– И что? – спросила Эбби, помолчав. – И что из этого?
– А вот что, – ответил Раф. – Думаю, вот зачем он переписал на нас дом. Не для того, чтобы устроить нам райскую жизнь, а чтобы сделать нас частью своего мира. Присвоить нас, навсегда.
– Ты… – Эбби задохнулась от гнева, – ах ты бессовестный… Как у тебя наглости хватает…
– Никогда он о нас не заботился, Эбби. Никогда. Только о своем личном мирке и пекся. Ты вот что мне скажи: почему ты с утра в полицию поехала с Дэниэлом? Почему не захотела оставлять Лекси с ним вдвоем?
– Не хотела тебя видеть. Ты такое вытворяешь, смотреть тошно…
– Ерунда. Что, по-твоему, он сделал бы с Лекси, намекни она, что хочет продать свою долю или заявить в полицию? Ты твердишь, что я мог бы ей все рассказать когда угодно, но что бы, по-твоему, со мной сделал Дэниэл, если бы заподозрил, что я могу взбрыкнуть? У него был план, Эбби. Он мне сам сказал, что у него есть план – на любой случай. Что же это за план, черт возьми?
Джастин ахнул, испуганно, по-детски. И свет, и воздух в комнате вдруг стали иными, будто собрались в одну точку.
Дэниэл – высокий, неподвижный, руки в карманах черного пальто – заслонил дверной проем.
– Все, о чем я мечтал, – сказал он тихо, – было здесь, в доме.
24
– Дэниэл, – сказала Эбби и тут же расслабилась, вся словно обмякла. – Слава богу!
Раф не спеша откинулся на спинку дивана.
– Явился не запылился, – сказал он холодно. – И давно ты у двери подслушиваешь?
Дэниэл не двигался.
– Что вы ей рассказали?
– Она и так начала вспоминать, – ответил дрожащим голосом Джастин. – Ты что, не слышал? Там, в полиции? Если бы мы ей не рассказали остальное, она бы им позвонила и…
– А-а, – протянул Дэниэл. Он смерил меня быстрым равнодушным взглядом. – Как же я не догадался? Много вы ей рассказали?
– Она места себе не находила, Дэниэл, – объяснила Эбби. – Начала вспоминать, ей было тяжело, надо было рассказать. Мы и рассказали, как все было. Не сказали, кто… ну, понимаешь… это сделал. А все остальное – да.
– Познавательный вышел разговор, – вставил Раф. – Со всех сторон.
Дэниэл коротко кивнул.
– Ну ладно, – сказал он. – Вот как мы поступим. Все мы на пределе, – Раф закатил глаза и брезгливо фыркнул, Дэниэл не обратил внимания, – и вряд ли стоит сейчас продолжать разговор. Давайте его отложим, в самом деле отложим на несколько дней, пусть страсти улягутся, обдумаем все хорошенько. А потом к нему вернемся.
Без меня и без “жучка”. Раф, опередив меня, спросил:
– Почему? – По наклону его головы, по взгляду из-под набрякших век видно было, как сильно он пьян.
Понял это и Дэниэл.
– Если ты предпочел бы к этому разговору не возвращаться, – сказал он невозмутимо, – поверь мне, я не против. Я счастлив был бы об этом забыть навсегда.
– Нет, почему же навсегда?
– Я же говорил. Сейчас мы не в состоянии обсуждать это спокойно. День был долгий, тяжелый…
– А если мне плевать на твое мнение?
– Прошу тебя, – сказал Дэниэл, – доверься мне. Не так уж и часто я обращаюсь к тебе с просьбами. Будь другом, уважь меня на этот раз.
– Вообще-то, – ответил Раф, – ты в последнее время без конца просишь тебе довериться. – Он со стуком поставил бокал.
– Может, и так, – согласился Дэниэл. В этот миг он показался мне измученным, выжатым до последней капли; интересно, как Фрэнку удалось его задержать так надолго, о чем они разговаривали, оставшись вдвоем? – Значит, еще несколько дней погоды не сделают, так?
– А ты подслушивал под дверью, как клуша-сплетница, хотел выяснить, насколько я тебе доверяю. Если мы продолжим разговор, чем, по-твоему, это грозит? Боишься, что не одна Лекси захочет съехать? И что тогда, Дэниэл? Скольких из нас ты готов перебить?
– Дэниэл прав, – отрезала Эбби. С приходом Дэниэла она успокоилась, голос ее окреп, зазвучал увереннее. – У всех у нас мысли путаются, мы не соображаем. Через несколько дней…
– Наоборот, – возразил Раф, – я, кажется, давно так четко не соображал.
– Не надо, – взмолился полушепотом Джастин. – Прошу тебя, Раф. Не надо.
Раф его и вовсе не услышал.
– Ты ловишь каждое его слово, Эбби. Бежишь по первому зову. Он знает, что ты его любишь, – думаешь, он это ценит? Да плевать он хотел! Он от тебя в два счета избавится, если надо, точно так же он был готов…
Эбби наконец не выдержала:
– Иди ты в жопу, скотина лицемерная! – Она вскочила с кресла и запустила в Рафа куклой – что есть силы, со злостью, Раф небрежно заслонился, кукла отлетела в угол. – Я тебя предупреждала. А сам?! Пользуешься Джастином, когда тебе нужно, – думаешь, я не слышала, как он той ночью к тебе спускался? Твоя спальня как раз под моей, гений ты наш! А когда он тебе не нужен, ты в грязь его втаптываешь, разбиваешь ему сердце раз за разом…
– Хватит! – закричал Джастин. Он зажмурил глаза, заткнул уши, на лице читалась невыносимая мука. – Ради бога, не надо, не надо…
Дэниэл вмешался:
– Довольно. – Он тоже почти сорвался на крик.
– А вот и нет! – взвизгнула я, заглушив все остальные голоса. Я давно уже сидела тихо, предоставив им самим разбираться, и ждала своего часа; все умолкли, уставились на меня, хлопая глазами, будто успели забыть, что я здесь. – Как бы не так! Я молчать не буду.
– Почему? – спросил Дэниэл. Стоило мне открыть рот, он сразу же овладел собой, лицо вновь сделалось непроницаемым. – Я думал, тебе как никому другому, Лекси, хочется скорей обо всем забыть. Ты не из тех, кто привык жить прошлым.
– Я хочу знать, кто меня пырнул ножом. Я должна знать.
Его спокойные серые глаза смотрели на меня с холодным любопытством.
– Почему? – повторил он. – Все уже позади. Все живы-здоровы. Ничего непоправимого не случилось. Ведь так?
Твой арсенал, сказал Фрэнк. Смертельное оружие, что завещала мне Лекси, передала через Купера; радужная вспышка в темноте – раз, и нет; крохотная кнопка, запустившая всю цепочку событий. К горлу подступил ком, стало больно дышать, и я закричала, давясь словами:
– Я была беременна!
Все уставились на меня. Наступила мертвая тишина, их лица застыли – неужели никто ничего не понял?
– Я ждала ребенка, – сказала я. Голова закружилась, кажется, я чуть не упала, не помню точно. Солнечный свет лился в окно чистым золотом. – Он погиб.
Молчание.
– Неправда, – отрезал Дэниэл, но на остальных и не посмотрел. Взгляд его был прикован ко мне.
– Правда. Это правда, Дэниэл.
– Не может быть, – простонал Джастин. – Ох, Лекси, не надо. Прошу тебя.
– Это правда, – вмешалась Эбби. В голосе ее слышалась бесконечная усталость. – Я знала – знала еще до всего этого.
Дэниэл чуть запрокинул голову, с губ его сорвался вздох – протяжный, еле слышный, невыносимо печальный.
Раф сказал тихо, почти ласково:
– Ах ты ублюдок чертов. – И стал подниматься, не спеша, будто в замедленной съемке, выставив вперед кулаки.
Секунду я лихорадочно соображала, что бы это значило, – я делала ставку на Дэниэла, неважно, что он там говорил Эбби. И лишь когда Раф повторил, уже громче: Ах ты ублюдок, я поняла, что слова его адресованы не Дэниэлу. Дэниэл все еще стоял на пороге, прямо за креслом Джастина. Раф обращался к Джастину.
– Раф, – сердито оборвал его Дэниэл, – замолчи. Сейчас же. Сядь, возьми себя в руки.
Ничего хуже он придумать не мог бы. Кулаки у Рафа сжались сильнее, он смертельно побледнел, ощерился, глаза были золотистые и бессмысленные, как у рыси.
– Не смей, – процедил он, – никогда больше не смей мне указывать. Посмотри на нас. Посмотри, что ты наделал. Доволен собой? Теперь доволен? Если бы не ты…
– Раф, – вмешалась Эбби, – послушай меня. Знаю, тебе плохо…
– Мой… о боже… Это был мой ребенок. И погиб. Из-за него.
– Тихо, я сказал! – прошипел Дэниэл с угрозой.
Эбби устремила на меня пристальный, умоляющий взгляд. Я единственная, к кому бы прислушался Раф. Если бы я подошла к нему тогда, обняла, это было бы личное горе, его и Лекси, а не война всех против всех, и на том все могло и кончиться. У него не осталось бы выбора. Я представила на миг, живо и явственно, как плечи его обмякают, руки обвивают меня, от него исходит тепло, рубашка пахнет чистотой и свежестью.
Я не двинулась с места.
– Ты, – сказал Раф то ли Дэниэлу, то ли Джастину, я не разобрала. – Ты!
В памяти у меня сохранилась четкая картина, шаг за шагом, будто вся сцена была тщательно отрепетирована. Может быть, потому, что я пересказывала эту историю столько раз – Фрэнку, Сэму, О’Келли, отделу внутренних расследований, – но, возможно, на самом деле все было не так. Но вот что я помню.
Раф бросился на Джастина, или на Дэниэла, или на обоих – длинным звериным прыжком. Зацепился за столик, опрокинув его, блеснули в воздухе брызги, покатились во все стороны бутылки, бокалы. Раф чуть не упал, но оттолкнулся рукой от пола, выпрямился. Я бросилась наперерез, схватила его за руку, но он оттолкнул меня. Я поскользнулась в луже и больно ударилась, падая. Джастин спрыгнул с кресла, протянул руки, оттесняя Рафа, но тот врезался в него с размаху, и оба повалились в кресло, Джастин в ужасе застонал, Раф подмял его под себя. Эбби одной рукой вцепилась ему в волосы, другой схватила за ворот, пыталась оттащить, Раф с воплем оттолкнул ее. И замахнулся, метя Джастину в лицо, я пыталась подняться с пола, у Эбби в руке оказалась бутылка.
Через миг нас будто разбросало в стороны взрывом. Я вскочила, Раф отшатнулся, выпустив Джастина, Эбби вжалась в стену. Дом застыл, погрузился в безмолвие – ни звука, лишь наше дыхание, тяжелое, прерывистое.
– Ну вот, – раздался голос Дэниэла. – Так лучше.
Он шагнул через порог, в комнату. Над его головой в потолке зияла дыра, оттуда с тихим шорохом сыпался ручеек штукатурки. В руках Дэниэл держал “Уэбли” времен Первой мировой – держал уверенно, привычно. И целился в меня.