– Почему вы решили, что с ней что-то случилось? – Раф мастерски передразнил ленивый дублинский выговор Фрэнка. – У кого-то были причины на нее напасть? Она кого-то боялась?
– …и даже когда сказали, ублюдки, что тебя нашли, – продолжил Джастин, – скрыли от нас, что ты жива. Мэкки сказал только: “Ее нашли несколько часов назад, недалеко отсюда. Ночью ее ударили ножом”. Каждый решил бы, что ты умерла.
– Из нас один только Дэниэл держал себя в руках, – сказала Эбби. – Я чуть не разревелась, все утро держалась, чтобы глаза не опухли, и такое было облегчение, что наконец-то можешь знать, что случилось… Но Дэниэл тут же выпалил: “Она жива?”
– А они молчат! – возмущенно воскликнул Джастин. – Ни слова, целую вечность, просто стоят, смотрят на нас и ждут. Говорю же, садисты.
– В конце концов, – сказал Раф, – Мэкки пожал плечами да и отвечает: “Едва-едва”. У нас у всех просто мозги взорвались. Мы-то готовились… ну, к худшему, хотели скорей это пережить и горевать себе спокойно. А такого не ожидали. Бог знает что могли натворить – может быть, тут же все им и выложили бы, но Эбби очень кстати упала в обморок. Послушай, Эбби, давно хотел спросить – это было по-настоящему? Или тоже по плану?
– Тогда почти ничего не было по плану, – зло ответила Эбби, – и ни в какой обморок я не падала. Просто голова закружилась. Я почти не спала, если помнишь.
– Все к ней бросились, подхватили, усадили, принесли воды, – сказал Джастин, – и когда она пришла в себя, мы уже собрались с силами…
– Да неужели? – Раф удивленно поднял брови. – Ты стоял столбом и рот разевал, как рыба в аквариуме. Я боялся, как бы ты чего не ляпнул, и сам нес ерунду – со стороны, наверное, казался полным идиотом: где ее нашли? где она сейчас? когда ее можно увидеть?.. От них, конечно, слова не добьешься, но я хотя бы попытался.
– Я держался как мог. – Голос у Джастина опять срывался, и по всему было видно, что он и сейчас едва держится. – Ты-то легко отделался: ах, она жива, какая радость! Тебя же там не было. У тебя не стоял перед глазами этот жуткий коттедж…
– Где, как я понял, толку от тебя не было. Как обычно.
– Ты пьян, – холодно сказала Эбби.
– Без тебя знаю, – ответил Раф тоном ребенка, которому хочется позлить взрослых. – И почему бы мне еще не напиться? Или кто-то против?
Никто не ответил. Раф потянулся за бутылкой, покосился на меня:
– Ну и ночку ты пропустила, Лекси! Если тебе интересно, почему для Эбби слово Дэниэла – это слово Бога…
Эбби не шелохнулась.
– Я тебя предупреждала, Раф. И еще раз предупреждаю. Третьего раза не будет.
Раф пожал плечами, уткнулся в свой бокал. В наступившей тишине я заметила, что Джастин покраснел до корней волос.
– Следующие дни, – продолжала Эбби, – были адские. Нас к тебе не пускали – говорили, ты в реанимации, в коме, врачи не знают, выживешь ли; когда мы о тебе спрашивали, каждое слово приходилось клещами тянуть. В ответ одно твердили: еще не умерла – слабое утешение.
– Весь дом кишел полицейскими, – вставил Раф. – Обыскивали твою комнату, тропинки, ворс из ковра выщипывали… Нас столько раз допрашивали, что я начал повторяться, не помнил, что кому говорил. Даже когда они уходили, расслабиться было нельзя – Дэниэл говорил, дом “жучками” нашпиговать они не могли, права не имели, но Мэкки, по-моему, не из тех, кого такие мелочи заботят; полиция в доме все равно что крысы, или блохи, или еще какая-нибудь погань. Даже когда их не видно, все равно чувствуешь, как они возятся.
– Это был ужас, – сказала Эбби. – И пусть Раф сколько угодно ворчит про покер, я уверена, не зря Дэниэл нас заставил. Я думала, доказать свое алиби – пятиминутное дело: я была здесь, остальные подтверждают, и точка. Но нас допрашивали часами, выясняли каждую мелочь – во сколько вы сели играть? кто где сидел? сколько денег было у каждого в начале игры? кто первым сдавал? вы пили? кто что пил? куда бросали окурки?
– И всё норовили в ловушку нас заманить, – добавил Джастин. И потянулся к бутылке, рука у него дрожала, хотя и едва заметно. – Я даю какой-нибудь простой ответ – скажем, мы сели играть около четверти двенадцатого, – а Мэкки или О’Нил, – не помню, кто из них был в тот день, спрашивает с озабоченным лицом: “Вы уверены? По-моему, один из ваших друзей сказал, в четверть одиннадцатого” – и уткнется в бумажки, а у меня кровь стынет. Ведь я не знал, то ли один из нас ошибся – и немудрено, у всех у нас ум за разум заходил – и надо его поддержать: “Да, правильно, это я что-то напутал”, то ли… И я гнул свою линию и в итоге оказался прав – никто не ошибся, это они подловить нас хотели, – но это чистой воды везение, я по-другому бы и не сделал, сил не хватило бы. Если бы это продлилось чуть дольше, мы бы все тут свихнулись.
– И все ради чего? – вопросил Раф. Он привстал с дивана, чуть не рассыпав карты, потушил окурок в пепельнице. – Вот чего я до сих пор не пойму: мы Дэниэлу поверили на слово? В медицине он смыслит как свинья в апельсинах, но он сказал, что Лекси умерла, а мы и поверили. Почему мы всегда ему верим?
– По привычке, – сказала Эбби. – Он почти всегда прав.
– Да неужели? – Раф снова расслабился, привалился к подлокотнику, но в голосе слышалось что-то грозное. – На этот раз он точно ошибся. Мы могли бы просто вызвать “скорую”, как нормальные люди, и все было бы хорошо. Лекси ни за что не подала бы в суд, или что там делают, и если бы мы задумались хоть на минутку, всем стало бы ясно. Но как бы не так, мы позволили Дэниэлу командовать, устроили тут безумное чаепитие…
– Он не знал, что все кончится хорошо, – отрезала Эбби. – Что ему, по-твоему, было делать? Он думал, Лекси мертва, Раф.
Раф дернул плечом:
– Так он сказал.
– Что это значит?
– Я просто говорю, и все. Помнишь, как этот козел пришел сообщить, что Лекси очнулась? Мы, все трое, – продолжал Раф, обращаясь ко мне, – в обморок едва не попадали от радости, Джастин, честное слово, чуть не рухнул на месте.
– Спасибо, Раф, – сказал Джастин и потянулся за бутылкой.
– А Дэниэл, по-вашему, тоже радовался? Да черта с два! Ему точно под дых врезали бейсбольной битой. Да ради бога, даже полицейский и тот заметил! Помните?
Эбби сердито пожала плечами, склонилась над куклой и стала искать иголку.
– Эй! – Я стукнула ногой по дивану, чтобы Раф обратил на меня внимание. – Откуда же мне помнить? Что там было?
– Пришел этот мудак Мэкки. – Раф забрал у Джастина бутылку, налил себе в бокал водки, не оставив места для тоника. – Заявился в понедельник, с утра пораньше, и говорит: есть новости. Моя бы воля, послал бы его в жопу, за выходные я так насмотрелся на полицейских, что на всю жизнь хватит, но дверь ему открыл Дэниэл, а у него была дурацкая теория, мол, нельзя настраивать против себя полицию, но ведь Мэкки был уже настроен против нас, сожрать готов, так что толку к нему подмазываться? В общем, Дэниэл его впустил. Я вышел из комнаты посмотреть, в чем дело, а Джастин и Эбби – из кухни, а Мэкки стоит в прихожей, смотрит на нас и говорит: “Подруга ваша пошла на поправку. Очнулась, требует завтрак”.
– Мы все чуть не умерли от радости, – сказала Эбби.
Она уже отыскала иголку и зашивала кукле платье короткими, решительными стежками.
– Точнее, – добавил Раф, – некоторые из нас. Джастин за дверную ручку схватился, ноги подгибаются, сам лыбится как идиот, Эбби засмеялась, на шее у него повисла, а я как дурак заулюлюкал. А Дэниэл… стоит столбом. Как будто…
– Он выглядел таким юным, – вмешался вдруг Джастин. – Таким юным и очень напуганным.
– Ты, – резко сказала Эбби, – был в таком состоянии, что ничего этого заметить не мог.
– Заметил. Я наблюдал за ним, специально. Он побледнел, словно больной.
– А потом развернулся, зашел сюда, – сказал Раф, – высунулся из окна в сад. И ни слова. Мэкки поднял бровь и спрашивает: “Что это с вашим другом? Не рад?”
Ни о чем таком мне Фрэнк не рассказывал. Я должна бы разозлиться – он же призывал играть по правилам, – но в тот миг Фрэнк был от меня бесконечно далек, казался полузабытой тенью из прошлого.
– Эбби отлепилась от Джастина, что-то сказала про Дэниэла – мол, это он от избытка чувств…
– Так оно и было, – отрезала Эбби, со щелчком перекусив нитку.
– …но Мэкки только ухмыльнулся гнусно и ушел. Когда я убедился, что его уже нет – не засел в кустах, не подслушивает, – я подошел к Дэниэлу, спросил, что за херня. Он стоял у окна не шелохнувшись. Откинул волосы со лба – он весь взмок – и говорит: “Ничего. Он, ясное дело, врет, я должен был сразу понять, но он меня застал врасплох”. Я на него только уставился молча. Думал, он окончательно сбрендил.
– Или ты, – огрызнулась Эбби. – Ничего такого не помню.
– Вы с Джастином плясали, обнимались, пищали, как пара телепузиков. Дэниэл глянул на меня сердито и говорит: “Не будь дурачком, Раф. Если даже Мэкки сказал правду, ты веришь, что это точно хорошая новость? Ты не задумывался, насколько серьезны могут быть последствия?”
Раф сделал большой глоток.
– Скажи мне, Эбби, это похоже на радость?
– Боже, Раф, – возмутилась Эбби. И выпрямилась, сверкая глазами, – видно, злилась не на шутку. – Что за бред? Ты в своем уме? Никто не желал Лекси смерти.
– Ты не желала, я не желал, Джастин не желал. Может, и Дэниэл не желал. Я к тому, что не знаю, о чем он думал, когда щупал у Лекси пульс, меня там не было. И не представляю, что бы он сделал, если бы понял, что Лекси жива. А ты, Эбби? После всего, что случилось, ты можешь положа руку на сердце сказать, как поступил бы Дэниэл?
В комнате сразу повеяло холодом – колыхнулись занавески, по спине у меня пробежала ледяная дрожь, в углах будто кто-то притаился. По словам Купера и криминалистов, после смерти тело перемещали, но когда именно, определить невозможно. Минут двадцать, а то и дольше, они были в коттедже вдвоем, Лекси и Дэниэл. Вспомнились ее сжатые кулаки –