Джастин поежился.
– Ну а мне казалось, не один час прошел. И вдруг Дэниэл встал как вкопанный – я ему в спину впилился, как в какой-нибудь комедии дурацкой, – а он и говорит: “Это абсурд. Так мы ее никогда не найдем”. Я спросил, что нам делать, но он не ответил. Стоит и в небо смотрит, будто ждет божественного откровения; небо стало хмуриться, зато луна взошла, я различал на фоне неба его профиль. Тут он сказал – обычным голосом, будто мы что-то обсуждаем за ужином: “Ну, допустим, она не просто бродит впотьмах, а пошла в определенное место. Наверное, встречу с Недом где-то назначила. Ясное дело, где-то под крышей, погода сейчас капризная. Нет ли здесь поблизости…” И вдруг сорвался с места. Побежал напрямик сломя голову – я и не знал, что он так быстро бегать умеет; кажется, я до этого ни разу не видел, чтобы Дэниэл бегал, а вы?
– Он бежал в тот раз, ночью, – сказал Раф, потушив сигарету. – За поджигателем гнался. Бегать он умеет, когда нужно.
– Я не понял, куда он мчится, просто старался не отстать. Почему-то боялся один там остаться, хотя знал, что до дома всего несколько сот ярдов, но не чувствовал этого. А чувствовал… – Джастин содрогнулся, – опасность. Как будто вокруг нас что-то происходит, со всех сторон, а мы не видим, но если бы я остался один…
– Это у тебя, дружочек, от нервов, – сказала Эбби мягко. – Так бывает.
Джастин покачал головой, глядя на свой бокал:
– Не в этом дело. – Он отхлебнул, скривился. – Дэниэл зажег фонарик, поводил им туда-сюда – он был ярче маяка, я думал, сейчас набегут сюда со всей округи, – и направил на коттедж. На одну секунду, я и разглядеть-то успел только кусок стены. Фонарик погас, Дэниэл через стену перемахнул – и в поле. Трава высокая, мокрая, по ней продираешься как сквозь кашу… – Джастин, моргая, посмотрел на свой бокал, поставил его на книжную полку, пролив немного на чьи-то рукописи, и на бумаге проступили противные оранжевые пятна. – Можно сигарету?
– Ты же не куришь, – удивился Раф. – Ты же у нас паинька.
– Без сигареты досказать до конца не могу, черт подери. – Голос у него предательски дрогнул.
– Отвяжись от него, Раф, – велела Эбби и протянула Джастину свою пачку. Тот схватил ее, а Эбби крепко сжала ему руку.
Джастин неумело зажег сигарету, держа ее деревянными пальцами, затянулся слишком глубоко. Все молча ждали, пока он кашлял, отдувался, тер глаза, не снимая очков.
– Лекси, – попросила Эбби, – может, дальше не надо… Самое важное ты узнала. Может, хватит?
– Хочу дослушать, – сказала я. Каждый вдох давался с трудом.
– И я, – подхватил Раф. – Я тоже эту часть ни разу не слышал, и что-то мне подсказывает, будет интересно. А тебе разве не интересно, Эбби? Или ты уже все знаешь?
Эбби пожала плечами.
– Ну ладно, – сказал Джастин. Глаза у него были закрыты, а губы дрожали так, что чуть не выпала сигарета. – Я… Подождите секундочку. Боже…
Он опять затянулся, сдерживая тошноту.
– Ну вот, – продолжал он уже спокойнее, – пришли мы в коттедж. Луна светила, и я различал контуры – стены, дверной проем. Дэниэл зажег фонарик, прикрыл ладонью и…
Джастин открыл глаза, посмотрел в окно.
– Ты сидела у стены, в углу. Я крикнул – кажется, по имени тебя назвал, – хотел к тебе подбежать, но Дэниэл схватил меня за руку, стиснул до боли, оттащил. И шепчет в самое ухо: “Молчи! – А потом: – Ни с места. Стой тут. Не шевелись”. Снова стиснул мне руку – до синяков, – отпустил, а сам подошел к тебе. Пощупал пульс у тебя на шее, посветил на тебя фонариком, а ты была…
Джастин по-прежнему смотрел в окно.
– Ты была похожа на спящего ребенка. – В голосе боль, неотвязная, как моросящий дождь. – А потом Дэниэл сказал: “Она умерла”. Вот что мы думали, Лекси. Думали, ты умерла.
– Ты, наверное, была уже в коме, – тихо сказала Эбби. – В полиции нам объяснили, что у тебя замедлилось сердцебиение, дыхание и все остальное. Если бы не холод…
– Дэниэл выпрямился, – продолжал Джастин, – и стал вытирать руку о рубашку – не знаю зачем, крови на ней не было, но вижу, он вытирает и вытирает, будто машинально. Я не мог… не мог на тебя смотреть. Прислонился к стене… я задыхался, думал, сейчас упаду, но Дэниэл сказал, как отрезал: “Ничего не трогай. Руки в карманы. Задержи дыхание и сосчитай до десяти”. Я не понял, зачем это нужно, но все равно послушался.
– Мы всегда слушаемся, – заметил вполголоса Раф. Эбби метнула на него быстрый взгляд.
– Через минуту Дэниэл сказал: “Если бы она пошла гулять, как всегда, то взяла бы ключи, бумажник, фонарик. Кому-то из нас надо сбегать за ними домой. А другому остаться здесь. Вряд ли кто-то мимо пройдет в такой час, но неизвестно, как она с Недом договорилась, и нельзя, чтобы кто-то зашел без нас. Ты пойдешь или останешься?”
Джастин потянулся было ко мне, но тут же убрал руку и крепко стиснул себе локоть.
– Я ответил, что не выдержу тут. Прости меня, Лекси. Прости, пожалуйста. Зря я… Ведь это все равно была ты, даже если… Но я не мог. Я… меня трясло, я, наверное, бредил… Наконец он сказал – даже без грусти, уже без грусти, только с раздражением, – он сказал: “Замолчи, ради бога. Я останусь. Беги домой, да побыстрей. Надень перчатки, возьми ключи Лекси, ее бумажник и фонарик. Ребятам скажи, что случилось. Они попросятся с тобой, не пускай их, чего бы это ни стоило. Еще натопчут здесь, да и плохих воспоминаний у них прибавится, ни к чему это. Возвращайся побыстрей. Фонарик возьми, но не включай без крайней необходимости, да постарайся не шуметь. Все запомнил?”
Джастин глубоко затянулся.
– Я ответил “да”. Даже если бы он сказал: “Лети домой на крыльях”, я бы все равно ответил “да”, только бы выбраться оттуда. Он велел мне все повторить. А потом сел с тобой рядом – не слишком близко, чтобы не… ну, ты понимаешь. Чтобы кровью брюки не запачкать. Посмотрел на меня и говорит: “Ну? Давай. Шевелись”.
И я пошел домой. Это был ужас. Времени прошло… в общем, если Раф прав, не так уж и много на самом деле. Не знаю. Я заблудился. Я знаю, есть места, откуда всегда виден свет в доме, но я его не видел, на мили кругом черным-черно. Я был уверен, совершенно уверен, что дом исчез – тропинки, кусты, и ничего больше, и не выбраться мне из этого лабиринта уже никогда, и не видать больше солнца. Казалось, отовсюду за мной наблюдают – из кустов, из крон деревьев, – не знаю, что за существа, но… смотрят, смеются. Я от страха чуть не умер. Когда увидел наконец дом – размытый свет над кустами, – то кричать был готов от радости. Помню, как открыл заднюю дверь…
– Он был точь-в-точь как рожа с картины “Крик”, – вставил Раф, – да еще и чумазый. И нес какую-то околесицу – половина из того, что говорил, тарабарщина, будто бредил. Мы только и разобрали, что он должен вернуться, а нам Дэниэл велел остаться дома. Я подумал: ну и к черту, все равно пойду, узнаю, что там случилось, но когда стал куртку надевать, Джастин и Эбби такой крик подняли, что я на все плюнул.
– Вот и хорошо, – холодно заметила Эбби. Она вновь склонилась над куклой, волосы закрыли ей лицо, и я, даже сидя в другом конце комнаты, видела, что стежки у нее выходят огромные, некрасивые. – Какая была бы от тебя там польза?
Раф пожал плечами:
– Теперь уже не узнать, верно? Я знаю, где коттедж, если бы Джастин сказал, куда идет, я бы пошел, а он бы остался, взял себя в руки. Но у Дэниэла явно был другой план.
– Значит, неспроста.
– Да уж конечно, – сказал Раф. – Явно неспроста. И Джастин покружил тут, хватал то одно, то другое, нес всякий бред, а потом опять убежал.
– Не помню, как до коттеджа добрался, – продолжал Джастин. – Я был весь в грязи, по колено – наверное, упал, не помню, – и руки исцарапаны, хватался, наверное, за живую изгородь, чтоб не рухнуть. Дэниэл так и сидел с тобой рядом; не знаю, двинулся ли он хоть раз с места, пока я бегал туда-сюда. Посмотрел на меня, а очки дождем забрызганы. И знаете, что он сказал? Он сказал: “Дождь весьма кстати. Если не стихнет, то кровь и следы смоет до прихода полиции”.
Раф вдруг беспокойно заерзал на диване, заскрипели пружины.
– Я просто стоял и смотрел на него. Разобрал только слово “полиция” – не понял, при чем тут полиция, но все равно испугался. Дэниэл меня оглядел и говорит: “Ты без перчаток”.
– При Лекси, – сказал Раф в пустоту. – Хорош, нечего сказать!
– Про перчатки я и забыл. То есть я… ну, вы представляете. Дэниэл вздохнул, встал – он даже вроде бы не торопился, – носовым платком вытер очки. И протягивает платок мне, я хотел взять, думал тоже очки протереть, а он вырвал платок да как рявкнет: “Ключи?!” Ну я их достал, а он взял их и тоже вытер, тут я наконец понял, для чего платок. Потом он… – Джастин поерзал в кресле. – Ты точно ничего из этого не помнишь?
– Откуда? – В глаза я ему по-прежнему не смотрела, лишь искоса за ним наблюдала, и он ежился под моим взглядом. – Если б помнила, то у тебя бы не спрашивала, так?
– Ладно, ладно. – Джастин надвинул повыше на нос очки. – Значит, так. Потом Дэниэл… Руки у тебя лежали на коленях, и они были в… Он тебя взял за рукав, хотел ключи в карман тебе положить. Потом выпустил твою руку, и она… просто упала, Лекси, как у тряпичной куклы, с ужасным глухим звуком… Дальше смотреть я не мог, хоть убей. Я светил… светил на тебя фонариком, для Дэниэла, а сам отвернулся, гляжу в поле – пусть Дэниэл думает, будто я слежу, не идет ли кто. Дэниэл сказал: “Бумажник”, потом: “Фонарик”; я передавал не глядя, не знаю, что он там делал, слышал только, как он шуршит, но старался не представлять…
Джастин шумно, судорожно вздохнул.
– Возился он целую вечность. Ветер поднялся, и всюду были звуки – шорохи, скрип, казалось, что кто-то шмыгает туда-сюда. Не знаю, как ты там гуляешь одна по ночам. Дождь полил сильнее, но в небе появлялись просветы, а как проглянет луна, поле будто оживает. Может, Эбби права и это все от нервов, но, по-моему… даже не знаю. Есть, наверное, места нехорошие. Гиблые. В таких местах сходишь с ума.