– Почему я знаю? Мы здесь видим много народа!
Сколько Даниэль ни настаивал, старуха отказывалась дать удовлетворительный ответ; истощив все усилия, он наконец переменил тон и, объявив о своем звании, прибавил, что если сейчас же он не получит полного откровенного ответа, то поступит по закону. Угроза ему вполне удалась: старуха тотчас же все припомнила и поняла.
– Да, да, знаю, о ком вы говорите, – начала она с худо скрытым замешательством, – это о той женщине, что зовут Греле, которая действительно живет у нас с прошлой недели… Но, надеюсь, она никакого зла никому не сделала, и ее не в чем упрекнуть, она смирно просит милостыню у прохожих и приезжих.
– Все это так, но почему же, если ей нечего бояться строгости законов, сначала вы сделали вид, будто не знаете ее!
– Ах, гражданин! Ведь боишься всегда запутать своих посетителей, да к тому же, как себе вообразить, что такому важному барину, как вы, понадобится Греле?
Ладранжу надобно было довольствоваться этим извинением, и он снова принялся за расспросы. Но ничего интересного для дела не добился он от старухи. Греле часто выходила днем, чтобы просить милостыню, но большую часть времени сидела запершись в своей маленькой комнате наверху, за которую она вперед заплатила по этот день; впрочем, никто не знает, кто она.
В свою очередь Даниэль не подозревал, конечно, в отыскиваемой им бедняге, всеми называемой Греле, Фаншету Бернард, несчастную дочь бывшего фермера своего дяди. Он тогда только мельком видел ее и не слыхал ее прозвища. Даже Мария, видевшая утром у себя в саду нищую, не узнала ее, потому что так же, как и ее кузен, она видела всего один раз дочь Бернарда.
Между тем, не отчаиваясь при первой неудаче, молодой чиновник продолжал далее свои расспросы!
– Теперь, моя милая, – начал он строгим голосом, -подумайте хорошенько о том, что будете отвечать… Не приходил ли к вам кто спрашивать Греле? Не видали ли вы, чтобы она разговаривала с кем-нибудь здесь ли или в каком другом месте?
Кабатчица избегала прямого ответа на этот вопрос.
– Ах, гражданин! – начала она. – Как же вы хотите, чтобы я знала, что она делает, когда она по целым дням ходит во все стороны просить милостыню? Но знаете ли, хотя Греле и молода, но она так дурна собою, что нет опасности, чтобы молодые люди заговаривали с ней.
И старая мегера захихикала.
– Хорошо, но не приходила ли к ней какая-нибудь женщина? Не старайтесь опровергать, старуха, я имею причины думать…
– Ну, уж если вы сами знаете… Да, да, мне кажется, что я видела раза два, три, что какая-то молодая женщина приходила к Греле из города. Молодая, хорошенькая собою женщина и нарядно одетая?
Да, да, именно, и наша постоялица говорила, что это торговка, и они всякий раз запирались и говорили там наверху.
Даниэль сделал важное открытие. Не было сомнения, что торговка, посещавшая Греле, была та же женщина, которая играла важную роль в Гранмезонском деле.
– Довольно! – ответил он. – Когда эта торговка приходила в последний раз к вашей постоялице?
– Сегодня утром они обе ушли.
– Ушли! – вскричал встревоженный Даниэль. – Но, конечно, Греле вернется?
– Не знаю хорошенько, гражданин, она еще вчера вечером уплатила по своему счету и сейчас я увидала, что она унесла и свои вещи, их, правда, не тяжело нести: все уберется в карман хорошей хозяйки.
– Но возвратится ли она?
– Она ничего не сказала: она очень торопилась; обе они пошли по направлению к городу.
Видя уже в руке у себя нить всей интриги, Даниэль был страшно взбешен. Несмотря на то, он не показал виду и, еще раз строго запретив кабатчице кому бы то ни было говорить о его посещении, вышел из кабака. Идя скорым шагом, он до того углубился в свои мысли, что не заметил в двадцати шагах от себя человека, хорошо одетого, шедшего ему навстречу. Человек этот, узнав его, бросился в кустарники, росшие по краям дороги. Даниэль прошел мимо, и, когда уже отошел порядком, личность, прятавшаяся от него и бывшая не кем иным, как Бо Франсуа, просунув голову сквозь ветви, проследила за ним глазами до поворота дороги. Тут только вышел он из своей засады и, в свою очередь, направился к кабаку, куда и вошел, оглянувшись несколько раз.
Молодой чиновник, идя в город, все думал и придумывал средства, как бы лучше и вернее уничтожить интригу, в существовании которой он теперь убедился. Дело было в том положении, когда ему необходимо было употребить свою власть.
Смерть собаки вследствие посещения Греле, угрожающее предостережение, полученное мадемуазель де Меревиль и мгновенное исчезновение нищей достаточно оправдывали вмешательство судебной власти.
Итак, Даниэль порешил тотчас же выдать приказ об отыскании Греле и разносчицы с тем, что если они дадут удовлетворительные пояснения своих поступков, немедленно будут отпущены. Что же касается до кабака, в котором помещалась Греле, необходимо было усилить над ним надзор, тем более что помещенные там полицейские могут удобно следить за безопасностью живущих напротив меревильских дам.
Читатель не удивится, увидя через час после этого Даниэля Ладранжа в своем официальном кабинете, занимаемом им в Шартрском здании юстиции, пишущим все нужные для этого предписания.
Приложив последние печати, Даниэль уже собирался позвонить, чтобы отправить эти бумаги куда следует, как дежурный пришел доложить, что лейтенант городских жандармов желает видеть его по делам службы. Офицер этот являлся как нельзя более кстати, поэтому Даниэль тотчас же и приказал ввести его.
Это был прежний бригадир Вассер.
Ладранж не видал его после того знаменитого вечера, когда бежал от него. За последние эти годы Вассер оставался на прежнем своем месте в Н*, и только за несколько дней перед тем он был прислан в Шартр с повышением в чине – награда давно им заслуженная, и тут в первый раз он являлся за получением приказаний от чиновника, заведывающего департаментом министерства юстиции.
Его высокий рост, стройный стан, черные длинные усы и мужественное лицо уже давно нам известны; но в настоящую минуту, казалось, несмотря на его новенький серебряный эполет, в нем не было ни той самоуверенности, ни той гордости, так отличавших его. Войдя в комнату, он с видимым замешательством и опустив голову подошел к Даниэлю и, теребя свою шляпу, неловко и застенчиво поклонился. Даниэль, напротив того, поспешно встал и сделал несколько шагов ему навстречу.
– Очень рад вас видеть, лейтенант Вассер, – сказал он ему улыбаясь. – Как, разве вы не узнали меня? Мы ведь с вами старые знакомые и виделись в равно неловких для обоих обстоятельствах.
– Я узнал вас, гражданин Ладранж, я тотчас же узнал вас, – ответил Вассер, играя портупеей своей сабли.
– Прекрасно, почему бы нам помимо служебных обязанностей и не быть добрыми друзьями?
Сперва удивленный этими словами, лейтенант, казалось, немного оправился от своего смущения.
– Так, значит, гражданин Ладранж, – спросил он, вперив в Даниэля свои черные глаза, – вы мне прощаете то… и серьезно это?
– Что это? Что вы арестовали-то нас и намеревались представить в революционный трибунал? За что ж тут на вас сердиться, Вассер? Вы исполняли свою обязанность.
– Нет, нет, я не об этом, – ответил, сконфузясь, офицер. – Я вас спрашиваю, можете ли вы позабыть мою вину, когда я упустил вас и ваших родственниц, и вверитесь ли вы мне после того, как я так глупо при вас допустил провести себя?
Даниэль подумал, что он шутит, но в свою очередь, пытливо посмотрев в глаза Вассеру, и видя, что он не шутит, расхохотался.
– Черт возьми, – начал он, – вот хорош вопрос! Да знаете ли вы, что если бы вы не дали так глупо провести себя, как вы говорите, то нам бы очень плохо пришлось в этом деле и что в таком случае, по всей вероятности, я не был бы, как теперь, директором суда присяжных в этом департаменте. Ну, милый мой Вассер, садитесь! Уверяю вас, что весьма охотно прощаю вам вину, о которой вы говорите.
Сказав это, он уселся, и жандармский офицер машинально последовал его примеру.
– Вы достойный человек, гражданин Вассер, – продолжал он с благодарностью.
– А я всю жизнь не прощу себе, – возразил Вассер, -сделанной мною глупости в известном деле. И как мало труда стоило этим людям одурачить меня, уверив, что мост снесло наводнением, тогда как мне стоило сделать только несколько шагов, чтобы самому убедиться, что это ложь.
– А этот врач-ветеринар, рассказывавший разные сказки, пока другие там стряпали западню!
– Плут! уж попадется ж он мне когда-нибудь в руки… Но как ни исколесил я с тех пор всю страну, отыскивая его, все было напрасно, мошенник не показывался более, и никто ничего не мог сказать мне о нем. Да, да, я был совершенный дурак, чего до тех пор не прощу себе, пока не отомщу за эту шутку.
– Ну полно, любезный Вассер, эти старые счеты нынче канули в вечность, не следует более и вспоминать о них. Что же касается до меня, то я так мало обижен на вас за это дело, что именно мне вы обязаны и вашим повышением, и назначением в Шартр. Зная вас давно и зная, как вы энергичны, храбры и деятельны, я хотел иметь вас около себя, чтобы вы помогли мне в очень трудном деле.
– Как; гражданин! Это вы, – вскричал Вассер, – это вашей доброте обязан я этим повышением, которого считал себя не достойным. Благодарю вас! Благодарю…
И клянусь вам своей честью, что я постараюсь загладить единственную ошибку, в которой можно упрекнуть меня.
– Успокойтесь, лейтенант Вассер, никто более меня не расположен простить вам эту ошибку, а потому не будем более говорить об этом. Я надеюсь скоро доставить вам случай, в котором ваша так хорошо известная всем опытность вознаградит себя за прошлое.
– Да, да, испытайте меня, гражданин Ладранж, – горячо вскричал офицер, – и вы увидите, поддамся ли я еще подобным шуткам. Только, – прибавил он поспешно и застенчиво, – не давайте нам политических поручений; в эти революционные времена мы, политические агенты, пропадаем из-за политики. – Без нее только одни злодеи должны бы были ненавидеть и бояться нас. Послушайте, гражданин Ладранж, когда я представлю, что вас, такого честного, такого благородного молодого человека, вас, занимающего теперь такой высокий пост, я должен был четыре года тому назад привезти