдальчески – это мне далось без малейших усилий. Отвернувшись, Эбби потянулась за пепельницей и сказала:
– Раз нечего на стены повесить, может, что-нибудь другое придумаем? Раф, если тебе показать фотографии старинной настенной росписи, как думаешь, получится у тебя разрисовать стены так же?
Раф пожал плечами. На его лицо мало-помалу возвращалось прежнее воинственное выражение – мол, я ни в чем не виноват. Над нами будто вновь сгустились темные грозовые тучи.
Я была не против посидеть в тишине. Мысли вращались с бешеной скоростью – мало того, что Лекси зачем-то водилась со злейшим врагом, имя Неда еще и под запретом. За три недели оно не всплывало ни разу, а когда всплыло, все будто с ума посходили, а почему, непонятно. Как ни крути, он проиграл, дом достался Дэниэлу, так решили и дядя Саймон, и суд, потому имя Неда должно служить лишь поводом для смеха и колкостей. Я готова была хоть почку пожертвовать, лишь бы узнать, в чем дело, но у меня хватило ума не спрашивать.
Спрашивать и не понадобилось. Фрэнк – и меня это насторожило – мыслил в том же направлении, что и я, причем быстро.
На прогулку я вышла пораньше. Грозовые тучи над нами никуда не делись – напротив, сгущались, наползали со всех сторон. Ужин был сплошное мучение. Эбби, Джастин и я из кожи вон лезли, чтобы поддерживать светскую беседу, Раф сидел с кислым лицом, Дэниэл погрузился в себя, на вопросы отвечал односложно. Надо было скорей выбраться на свежий воздух и все обдумать.
Выходит, Лекси встречалась с Недом трижды и шла ради этого на большой риск. Четыре возможных мотива: страсть, корысть, ненависть, любовь. При мысли о страсти меня затошнило: чем больше я узнавала о Неде, тем больше хотелось верить, что Лекси не подпустила бы его к себе на пушечный выстрел. А вот корысть… Ей нужны были деньги, срочно, а из богатенького Неда покупатель намного лучше, чем из нищего батрака Джона Нейлора. Предположим, она виделась с Недом, чтобы обсудить, какие безделушки из “Боярышника” ему интересны, сколько он готов за них выложить, но что-то не заладилось…
Странная была ночь – бездонная, глухая, хмурая, в лощинах завывал ветер; мириады звезд, а луны нет как нет. Я спрятала револьвер под корсет, забралась на дерево и долго смотрела, как колышутся внизу черные тени кустов, прислушивалась; думала позвонить Сэму.
И в итоге позвонила Фрэнку.
– Нейлор пока не объявился, – начал он с места в карьер. – Ты как, следишь?
– Ага, – ответила я. – Ни слуху ни духу.
– Ясно. – Нотки безразличия в его голосе подсказали: ему сейчас не до Нейлора. – Ну ладно. Между прочим, есть новости – тебе, наверное, будет интересно. Помнишь, как сегодня твои новые друзья поливали грязью кузена Эдди с его элитным жильем?
Я встрепенулась, но тут же спохватилась: Фрэнк не знает про Н.
– Да, – ответила я. – Кузену Эдди, похоже, цены нет!
– Это уж точно. На сто процентов безмозглый яппи, все мыслишки вращаются либо вокруг члена, либо вокруг кошелька.
– Думаешь, Раф был прав и он в самом деле нанял Нейлора?
– Ничего подобного, Эдди с плебеями не знается. Видела бы ты его рожу, когда он мой говор услышал, – видно, испугался, как бы я его не ограбил. Но сегодня мне вот что пришло на ум. Помнишь, ты говорила, что у Великолепной четверки не совсем обычное отношение к дому? Нездоровая привязанность.
– А-а, – протянула я, – да. – Вообще-то, я почти забыла. – Думаю, я преувеличила. Если много труда вложишь в дом, то, конечно, его полюбишь. Да и дом того стоит.
– Это да, – согласился Фрэнк. Его насмешливый тон прозвучал для меня тревожным звоночком. – Ну так вот. Заскучал я сегодня – Нейлор до сих пор в бегах, а с Лекси-Мэй-Рут-княжной Анастасией, или кто она там еще, я никак с мертвой точки не сдвинусь, в четырнадцати странах искал, и никаких следов; уж не вывели ли ее в пробирке сумасшедшие ученые в 1997-м? И вот, лишь затем, чтобы показать моей подружке Кэсси, что доверяю ее чутью, звоню я своему приятелю из кадастровой службы, прошу выписку об усадьбе “Боярышник”. Кто тебя больше всех любит, крошка?
– Ты, – отозвалась я.
У Фрэнка внушительный список знакомых в самых неожиданных местах: приятель на судоверфи, приятель в окружном совете, хозяин секс-шопа. Когда мы с ним придумали Лекси Мэдисон, “приятель из мэрии” устроил, чтобы ее официально зарегистрировали на случай, если кто-то начнет разнюхивать, а “приятель с фургоном” помог мне перевезти вещи на новую квартиру. Чем Фрэнк с ними расплачивается за услуги, думаю, лучше не знать.
– Еще бы ты меня не любил! И что дальше?
– Помнишь, ты говорила, все они ведут себя в доме по-хозяйски?
– Да. По-моему, да.
– Чутье тебя не подвело, крошка. Они и есть хозяева. Кстати, и ты тоже.
– Хватит вилять, Фрэнки. – Сердце билось медленно, тяжело; дрогнули темные кусты, будто и им передалась моя внутренняя дрожь. – Выкладывай начистоту.
– Десятого сентября Дэниэл оплатил налог на наследство старика Саймона и стал владельцем усадьбы. А пятнадцатого декабря дом переписали на пятерых: Рафаэла Хайленда, Александру Мэдисон, Джастина Мэннеринга, Дэниэла Марча и Эбигейл Стоун. С Рождеством!
Такой поступок требует немалого мужества: надо доверять друг другу без оговорок и отвечать за свои слова до конца, чтобы вверить свое будущее, осознанно, бесхитростно, самым дорогим людям. Я представила, как восседает за столом Дэниэл, широкоплечий, внушительный, в белоснежной рубашке, с книгой в руках; как Эбби в халате переворачивает на сковороде ломтики бекона; как Джастин фальшиво напевает перед сном; как щурится на солнце Раф, лежа в траве. Так вот что за этим стоит! Мне и пре