крайнее душевное напряжение, сказал Купер – и представилось, как Дэниэл молча сидит с нею рядом, аккуратно смахивает пепел в пачку с сигаретами, в темных волосах поблескивают дождинки. Если бы было что-то еще – движение руки, вздох, взгляд огромных карих глаз, чуть слышный шепот, – это осталось бы тайной.
Дует вдоль склона холма ночной ветер, ухают совы. Вот что еще сказал Купер: ее можно было спасти.
Дэниэл мог бы при желании оставить в коттедже Джастина. Это было бы вполне разумно. Если Лекси умерла, от того, кто ее караулил, ничего бы не требовалось, только сидеть тихо и ни к чему не прикасаться; а тот, кому предстояло идти домой, должен был предупредить остальных, найти бумажник, ключи, фонарик – и все это быстро и не теряя самообладания. А Дэниэл послал Джастина, который еле на ногах держался.
– До самого вечера накануне твоего приезда, – сказал мне Раф, – он всем доказывал, что ты умерла. Мол, полицейские блефуют, врут, что ты жива и с ними разговариваешь. Главное, говорил, гнуть свою линию, и рано или поздно они сдадутся, выдумают какую-нибудь историю, что тебе стало хуже и ты умерла в больнице. Только когда позвонил Мэкки, спросил, будем ли мы завтра дома, обещал тебя привезти, тут до Дэниэла дошло: нет никакого заговора, все на самом деле просто. Озарение!
Он отхлебнул еще.
– Радовался? Да черта с два! Я вам скажу, что с ним было, – окаменел он, вот что! У него одно было на уме: вправду Лекси потеряла память или врет полицейским? И что она будет делать, когда вернется домой?
– Ну и что? – возмутилась Эбби. – Подумаешь! Если честно, всех нас это беспокоило. Почему бы и нет? Если Лекси все помнит, то ей есть за что нас ненавидеть. Перед тем как ты вернулась, Лекс, мы весь день были как кошки на раскаленных кирпичах. Как только мы поняли, что ты нас простила, все стало хорошо, но когда ты вышла из полицейской машины… Господи… Думала, у меня мозги взорвутся.
На миг я увидела их такими, как в тот первый вечер – в золотом ореоле, величавые, словно юные воины из забытого мифа, невыразимо прекрасные.
– Беспокоились, – сказал Раф, – это да. Но Дэниэл не просто беспокоился. Он был как на иголках, и я, на него глядя, таким же становился. Наконец я его к стенке припер – в спальню к нему среди ночи пробрался, будто у нас с ним роман или что-нибудь такое, он же от меня бегал, чтобы я его одного не застал, – и спросил, что происходит. И знаете, что он мне ответил? Он сказал: “Надо быть готовыми к тому, что это надолго. У меня есть план на любой случай, но кое-что пока неясно. Постарайся сейчас об этом не думать, до дела, может, и не дойдет”. Как по-вашему, что он хотел сказать?
– Мысли я читать не умею, – отрезала Эбби. – Не знаю. Успокоить тебя пытался, наверное.
Ночная тропа, сухой щелчок и голос Дэниэла – задумчивый, сосредоточенный, совершенно спокойный. Волосы у меня зашевелились. Только сейчас мне пришло в голову, что он мог целиться не в Нейлора.
Раф хмыкнул:
– Да ладно тебе! Плевать было Дэниэлу на наши чувства, в том числе и на чувства Лекси. У него было одно на уме: узнать, помнит ли она хоть что-нибудь и как собирается действовать дальше. И ни о какой деликатности речь не шла, он в открытую ее допрашивал при всяком удобном случае. “Помнишь, какой дорогой ты бежала в ту ночь? Дождевик наденешь? Ах, Лекси, хочешь об этом поговорить?..” Блевать тянет.
– Он пытался тебя защитить, Раф. Всех нас.
– Не надо меня защищать, спасибо большое! Я, мать твою, не ребенок. А защита Дэниэла мне не нужна тем более.
– Что ж, рада за тебя, – сказала Эбби. – Поздравляю, большой ты наш мальчик! Неважно, нужна она тебе или нет, а он старался. Если ты недоволен…
У Рафа дернулось плечо.
– Может, он и старался. Говорю же, откуда мне знать? Но даже если и старался, вышло так себе, хоть он и умный. Эти недели были адские, Эбби, кромешный ад, и все ради чего? Если бы Дэниэл, вместо того чтобы стараться, просто нас выслушал… Мы хотели тебе рассказать. – Он повернулся ко мне: – Мы, все трое. Когда узнали, что ты возвращаешься.
– Да, хотели, – поддержал Джастин, перегнувшись через подлокотник и глядя на меня. – Знала бы ты, сколько раз я почти… Боже… Думал, меня разорвет, в клочки разнесет, если тебе не расскажу.
– Но Дэниэл нам не давал. И видишь, к чему это привело. Каждая из его идей. Взгляни на нас – до чего мы докатились. – Раф обвел жестом нас, комнату – при ярком свете казалось, будто она вот-вот треснет по швам. – Всего этого можно было избежать. Мы могли бы “скорую” вызвать, могли бы рассказать Лекси сразу…
– Нет, – возразила Эбби. – Не мы, а ты. Ты мог бы вызвать “скорую”. Ты мог бы все рассказать Лекси. Или я, или Джастин. Не сваливай все на Дэниэла. Ты взрослый человек, Раф. Никто тебя не заставлял молчать под дулом пистолета. Ты сам молчал.
– Может быть. Но я молчал, потому что Дэниэл велел, и ты тоже. Сколько мы с тобой в ту ночь здесь ждали вдвоем? Час? Или дольше? И ты только об одном твердила: надо позвать на помощь. Но когда я ответил: да, звоним, – ты сказала “нет”. Дэниэл велел ничего не предпринимать. У Дэниэла есть план. Дэниэл разберется.
– Потому что я ему доверяю. Должна доверять, это мой долг перед ним, и твой тоже. Все-все, что есть у нас, – это благодаря Дэниэлу. Если бы не он, куковать бы мне в жуткой съемной конуре без окон. Может, тебе и все равно…
Раф неожиданно рассмеялся, громко и хрипло.
– Опять этот дом, чтоб он провалился, – сказал он. – Стоит намекнуть, что твой драгоценный Дэниэл не без греха, ты нам тычешь в лицо этим домом. Я молчал, думал, может, ты и права, я перед ним в долгу, но теперь… У меня этот дом уже в печенках сидит. Еще одна блестящая задумка Дэниэла – и что в итоге? Джастин – комок нервов, ты запуталась во лжи, я пью как отец, Лекси чуть не умерла, и большую часть времени мы друг друга готовы сожрать с потрохами. А все чертов дом!
Эбби вскинула голову, впилась в него взглядом.
– Дэниэл не виноват. Он хотел только…
– Чего хотел, Эбби? Чего? Зачем, по-твоему, он каждому из нас выделил часть дома?
– Потому что, – начала Эбби тихо и грозно, – он нас любит. Может, он и просчитался, но решил, что это лучший способ сделать нас пятерых счастливыми.
Я ждала, что Раф и на этот раз рассмеется нам в лицо, но ошиблась.
– Знаешь, – сказал он, помолчав, уткнувшись в стакан, – сначала и я так думал. Честное слово. Думал, он так поступает из любви к нам. – Злобы в его голосе уже не было, только усталость и грусть. – И я счастлив был так думать. В то время я был на все готов ради Дэниэла. На все.
– А потом прозрел, – сказала Эбби сухо, жестко, но голос у нее дрогнул. Я еще не видела ее такой подавленной – даже когда напомнила ей про записку в кармане дождевика. – Если кто-то дарит друзьям часть дома, который стоит миллионы, наверняка им движет шкурный интерес! Ну не бред ли?
– Я и сам об этом думал. В последние недели. Не хотел думать, ей-богу… Но не мог удержаться. Это как болячку расковыривать. – Раф поднял взгляд на Эбби, откинул со лба прядь волос; по лицу его было видно, что он много выпил, глаза покраснели, опухли, будто от слез. – Представь, Эбби, что мы поступили бы в разные колледжи. Представь, что мы бы не встретились. Как думаешь, где бы мы были сейчас?
– Не понимаю, к чему ты клонишь.
– Нам жилось бы сносно, всем четверым. В первые месяцы пришлось бы туго, не сразу бы перезнакомились со всеми, но не пропали бы. Душой компании никого из нас не назовешь, но ладить с людьми мы бы научились. На то и колледж, школа жизни. Сейчас у каждого из нас были бы друзья, свой круг…
– Только не у меня, – заявил Джастин с тихой настойчивостью. – Я бы пропал. Как же я без вас, ребята?
– Не пропал бы, Джастин. Куда бы ты делся? У тебя был бы парень – и у тебя тоже, Эбби. Не тот, кто с тобой спит иногда, после трудного дня, а любимый человек. Спутник. – Раф посмотрел на меня с грустной улыбкой: – Насчет тебя, глупышка, не уверен, но ты бы уж точно не скучала.
– Спасибо за разбор нашей личной жизни, – холодно ответила Эбби, – ублюдок высокомерный. Если у Джастина никого нет, это еще не повод делать из Дэниэла антихриста.
Раф ничего ей на это не возразил, и мне почему-то на миг стало страшно.
– Нет, – сказал он. – Но задумайся хоть на минуту: если бы мы не встретились, что бы делал сейчас Дэниэл?
Эбби непонимающе уставилась на него.
– Покорял бы Маттерхорн. Баллотировался бы на выборах. Жил бы здесь. Откуда мне знать?
– Можешь представить его на балу первокурсников? Или в каком-нибудь студенческом обществе? Или как он заигрывает с сокурсницей на семинаре по американской поэзии? Я серьезно, Эбби. Ответь. Можешь?
– Не знаю. Все это сплошные “если”, Раф. “Если” ничего не значит. Не представляю, что было бы при другом раскладе, я же не ясновидящая, как и ты.
– Может, и так, – отозвался Раф, – но вот в чем я уверен. Дэниэл никогда, ни при каких обстоятельствах, ни за что не научился бы жить среди людей. Не знаю, то ли он таким родился, то ли мама в детстве уронила, но он просто-напросто не приспособлен к нормальной жизни.
– Дэниэл совершенно нормальный, – сказала Эбби, и каждый слог звенел, как льдинка. – Все.
– А вот и нет, Эбби. Я его люблю – люблю, конечно, даже сейчас, – но с ним всегда было что-то не так. Всегда. Сама понимаешь.
– Он прав, – сказал Джастин мягко. – Так и есть. Я вам никогда не рассказывал, но когда мы познакомились, еще на первом курсе…
– Заткнись! – взвилась Эбби. – Закрой рот! Сам-то чем лучше? Если Дэниэл ненормальный, значит, и ты тоже, и ты, Раф…
– Нет, – возразил Раф, выводя пальцем узоры на затуманенном бокале. – Вот это я и пытаюсь тебе втолковать. Все мы, кроме него, можем при желании поддержать разговор с людьми. Я вот на днях с девчонкой познакомился. Твои обормоты-студенты тебя любят. Джастин заигрывает с блондинчиком-библиотекарем – не отпирайся, Джастин, я сам видел, – Лекси смеялась с теми старичками в этой жуткой забегаловке. Мы способны поддерживать связь с внешним миром, если постараемся. Но Дэниэл… На планете всего четыре человека не считают его моральным уродом, и все они здесь, в этой комнате. Мы бы без него обошлись, так или иначе, а он без нас – нет. Если бы не мы, Дэниэл был бы одинок, как сам Господь Бог.