Я почуяла опасность, будто потянуло паленым. Меня насторожил взгляд Дэниэла – он смотрел не на меня, а в окно, на дом в прохладной утренней дымке, на Джастина, торопливо протиравшего ветровое стекло, на Рафа, ковылявшего вниз по ступенькам, спрятав в шарф подбородок; лицо у Дэниэла было сосредоточенное, задумчивое, немного печальное.
Неизвестно, чего ждать от Дэниэла, есть ли у него хоть какие-то рамки. Револьвер я оставила за тумбочкой Лекси – в Убийствах есть металлоискатель. Связи не будет только по дороге в город и обратно, предупреждал меня Фрэнк.
Дэниэл чуть заметно, таинственно улыбнулся, глядя на голубое небо в легкой дымке.
– Денек будет чудный, – сказал он.
Я уже готова была выскочить, хлопнув дверью, подбежать к Джастину, пожаловаться, что Дэниэл меня достал, и попроситься поехать с остальными – размолвок на этой неделе было столько, что еще одна никого не насторожит, – но тут дверь позади меня распахнулась и на заднее сиденье запрыгнула Эбби, пунцовая, растрепанная – ворвалась вихрем: перчатки, шляпка, пальто.
– Эй, ребята, – она хлопнула дверцей, – можно с вами?
– Конечно, – отозвалась я. Давненько я не была так рада кого-то видеть.
Дэниэл оглянулся на нее через плечо:
– Ты же вроде собиралась ехать с Джастином и Рафом.
– Смеешься, что ли? Видишь, в каком они настроении? Даже со Сталиным и Пол Потом веселей было бы ехать, чем с ними.
Дэниэл неожиданно улыбнулся ей – настоящей улыбкой, теплой и радостной.
– Дурака валяют. Ну и пусть, только без нас, побудут час-другой вдвоем в машине – глядишь, и образумятся.
– Может, и так, – неуверенно отозвалась Эбби. – Или поубивают друг друга. – Выудив из сумочки складную расческу, она с яростью набросилась на свои волосы. А Джастин уже рванул с места, только его и видели.
Дэниэл, не оборачиваясь, протянул Эбби раскрытую ладонь. Ни на нее, ни на меня он не смотрел, а устремил невидящий взгляд на вишни в цвету. Эбби отложила расческу, взяла его за руку, сжала пальцы. И не отпускала, пока он осторожно не высвободил руку; потом он со вздохом завел машину.
22
Фрэнк, вот подлец, завел меня в допросную (Минутку, сейчас к вам подойдут, мисс Мэдисон) и бросил там одну на два часа. И даже не в уютной допросной, с кулером и удобными стульями, а в маленькой, паршивой, немногим лучше обезьянника, – сюда мы сажаем тех, кого хотим припугнуть. Расчет Фрэнка оправдался, с каждой минутой я все больше нервничала. Ведь неизвестно, чем Фрэнк сейчас занят: рассказывает ребятам, кто я на самом деле, или о ребенке, или о Неде – да все что угодно. Я понимала, что держусь как подозреваемая, чего он и добивался, но не могла с собой справиться, лишь пуще злилась. И даже в камеру не скажешь, что я обо всем этом думаю, наверняка Фрэнк включил для ребят трансляцию.
Я поменяла стулья – Фрэнк, разумеется, мне подсунул самый шаткий, без колпачка на одной из ножек, на него мы сажаем подозреваемых, чтобы их вывести из равновесия. Хотелось заорать в камеру: Придурок, я же здесь работала, здесь моя территория, не смей так со мной! Но вместо этого я выудила из кармана куртки шариковую ручку и от нечего делать стала выводить на стене затейливыми буквами: ЗДЕСЬ БЫЛА ЛЕКСИ. Ни на чье внимание я не рассчитывала, стены и так сплошь испещрены надписями, рисунками, цветистой похабщиной. Несколько имен я узнала.
На душе было мерзко. Я столько раз торчала в этой комнате – здесь мы с Робом допрашивали подозреваемых, понимая друг друга с полуслова, как два охотника-загонщика, но Роба сейчас нет, а меня будто выпотрошили, осталась пустая оболочка, вот-вот осяду на пол. Я ткнула в стену ручкой так свирепо, что у нее отлетел кончик. Сломанную ручку запустила в камеру, треснуло стекло, но легче мне не стало.
Когда Фрэнк наконец соизволил зайти, я с ума сходила от злости, и было от чего.
– Так-так-так, – сказал он и выключил камеру. – Кого я вижу! Присаживайся.
Я не стала садиться.
– Что ты, черт возьми, затеял?
Брови Фрэнка взлетели вверх.
– Допрашиваю подозреваемых. С каких это пор мне нужно твое разрешение?
– Надо было у меня, черт подери, спросить, прежде чем устраивать подлянку. Я же здесь не шутки шучу, Фрэнк, я работаю, а так можно все испортить.
– Работаешь? Так это у вас, детишек, теперь называется?
– Ты сам так назвал. Я выполняю твое задание, приблизилась наконец к разгадке, так зачем ты мне палки в колеса вставляешь?
Фрэнк привалился к стене, руки на груди.
– Если ты решила вести нечестную игру, Кэсс, то я отвечу тем же. Испытай на себе.
На самом-то деле я знала, играет он честно. Всего лишь поставил меня, как нашкодившего ребенка, в угол, подумать о своем поведении; он зол на меня, с радостью засветил бы мне в глаз, и есть за что, и если я срочно не придумаю, как выкрутиться, завтра меня ждут большие неприятности. Но Фрэнк, как бы он ни был зол, никогда не поставит под удар расследование. И я знала – понимала спокойным уголком сознания, свободным от ярости, – что могу этим воспользоваться.
– Ну ладно. – Я вздохнула, провела рукой по волосам и все же села. – Ладно, так мне и надо, я заслужила.
Фрэнк хохотнул, коротко, натужно.
– Не заставляй меня говорить, что ты заслужила. Про это я долго могу рассказывать.
– Знаю, Фрэнк, – поддакнула я. – Когда у нас время будет, можешь распекать меня сколько душе угодно, только не сейчас. Ну как, продвинулся с остальными?
Фрэнк пожал плечами:
– Как и следовало ожидать.
– То есть ни на шаг?
– Ты так думаешь?
– Именно так. Я же их знаю. Допрашивай их хоть до пенсии, все равно ничего не добьешься.
– Возможно, – невозмутимо отвечал Фрэнк. – Время терпит, да? Еще на несколько лет пороху у меня хватит.
– Да ладно тебе, Фрэнк! Ты же сам говорил, с первого дня, что эти четверо крепко спаяны, со стороны ничего у них не выведаешь. Разве не потому ты хотел, чтобы я за них взялась изнутри?
Фрэнк неопределенно мотнул головой.
– Сам понимаешь, ничего ты у них не вытянешь. Припугнуть их хочешь? Так давай вместе и припугнем. Понимаю, ты на меня зол, но подожди злиться до завтра. Сейчас мы с тобой заодно.
Фрэнк поднял бровь:
– Да неужели?
– Да, Фрэнк, заодно. И вдвоем на них страху нагоним, как тебе одному и не снилось.
– Заманчиво, – отозвался Фрэнк. Он стоял у стены в вальяжной позе, руки в карманах, полуприкрыв глаза, пряча острый, оценивающий взгляд. – То есть как – страху нагоним?
Я сползла на краешек стула, подалась к нему.
– Начни меня допрашивать, а им пусть будет слышно. Дэниэл не в счет, его не напугать, если на него давить, он замкнется, и все; я про остальных. Включи у них внутреннюю связь, посади их поближе к мониторам. Если получится это сделать как бы случайно – отлично, если нет – ничего страшного. Если хочешь понаблюдать, пусть допрашивает Сэм.
– А что ты будешь говорить?
– Скажу, как бы невзначай, что память понемногу ко мне возвращается. Ничего определенного говорить не буду, только то, что знаю точно – как побежала в сторону коттеджа, кровь и все такое. Если этим их не проймешь, то ничем уже не помочь.
– А-а, – протянул Фрэнк с кривой усмешкой. – Так вот что ты готовила, вот для чего этот цирк – кислые мины, вспышки. А я, дурак, не сообразил.
Я пожала плечами:
– Да, так и хотела. А как сейчас – даже еще лучше. Говорю же, вместе мы на них страху нагоним. Могу разволноваться, дать понять, что не все тебе рассказываю… Хочешь для меня сценарий написать – пожалуйста, буду ему следовать. Ну, Фрэнки, что скажешь? Вместе мы сила?
Фрэнк задумался.
– А что ты хочешь взамен? – спросил он. – Чтоб не было сюрпризов.
Я нахально улыбнулась.
– Расслабься, Фрэнк, твоя профессиональная совесть может быть спокойна. Мне просто нужно знать, много ли ты им успел рассказать, чтобы глупость какую-нибудь не ляпнуть. Ты бы мне и так рассказал, да? Раз мы с тобой заодно.
– Да, – сухо ответил Фрэнк и вздохнул. – Ни хрена я им не рассказал, Кэсс. Твой арсенал нетронут. И буду рад, если ты его пустишь в ход, рано или поздно.
– Пущу, не волнуйся. Кстати, – спохватилась я, – вот что мне еще нужно: можешь убрать с моих глаз Дэниэла? Как закончишь с нами, отправь нас четверых домой, только ему ни слова, а то пулей примчится. Задержи его на час-другой. Только не напугай, обставь все как простую формальность, и пусть говорит в основном он. Хорошо?
– Интересно, – ответил Фрэнк. – А зачем?
– Хочу с остальными поболтать без него.
– Это я и так понял. Но зачем?
– Так будет лучше, вот зачем. Он у них главный, за всех решает, кому что говорить. Если остальные напуганы, а Дэниэла рядом нет и некому указывать, глядишь, у них языки развяжутся?
Фрэнк поковырял пальцем в зубах, посмотрел на ноготь.
– На что именно ты нацелилась?
– Пока не услышу, не могу сказать. Но мы всю дорогу знали, они что-то недоговаривают, так? Не хочу уходить, не сделав все возможное. Обрушу на них все сразу – самообвинения, слезы, угрозы, ребенка, Эдди Тормоза и прочее. Может, получим признание…
– Я же тебе говорил, и говорил с самого начала, – подчеркнул Фрэнк, – не это нам от тебя нужно. То, что его в суде не примут, – это, по-твоему, досадный пустячок?
– Откажешься от признания, если я его тебе на блюдечке поднесу? Даже если в суде не примут, нам сгодится. Вызовешь их сюда, дашь послушать запись, нажмешь на них как следует, тот же Джастин уже почти раскололся, тронь – и готово дело. – Я не сразу поняла, откуда взялось у меня чувство, будто все это уже было. То же, слово в слово, я говорила Дэниэлу, при этой мысли меня вдруг зазнобило, сердце сжалось. – Может, и не о признании ты мечтал, Фрэнки, но выбирать не приходится.
– Соглашусь, это лучше, чем сейчас. А сейчас ни хрена у нас нету.
– Ну вот. А я кое-что получше добуду. Может быть, оружие, место преступления, как знать.