— Лорка, ущипни меня, — раздалось над самым ухом.
— Зачем?
— Это сейчас Ежик пел? — спросила Галка.
— Угу.
— Ты уверена?
— Ты же сама видела, — вздохнула Глория. — Оказывается, Сережка у нас — талант. А никто, кроме Барчука, этот талант не прозрел.
— Да, нехило, — тоже вздохнула Галка. — Ему тоже надо было в театральное поступать. Там у мужиков конкурс значительно меньше. Хотя… ведь ему это не надо, правда? Он у нас технический гений. Зачем ему сцена? Разве что из-за тебя. Не удивлюсь, если ты сейчас тоже что-нибудь этакое выдашь.
В голосе Галки послышалась явная зависть.
— Ничего я не выдам, — недовольно проговорила Глория. — Чудес не бывает.
Она плохо помнила, что и как происходило в те три-четыре минуты, когда она пела. И что чувствовала в это время, напрочь забыла. В памяти осталось другое — пронзительные, удивленные глаза Барчука (непостижимым образом она решилась взглянуть на него по окончании выступления) и звенящая тишина вокруг, словно кто-то могущественный вдруг изъял из мира все звуки. А скорее всего, она просто оглохла на несколько минут от чрезмерного волнения. Но что бы там ни было, оказалось, что чудеса, вопреки всему, бывают. Ее и Ежика пригласили в город Санкт-Петербург для участия во втором туре прослушивания. А вот Галка… Галку было жалко. Она резко спала с лица, утратила свою обычную энергию, а на лучшую подругу посматривала с ревнивым, завистливым упреком. Глория чувствовала себя ужасно. Потому что, в отличие от подруги, в Санкт-Петербург она совсем не рвалась. Во-первых, она училась на подготовительных курсах педагогического училища и бросать их не хотела. Потому что твердо решила стать учительницей начальных классов. Ей это интересно, малышей она любит, учителя в школе говорили, что у нее призвание к этому есть. А во-вторых, на кого она бабушку оставит? Ведь бабушке даже корову трудно доить, не говоря уже о других хозяйственных хлопотах. Разве сможет бабуля дров наколоть и в поленницу сложить? А сено, а куры, а грядки с клубникой, а маленькое картофельное поле возле водокачки?… Взять все это и бросить? Взвалить на плечи пожилой женщине? Невозможно. Галка обо всем этом знала. Приходя к Глории, она то и дело переводила разговор на предстоящую поездку. Вернее, на поездку, которой не суждено осуществиться.
— Вот ведь как получается… — вкрадчиво-задумчиво начинала она. — Тебе в Питер путь открыт, но ты не можешь этим воспользоваться. Мне там делать нечего, но и здесь меня ничего не держит. Скажи, пожалуйста, что же это за непруха такая? Или кто-то там, на небесах, специально над нами измывается? А может быть, Бог вообще никакого отношения к справедливости не имеет? Нисколечко?
Глория, которая не любила кощунственных разговоров о небесах и Боге, сердито мотала головой.
— Тебе, Галка, просто не повезло в данный, конкретный момент, — отвечала она. — Жизнь на этом конкурсе не закончилась. А надо мной никто не измывается. Моя судьба давно предрешена. Жить я буду здесь, учиться, потом работать. Ни в какие артистки я не рвусь. Поэтому все нормально. Справедливо вполне…
— Как же, — бурчала подруга. — А ты точно не собираешься ехать?
— Ну, ты же знаешь, что я не могу, — теряла терпение Глория. — И не хочу.
Однажды после такого или примерно такого разговора, у Галки вдруг странно заблестели глаза. Так они у нее блестели, когда ей какая-нибудь стоящая мысль в голову приходила.
— Послушай, Лорка, — тоном заговорщика проговорила она. — А вот с билетом и с командировочными, которые тебе на счет положили, ты что собираешься делать?
— Ой, мамочка! — воскликнула Глория. — Я ведь и забыла совсем, а ты не напоминаешь. Им же письмо написать надо. И деньги с билетом отослать. Только я не знаю, какой у них адрес.
— Адрес в Интернете узнать можно, — подруга небрежно махнула рукой. — Но не в этом дело… Послушай, может… ты только не кричи раньше времени, ладно?… может, я этим билетом воспользуюсь?
— Он же именной… — растерянно ответила Глория, с ужасом понимая, что Галку теперь никакая сила не остановит, коли ее идея безумная посетила. А какая идея — кошке ясно.
— Да ну, ерунда! — воскликнула Галка. — Меня Маринка-проводница не посадит, что ли? А ревизоры, если и объявятся, то вряд ли в документ таращиться будут. Разве что на оригинал заглядятся.
— А дальше что? — упавшим тоном спросила Глория. — Мне ж за этот билет расплачиваться придется.
— Да ты не поняла! — раздраженно проговорила подруга. — Я как бы за тебя во втором туре участвовать буду. Под твоим именем.
— Хочешь сказать, что они подмены не заметят? — покачала головой Глория. — Совершенно нелепая авантюра…
— Я так не думаю, — твердо сказала Галка. — Ты знаешь, сколько людей отобрали во второй тур? Пятьсот восемьдесят. По телевизору объявляли. И это еще не конец — они сейчас по Дальнему Востоку ездят.
Убедить-то Галка ее убедила. Она вообще Глорию легко уламывала на всякие авантюры. Да только из-за этого еще хуже получилось. И для Галки, и для Глории. Ей потом Барчук рассказывал, когда на очередном кофе-брейке лишнюю порцию коньяка выпил. «Ты, девочка, не понимаешь многих тонкостей бытия, — растягивая в своей манере слова, говорил он. — Весь этот праздник жизни — сумасшедшая лотерея с одним выигрышным билетом… в один конец, хе… Но ты билета не тащила. Поэтому выиграть не могла по определению. А знаешь, как вышло? Если бы ты меня не задела своим отказом, я бы на принцип не попер. И за тебя в жюри не бился бы. И сидела бы ты спокойно в своей деревне — детей учила арифметике и корову доила».
А и правда, не хорошо все так вышло. Глория билет и пропуск на прослушивание Галке отдала, и та в Петербург, конечно, с радостью поехала. А у Барчука память хорошая оказалась. Он и Галку вспомнил, и Глорию. И очень удивился, когда вместо Глории ее подругу увидел. А потом разъярился так, что прослушивание пришлось прекратить. А на втором туре еще и съемки должны были начаться, так и съемки отменили. Потому что разъяренный ведущий, а Барчук именно эту роль в проекте исполняет, никак для такого ответственного дела не годился. Страшен Григорий в гневе и некрасив. Ну это бы ладно, гнев Барчука они с Галкой пережили бы, конечно. Тем более, что гнев этот только на Галку и вылился, а она девушка достаточно толстокожая. Но ведь Барчук не успокоился. Он ведь в Октябрьск отправился. За Глорией…
— Ты чего плетешься, как мертвая? — голос Пампушки отвлек Глорию от воспоминаний.
— Тьфу на тебя! — испуганно выкрикнула Ласточкина. — Не надо про мертвых.
— Отчего же? — язвительно поинтересовалась Глория. — Ведь к мертвому идем. Тематика подходящая.
— Тихо вы! — прикрикнула на них Пампушка. — Когда поднимемся на крышу, рты вообще на замок. Они шума боятся.
— Кто? — усмехнулась Глория.
— Ну… эти… — смутилась Пампушка. — Неживые.
— У тебя большой опыт по общению с ними? — не унималась Глория.
— Отстань, — отмахнулась Пампушка. — Это все знают. Посмотри любой ужастик.
— Ужастики — не мой конек, — сказала Глория. — Я больше классику люблю. И не смотреть, а читать.
— Однобокая ты, — пожалела Глорию Пампушка. — Тогда молчи и меня слушайся. Сама первая с ним не заговаривай. Если он о чем-нибудь спросит, отвечай, не бойся. И главное, не старайся его щупать — они этого не любят.
— Если она его живого не щупала, с какой стати она его неживого станет щупать? — озадаченно спросила Ласточкина.
— Нюся, — раздраженно проговорила Пампушка. — У тебя одни пошлости на уме. Ты тоже однобокая. Я говорила о том, что Глории, возможно, захочется проверить — настоящий он или нет. С помощью, как его… осязания. Так вот этого ни в коем случае делать не следует.
— А… — протянула Ласточкина. — А почему?
— Рассыплется и больше не появится. И черта с два мы что-нибудь узнаем.
— А что мы должны у него узнать? — никак не могла вникнуть в замысел Пампушки Ласточкина.
— Прежде всего, мы должны узнать, кто и за что его убил, — твердо сказала Пампушка. — Если это маньяк, и он находится среди нас, то нам всем следует делать ноги отсюда. Если же у Венички были какие-то проблемы с криминальными авторитетами, то мы сможем спать спокойно. Нас это, значит, никаким боком не касается. Поняла, Глория? Твоя задача выяснить именно это.
Глория с сомнением покачала головой.
— Даже если допустить, что вы его действительно видели и разговаривали с ним, даже если допустить, что он захочет со мной разговаривать, вряд ли он сможет сказать, кто его убил, — сказала она.
— Не поняла, — Пампушка, приоткрывшая было дверь на площадку, обернулась и застыла в оцепенении. — Почему не сможет сказать?
— Потому что он не видел, кто его убил, — сказала Глория.
— Не поняла, — повторила Пампушка.
— Ну, как же, — вздохнула Глория. — Он сидел спиной к дверям. Убийца вошел и выстрелил ему в затылок.
— Откуда ты знаешь? — Пампушка и вовсе оторопела.
— Ну пуля-то была в затылке, — терпеливо объяснила Глория. — Если бы он обернулся, пулевое отверстие было бы в другом месте.
— А говоришь, только классику читаешь, — сказала Ласточкина. — А рассуждаешь, как менты из сериала.
— Не смотрю я сериалов, — скривилась Глория. — Почти не смотрю… Это просто обыкновенная логика, Аня.
— Возможно, — упрямо проговорила Пампушка. — А откуда ты знаешь про пулю, то есть про отверстие? Тебя вроде там не было. А менты насчет этого не распространялись.
— Так Ежик сказал, — ответила Глория. — Он-то ведь видел, когда обнаружил… э… труп. И как Веня сидел, и рану кровавую.
— Ага! — торжествующе воскликнула Пампушка. — Ежик сказал! Его словам можно верить, если он туда случайно зашел и обнаружил уже труп, как утверждает. Но ведь менты его самого подозревают. А он вводит в заблуждение тебя.
— А зачем ему врать? — возразила Глория. — Даже если он и убил, что совершенно исключается, какая разница, куда угодила пуля?
— Ну… — Пампушка не нашлась с ответом. — Ну, все равно. Даже если Молочник никого не видел, он наверняка знает, кто хотел его убить.