Приземистое здание пекарни смотрело на меня пустыми черными окнами. Многие из них были заколочены от местных ребятишек, которые совершенно точно любили сюда наведываться.
Царила тут настоящая темнота, только редкие дворовые фонарики тускловато блестели тут и там в станичных дворах. Узкие улочки темнели и выглядели как-то зловеще, опасно. Будто бы где-то тут притаилась неведомый враг.
Да только врага я не видел. Пару минут я посидел в машине, выключив фары, чтобы глаза привыкли к темноте. Потом стал всматриваться во тьму двора пекарни, чтобы увидеть там признаки чьего-нибудь присутствия. Ни машин, ни людей заметить мне так и не удалось.
Дурное предчувствие поселилось у меня в душе и даже оттого, что поблизости притаилась милиция и Караев с группой КГБ, никак не становилось легче. Переборов этот древний животный страх, я вышел из машины, сохраняя уверенный вид, пошел к пекарне.
Тихо было как после контузии: не лаял ни один пес, не стрекотали сверчки, даже чердачные сычи прекратили свой тоненький свист.
Подойдя к полуразрушенному кирпичному забору пекарни, я заглянул во двор. Сбоку, прямо под забором неприметно стояла чужая машина. Москвич скрыли в темноте так, чтобы он не бросался в глаза и в то же время мог быстро унести его владельцев с пекарни. Стоял он носом к расхлябанным, раскрытым настежь воротам.
Я прислушался. Сквозь звенящую тишину уловил приглушенные мужские голоса. Под козырьком, что раскрылся над входом пекарни, колыхнулась тьма. Там кто-то был.
Внезапно дверь пекарни открылась. Внутри горел тусклый желтый свет. Он ясно выделил два силуэта. Мужчины дежурили у входа, дожидались меня. Потом один из них направился в мою сторону.
— Здорово, — гаркнул толстый мужик из автолавки. — Явился, великий комбинатор.
— Где Щеглов? — Спросил я тут же.
Жирный сузил глаза. Кивнул назад, к входу.
— Ждет внутри.
Было это похоже на западню. На настоящую ловушку, в которую мне придется идти живом, добровольно. Ну и надеется только на Караева с его группой. Да делать было нечего. Включать заднюю я не привык.
Молча я пошел вперед. Толстый зашагал рядом, но я заметил, как он медленно отстает, заходит за спину. Я остановился.
— Чего стал? — Сказал он тихо, но зло.
— Не терплю за спиной такие протокольные хари. Рядом шагай.
— А то что?
— А то останется ваш Щеглов без денег.
Толстый засопел, но поравнялся со мной. Мы направились к входу в пекарню. У него ждал Майка. Он зашел следом за нами. Внутри пекарни царила разруха. Деревянные дощатые полы серели от толстого слоя пыли, скрипели под ногами. Беленые стены потускнели, на потолке пошли желтоватые разводы от воды. Воняло затхлостью и спертым воздухом.
Мы зашли в широкий холл. Первым свой испуганный взгляд бросил на меня Титок. Он стоял у стены, затравленно опустив плечи. Присматривали за ним Шкет, да еще какой-то мужичок постарше.
Был тут и Щеглов. Вот только выглядел он совсем неуверенно: сидя на старом пыльном стуле, он сложил руки на коленки. Поднял опущенные до этого глаза на меня.
Хозяином положения тут явно был совершенно другой человек — высокий крупнотелый мужчина с короткими темными волосами и большим злым лицом. Когда и он устремил свой взгляд на меня, я смог рассмотреть оспинки, что усеивали его лоб и щеки, делая лицо еще и неприятным на вид. Выходит, это так называемая «крыша» Щеглова. Ну клубок и раскрутился…
— Это ты у нас, значит, великий комбинатор? — Сказал он хрипловатым низким голосом.
Я не ответил, оценивая, сколько вокруг еще людей.
— Молчишь, — рябой хмыкнул. — Нехорошо, Игорь, серьезных людей от важных дел отрывать. Если б не ты и твои сегодняшние выкрутасы, я бы сейчас за коньячком, на малине отдыхал. С молоденькой кралей обжимался. А тут пришлось ехать в вашу дыру, решать вопрос.
Договорив, рябой глянул на Шеглова. Тот, испуганно ссутулив плечи, сделал вид, что не замечает чужого взгляда.
— Деньги где? — Рявкнул вдруг рябой на мое молчание. — Ты, видать, еще не допер, что в той русалке не только деньги этого фраерка были, но и других, уважаемых людей. Принес?
— Не принес, — ответил я холодным ровным тоном.
— Опа, — развел рябой руки, — смело. Ну лады. А принесешь, значит, когда я тебе отсчитаю долю, так?
— Так, — сказал я, выдержав злой, взгляд убийцы, которым смотрел мне в глаза этот человек.
— Вот как. Значит, ты, — вальяжно зашагал ко мне рябой, — решил, что можешь у уважаемых людей, их деньги, заработанные, — он расслабленно по-воровски потряс пальцами, — заработанные вот этими самыми руками взять, да и отобрать?
— Можешь говорить что хочешь, — сказал я так, чтобы голос не дрожал. — Но факт остается фактом. Деньги у меня лежат, а у вас их нет. Убьете — не узнаете, где они. Станете пытать — не скажу. Не выбьете. А похитите меня — завтра деньги окажутся в милиции.
— Ты мне байду эту не толкай! — Крикнул рябой. — Не гони свой тухлый базар! Че, вздумал чужое за так забрать?! Лохов нашел? Давай, Леня! Заворачивай этого!
Немедленно ко мне сзади подскочил толстый и ударил под колено. Ногу прострелило болью, и я рухнул на пол. Меня тут же схватили за плечи и волосы. Я почувствовал холодный металл на горле.
— Ну все, мужик, — приблизился Рябой, — или щас говоришь где деньги, или Леня с тебя всю кровь выпустит.
Глава 30
Я почувствовал, как адреналин все быстрее и быстрее разгоняет сердце. Пятеро, не считая Щеглова, на меня одного. Если что-то пойдет не по-нашему, то шансов у меня никаких. Радовало меня только одно обстоятельство: сейчас все шло по-нашему.
— Ну? Че молчишь, морда деревенская? — Закричал жирный мне чуть не на ухо.
Я поморщился его голосу, а потом еще и тому, что он сильнее сжал меня за волосы. Лезвие ножа неприятно царапнуло кожу на горле.
— Где ты дел деньги?
Рябой низко нагнулся. Дыхнул на меня ядреной смесью табака с водкой.
— Куда надо туда и дел, — прошипел я ему в ответ.
Рябой раздул ноздри большого своего носа, засопел. Потом поднялся от меня, выпрямился и достал папиросу. Все в комнате терпеливо ждали, пока он закурит. Я боролся с дыханием, чтобы не выдать своего страха.
— Леня. Поиграй-ка на ребрах у нашего героя советского союза, — с издевкой проговорил рябой и сплюнул.
— Эт я, Горелый, с большим удовольствием, — сказал толстый, а потом ударил меня сзади в ухо.
Я упал. Били меня долго и чувствительно, но так чтобы не прибить ненароком. Так, чтобы оставался в сознании. Лица: челюстей, зубов, носа, не трогали, сукины дети. Это, значит, чтобы я говорить мог. Не отбивали ноги, чтобы мог ходить. В общем, отморозки оказались опытные и умелые.
Рябой, которого толстый Леня назвал Горелым, приблизился ко мне, лежащему под стеной, опустился рядом, на корты.
— Але, гараж! — Поднял он меня за волосы, — болтать будем, или добавить?
Я напрягся, и Горелый, кажется, подумал, что я борюсь с болью от побоев, чтобы заговорить. Он даже заулыбался своим мыслям, однако изменился в лице, когда я плюнул ему в харю.
— Ах ты падла! — Закричал он и ударил меня в лицо.
Все мысли просто выбило из головы. В глазах потемнело, а спустя мгновение я почувствовал, как ударился губами в пыльный пол.
— Ану! Тащи его сюда! — Орал разозленный Горелый.
Ну… Еще чуть-чуть… еще немного потерпеть для правдоподобности. Если слишком быстро расколюсь — могут что-нибудь заподозрить, сукины дети… Еще немного потерпеть…
Я почувствовал, как двое хватают меня за рукава, волокут куда-то от стены.
— На колени давай! — Закричал Горелый. — Голову ему задерите. Хочу, чтобы он все увидал!
— Что? Петр Саныч, вы чего это? Мы ж с вами договорились, что будет без крови! — раздался испуганный голос Щеглова. — Тут же все услышат! Все улица услышит!
— А мне по*уй!
— А как же деньги?!
— И на деньги по*уй! Я лучше прибью их двоих как собак, чем буду терпеть, как какой-то хрен с горы мне в морду плюется!
Наконец, меня устроили на колени и толстый больно схватил за волосы. Поднял голову так, чтобы я видел Горелого. Тот, высился надо мной и смотрел злобно, с превосходством.
— Ну че, Игорек, — сказал он. — Будем помирать?
— Пошел… на*уй…
Горелый не ответил. Он полез сзади, за пояс и достал черный, масляно поблескивающий ПМ. Отщелкнул магазин, проверил патроны и вернул его на место. Звонко передернул затворную раму.
Двое бандитов, что держали меня за руки стали сторониться, отворачиваться. Боялись видать, что их заляпает кровью, если что.
Я держался… Еще немного… Чуть-чуть…
— Только начну я не с тебя. А с вон той скотины, — сказал вдруг Рябой и направил ствол на Титка. — А тебя на сладенькое. И будь уверен, одной пулей ты, Землицын, не отделаешься.
— Что?! Н-не надо! Не стреляйте! — Тут же испугался Титок. — Я ничего не знаю! Никаких денег не прятал! Никому ничего плохого не делал!
— А на кой хер ты нам нужен? Таскаться только с тобой, — хмыкнул Горелый и сощурил темный свой глаз. Стал прицеливаться.
— Стой. Я покажу, где деньги.
Горелый обернулся, посмотрел на меня.
— Че, жалко этого лоха? А себя не жалко?
— Лишней крови не надо. И смерти не надо. Отдам деньги без доли. За так.
— Ну спасибо-спасибо, — рассмеялся рябой. — Благодетель наш.
Он стал передо мной. Снова посмотрел сверху вниз.
— Ну че. Рассказывай, чего молчишь? Где спрятал валюту? Куда девал настоящие деньги?
— Я покажу.
Самодовольное, изрытое оспинами лицо рябого изменило выражение. Стало злым. Глаза опасно блеснули.
— Ты нас че, куда-то вести собрался? — Спросил он.
— Без меня не найдете. Деньги хорошо запрятаны. Да и, — я глянул ему прямо в глаза, — если сразу расскажу, то застрелите.
— А почему ты думаешь, что я тебя и так не застрелю? — Горелый ухмыльнулся.
— А ты дай слово, — теперь хмыкнул я. — Что не застрелишь меня и Титка. А я дам вам слово, что вы все свое получите.