Да что там, уже вовсю пользуюсь! Несколько недель я звоню во время поздних прогулок то Фрэнку, то Сэму, и никто не знает. Прямо перед моим носом тропинку перебежала лиса и шмыгнула в кусты – тощая, глаза светятся в темноте, – и меня пробрала дрожь. Мне-то казалось, что я до всего дошла своим умом, шаг за шагом прокладываю путь сквозь тьму, зорко вижу опасности. Лишь сейчас, оглянувшись назад, я поняла, что все это время слепо, беспечно шла по дороге, протоптанной Лекси, след в след.
– И что? – сказала я вслух с вызовом. – Что из этого?
Для того меня Фрэнк сюда и послал, чтобы я подобралась поближе к жертве, зажила ее жизнью, и – еще бы! – я справляюсь на ура. Ну и пусть бывает страшно иногда, это в порядке вещей, мы же убийство расследуем как-никак. А я-то расслабилась: уютные ужины при свечах, рукоделие – все это расхолаживает, вот и задергалась, когда меня вернули на землю.
У меня всего час, чтобы связаться с Недом. Как?
Записки в дупле… Я чуть со смеху не покатилась. Профдеформация: рассматриваешь самые безумные ходы, а до простых додумываешься с трудом. Чем выше риск, говорил мне как-то Фрэнк, тем проще технология. Если хочешь позвать друга на чашку кофе, сойдет и сообщение, и электронная почта; если за вами охотится полиция, или мафия, или тайное общество – вешаешь на веревку синее полотенце. Для Лекси, когда ее тошнило по утрам, а время утекало с каждым днем, это был вопрос жизни и смерти.
Нед живет в Брэе – в пятнадцати минутах езды, если пробок нет. Возможно, в первый раз она рискнула, позвонив ему из колледжа. А дальше ей всего-то и нужно было укромное место для записок, где-нибудь на этих тропинках, куда оба могли бы заглядывать раз в пару дней. Наверняка и я мимо ходила не раз.
И вновь я краем глаза будто уловила движение, полуулыбку – сверкнула, и нет ее.
В коттедже? Криминалисты его обсидели как мухи, всюду искали отпечатки пальцев – без толку. И в ту ночь, когда я следила за Недом, машину он возле коттеджа не оставлял. А он бы подъехал к нужному месту как можно ближе, ведь его тачка как раз для бездорожья и создана. Машину он оставил на ратоуэнской трассе, свернуть там некуда. Широкие обочины, высокотравье, ежевичник, темная дорога сбегает вниз по скату холма; дорожный столб, старый, покосившийся, словно крохотное надгробие.
Я и сама не заметила, что развернулась и бегу со всех ног. С минуты на минуту меня ждут дома, того и гляди всполошатся, кинутся искать, но и ждать до завтрашнего вечера тоже нельзя. Больше нет неопределенного срока, который можно отодвигать бесконечно, теперь я состязаюсь на скорость с Фрэнком и с Лекси.
После узких тропинок косогор казался пустым, незащищенным, открытым всем ветрам, но дорога была безлюдна, ни огонька фар ни справа ни слева. Когда я зажгла фонарик, в глаза мне бросилась надпись на столбе, полустертая временем и дождями, темная на белом: “Глэнскхи, 1828”. Вокруг колыхалась на ветру трава, шелестя, будто вздыхая.
Зажав фонарик под мышкой, я раздвинула обеими руками траву, она была сырая, с острыми краями, невидимые зубчики цеплялись за пальцы. У подножия столба что-то заалело.
Я не сразу сообразила, что это. Среди густой травы вспыхнуло в луче фонарика что-то яркое, будто россыпь самоцветов, ожила картинка: атласный лошадиный бок, красный камзол, пудреный парик, голова бегущего пса. Я дотронулась до влажного, шершавого металла, фигурки дрогнули, встали на места, и у меня вырвался смешок – звонкий, отрывистый, будто чужой. Старый ржавый портсигар – скорее всего, из запасов дядюшки Саймона, на нем затейливая сцена охоты, нарисованная кисточкой тоньше волоса. Криминалисты и практиканты обыскали все в радиусе мили вокруг коттеджа, а это место в радиус не входит. Лекси их переплюнула, оставила находку мне.
Записка была на листке в линейку, вырванном из перекидного блокнота. Почерк как у десятилетнего, и, судя по стилю, Нед явно не мог решить, то ли он пишет деловое письмо, то ли строчит сообщение. Дорогая Лекси, пытался с тобой связаться по пов. того, о чем мы говорили, по-прежнему оч. интересует. Сообщи, пжлст, когда будешь свободна. Спс, Нед.
Наверняка Нед учился в безумно дорогой частной школе. Папаша пустил деньги на ветер.
Дорогая Лекси, Спс, Нед…
Лекси, наверное, его прибила бы за то, что записка осталась лежать здесь, пусть даже в надежном месте. Я достала зажигалку, отошла к дороге и подожгла записку; когда она занялась, бросила ее под ноги, дождалась, пока потухнет язычок пламени, а пепел затоптала. Выудила шариковую ручку, вырвала из блокнота листок.
Почерк Лекси теперь давался мне легче моего собственного.
11 ЧТ – поговорим.
И не нужно ломать голову, чем его приманить, Лекси все за меня сделала, он уже на крючке. С тихим щелчком закрыв жестянку, я спрятала ее обратно в густую траву, чувствуя, как мои отпечатки пальцев накладываются на Лексины, как следы мои остаются на месте ее следов, давно смытых дождями.
18
Следующий день тянулся, словно неделя. В гуманитарном корпусе было жарко и душно, студенты мои скучали, ерзали; это был их последний семинар в этом учебном году, они не готовились и даже не делали вид, что готовились, а я не скрывала, что мне все равно. Я ни о чем не могла думать, кроме Неда: появится ли он, что сказать ему, если появится, что делать, если нет, скоро ли меня вычислит Фрэнк.
Той ночью надежды на успех было мало. Пусть даже я права и они встречались в коттедже, Нед запросто мог махнуть на Лекси рукой – все-таки месяц молчала; записка без даты, могла и несколько недель пролежать. И даже если он упрямый, вряд ли он найдет записку вовремя и успеет на встречу. Я отчасти надеялась, что он не придет. Надо, конечно, послушать, что он скажет, но если услышу я, то услышит и Фрэнк.
В коттедж я пришла заранее, около половины одиннадцатого. Дома Раф играл что-то яростное бетховенское, вовсю терзая педаль, Джастин силился сосредоточиться на книге, заткнув уши, все заводились с каждой минутой, и назревал жаркий спор.
В коттедж я до этого заходила всего дважды. Я немного опасалась злых фермеров – поле наверняка чье-то, хоть оно и в запустении, – но ночь выдалась тихая, ясная, на мили кругом ни души, лишь бледные пустые поля да темные громады гор на фоне звездного неба. Я забилась в угол, спиной к стене, здесь меня никто не увидит, зато я хорошо вижу и поле, и дорогу, и стала ждать.
Надо продумать, как действовать, на случай, если Нед все-таки появится, попытка у меня всего одна. Надо, чтобы он поверил не только каждому моему слову, но и тону. Какой была для него Лекси, такой должна быть и я. По большому счету, она могла принять любой облик – женщины-вамп с хриплым голосом, отважной Золушки, загадочной Маты Хари, и что бы там ни говорил Фрэнк об умственных способностях Неда, если я сфальшивлю, даже он наверняка почует. Остается помалкивать и ждать от него подсказки.
Таинственная серебристая дорога вилась вниз по склону и исчезала в черноте зарослей. Ближе к одиннадцати я уловила где-то вдалеке неясный гул. Вскоре все стихло, потом неподалеку зашуршали шаги. Я вжалась в угол, в одной руке держа фонарик, другой нащупав под свитером револьвер.
И вот мелькнули среди черных кустов чьи-то светлые волосы. Нед, пришел все-таки.
Выпустив револьвер, я смотрела, как он неуклюже перелезает через стену, проверяет, не испачкал ли брюки, отряхивает ладони, пробирается дальше по полю, брезгливо морщась. И лишь когда он был уже в коттедже, в нескольких шагах от меня, я включила фонарик.
– Господи! – возмущенно воскликнул Нед, заслонив ладонью глаза от света. – Ты что, ослепить меня решила?
Так, в считаные секунды, я узнала все, что требовалось знать о Неде. Я недавно чуть с ума не сошла, обнаружив, что у меня объявился двойник, а у Неда двойников – весь Южный Дублин. Он до того похож на всех вокруг, что за отражениями не разглядеть его самого. Штампованная модная стрижка, штампованная привлекательность, штампованная подкачанная фигура, штампованные дорогие шмотки; я могла бы с одного взгляда рассказать всю его подноготную. Счастье, если не придется его опознавать среди статистов.
Лекси могла бы предстать перед ним в каком угодно образе, но я ни минуты не сомневалась, что девушки Неду нравятся тоже штампованные: скорее сексапильные, чем сексуальные, без чувства юмора, недалекие, чуточку стервозные. Мне не хватало автозагара, для полноты картины.
– Боже мой! – сказала я, как и он, недовольным голосом, с тем же противным акцентом, которым выманивала из кустов Нейлора. – Да не кипятись ты! В первый раз фонарик видишь?
Так себе начало для разговора, ну и ладно. В определенных кругах вежливость считается за слабость.
– Куда ты пропала? – вопросил Нед. – Я тебе записки оставлял почти каждый день. Таскался в вашу глухомань – что мне, заняться больше нечем?
Если Лекси спала с этим ничтожеством, заявлюсь в морг и своими руками ее зарежу! Я закатила глаза.
– Ммм… что? Меня ведь, кажется, ножом пырнули? И я лежала в коме?
– Ох… – спохватился Нед, – ну да. – Посмотрел на меня обиженными голубыми глазами, будто я ляпнула глупость. – И все-таки… Могла бы и выйти на связь. Дело превыше всего.
Что ж, хотя бы это хорошая новость.
– Да, – ответила я. – Вот мы и связались, так?
– Этот детектив, долбаный гопник, приходил, вопросы задавал, – вспомнил вдруг Нед. Выражение лица у него не изменилось, но видно было, что он в ярости. – Будто я подозреваемый или что-то вроде. Говорю ему, я тут ни при чем. Я не из трущоб, с ножом на людей не кидаюсь.
Фрэнк, пожалуй, прав: Нед звезд с неба не хватает. Не человек, а ходячий набор условных рефлексов, действует, не утруждаясь пораскинуть мозгами. Наверняка с клиентами из низов он разговаривает как с умственно отсталыми, а вслед каждой девушке-азиатке кричит: “Девоська, твоя моя нравись!”
– Ты ему рассказал?.. – спросила я, усаживаясь на выступ стены.
В глазах у него отразился ужас.