«Забудь о проклятой анонимности, девочка моя, расскажи ему все! — вскричал внутренний голос, отбросив всякую сдержанность. — Начни с того дня, когда он тебя бросил, и проучи заносчивого мерзавца. Интересно посмотреть, куда денется его чувство превосходства, когда Джейк наконец узнает, что Шоко Лад не кто иной, как Эми».
Но я не поддалась порыву и сдержалась. Джейк не мог даже представить себе, сколько усилий мне пришлось приложить для этого.
— Вообще-то абсолютно случайно я прочитала книгу. И она на многое открыла мне глаза.
— Что, теперь ты целуешься с открытым ртом? — ухмыльнулся он.
«Придурок», — завопил внутренний голос.
— Ты, придурок, — повторила я, хватая свое пальто, — верно говорят, размер имеет значение. А ты точно самый большой мерзавец, которого я когда-либо встречала.
«Отлично сказано, — одобрил внутренний голос, — жаль, что я до такого не додумался».
Я пошла к выходу не оглядываясь. И снова увидела Джейсона Донована. А может быть…
«Если ты думаешь, не взять ли у него сейчас автограф, не стоит. Это не круто. Занавес опускается, ты покидаешь сцену. Уходи немедленно!»
Внутренний голос оказался прав. Делая вид, что Джейсон мне абсолютно безразличен, я прошмыгнула мимо его столика и выскочила из «Гручо-клаб» на улицу.
Когда я выходила из автобуса в Крауч-Энде, то чувствовала себя просто отвратительно. Возбуждение от одержанной победы, которое я испытала, выйдя из «Гручо», длилось всего пять минут. И настроение мое начало резко портиться. Я даже не взяла автограф у Джейсона.
Теперь я устало брела обратно в свою квартиру, а перед моими глазами стоял образ отца с той блондинкой — разрушительницей семей, и я все не могла избавиться от него. Никак не получается смириться с мыслью, что кто-то из родителей занимается… ну, этим. И моя реакция вполне банальна и объяснима. Однако свидание отца не самое ужасное, с чем я сталкивалась ранее. При этой мысли мне стало грустно и не по себе. Почему папа не мог довольствоваться своим «Уоркмэйтом»? Я видела рекламу, в которой вешалки магическим образом раскладываются, складываются, образуя тысячи новых вариаций, словно в Камасутре. Разве этого недостаточно, чтобы утолить его желания?
Какая-то частичка меня хотела верить, будто нечаянно увиденное мной происшествие абсолютно ничего не значит. Возможно, существует какое-то объяснение. Но какое?
«Эми, я солгал твоей маме, сказав, что уехал по делам в Бирмингем, поскольку она никогда не верила в меня. Не верила, что я способен пойти в самый-самый модный бар Сохо и обсудить там возможности превышения кредита с моим банковским менеджером, которая случайно оказалась молодой привлекательной блондинкой, имеющей склонность к экзотическим кубинским коктейлям и босоножкам с завязками».
Боюсь, вопрос закрыт.
Я приблизилась к дому, когда вдруг открылась передняя дверь и кто-то в чем-то блестящем и фиолетовом сбежал вниз по ступенькам. Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать: это моя мама. Инстинктивно я успела спрятаться за вишневое дерево. Я слышала, как ее каблучки стучат по тротуару все громче и громче, и про себя поблагодарила Бога за то, что мое пальто по цвету идеально гармонировало с корой дерева. Может быть, мне повезет и я останусь незамеченной?
Но, Господи, почему Ты не наградил меня плоской грудью? Мои выпуклости торчали по обеим сторонам дерева, словно надувные указатели, говорящие: «Эми находится здесь». Я съежилась, когда мама поравнялась со мной и… не увидела меня. Она брела, опустив голову, погруженная в свои мысли. Я увидела, как она села в машину и отъехала от моего дома. Паника, которую я испытала при ее появлении, сменилась еще более сильным волнением. Что, черт возьми, она делала в моей квартире? Я подняла глаза на окно. Свет был включен — видимо, Энт сейчас находится дома. Что же там такое случилось? Лучше даже не думать, поэтому я и не стала этого делать. Вместо этого уже второй раз за день я совершила небольшой кросс.
Я ввалилась в гостиную и сразу же увидела Энта, лежащего на диване. Все намного хуже, чем я предполагала. Его лицо было мертвенно-бледным, руки дрожали, а челюсть отвисла, будто вывихнутая.
— Что случилось, Энт? Что мама тебе рассказала? Она ведь не знает о…
— Нет, не знает… Зато я знаю о ней намного больше, чем мне казалось возможным.
— О чем ты?
— Я только что провел свою первую, клянусь Богом, настоящую исповедь.
— Что, прости?
— Она призналась мне в своих грехах. И я отпустил их.
— Но ты же не священник.
— Она думает иначе, вот в чем беда.
— Мама даже не католичка, она ненавидит католиков.
— Твоя мама пришла повидаться с тобой и была не на шутку расстроена. Очевидно, хотела поговорить и…
— Ты выслушал ее признания? Да как ты мог?! Какой низкий и подлый поступок!
— Но это была не моя идея, и миссис Бикерстафф не оставила мне никакого выбора. В любом случае, вспомни, кто придумал ложь о священнике? Или ты предпочла бы, чтобы я сказал: «Извините, миссис Бикерстафф, но я на самом деле вовсе не служитель Господа Бога. Просто ваша дочь решила таким образом скрыть от вас тот факт, что я уехал в Нью-Йорк, чтобы вести развратную жизнь двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю»?
Я сдалась, мне известно, как мама умеет… хм… убеждать, когда желает получить что-то. Могу себе представить, в какой угол она загнала бедного Энта.
— Не понимаю, как тебе это удалось? — удивилась я. — Хочу сказать, когда ты в последний раз ходил на службу?
— Когда мне было пятнадцать. Это оказалось непросто, никак не мог вспомнить слова в том отрывке про «во имя Отца и Сына». По-моему, я благословил ее именем Клавдия I.
— Так в чем она призналась тебе?
— Не могу рассказать, — произнес Энт с негодованием. — Ведь это конфиденциальная информация. Только Бог является свидетелем того, что говорится между желающим получить отпущение грехов и исповедником.
Я рассмеялась, но мой друг даже не улыбнулся.
— Энт, но ведь ты не священник и не давал никаких обетов. В чем она призналась?
— Не могу, не хочу обманывать ее доверие.
— Перестань вести себя как идиот. Что ты узнал?
— Эми, ты не сможешь скрывать от мамы, что тебе известна правда. Она поймет, что я все рассказал, и это станет настоящей катастрофой для всех нас.
— Господи Иисусе, что же она тебе поведала? Неужели кража? Или убийство?
— Хуже, чем первый вариант… Но не настолько ужасно, как второй.
— Скажи мне, ну скажи.
— Не могу, Эми.
Я почувствовала, что вот-вот выйду из себя, но тут Энт резко сменил тему:
— Как бы там ни было, думаю, твоя мама не единственная, кому есть в чем признаться.
— О чем ты?
— А где ты была сегодня вечером?
— Работала, — сказала я быстро.
— Да ты что? Правда?
— Мне пришлось задержаться, не думала, что это смертный грех.
— Нет, но смертный грех — врать своему лучшему другу. На автоответчик пришло сообщение. Телефон позвонил как раз в тот момент, когда зашла твоя мама, поэтому мне пришлось включить устройство. Эми, чего ты добиваешься, снова с ним встречаясь? Разве у тебя в жизни и так недостаточно проблем?
Проигнорировав слова Энта, я нажала заветную кнопку.
«Эми… э-э… я и в самом деле очень хотел увидеть тебя сегодня вечером, но все испортил. Что тут можно сказать? Я поступил неправильно… И мне жаль…»
Вот как? Жаль? Возможно, число слов в лексиконе этого мужчины и достигает размера небольшой планеты, но я никогда не слышала, чтобы он произносил раньше слово «жаль»… Даже таким тихим и приглушенным шепотом, как сейчас. Вот уж чего никак не ожидала услышать.
«…и я хотел бы исправить это… Если ты дашь мне еще один шанс. Пожалуйста, позвони… Даже только для того, чтобы сказать, каким ослом я был и как ужасно вел себя».
Время, отведенное на сообщение, подошло к концу. Наступила гнетущая тишина.
Потом Энт проговорил:
— Я никогда раньше не слышал его голоса. Говорит, словно Пирс Броснан. Негодяй — вот подходящая для него фамилия. Джейк Негодяй. Надеюсь, ты не собираешься ему звонить.
— Конечно, нет, — ответила я.
И это действительно правда. Ни одной силе в мире, какой бы огромной она ни была, не удалось бы заставить меня подойти к телефону.
Глава 8
— Куда ты? — поинтересовалась Джулия.
— Хочу немного пройтись.
— Я вижу, ты собралась уходить. И куда именно?
— Нужно сделать кое-какие покупки.
— Как жаль! А я так хотела, чтобы ты пошла со мной и взглянула на тот новый бар. По-моему, он очень оригинальный. Думаю, можно было бы отпраздновать помолвку с Аланом именно в этом заведении. Оно называется «Куба Либре».
О Боже!
— Извини, мне пора, — пробормотала я, торопливо натягивая пальто и убегая из офиса.
Не могу выносить даже упоминания о том месте, где я увидела отца с той женщиной. Они принадлежат к тем людям, которых я пытаюсь выбросить из головы с самого утра. Список получился довольно длинным. В нем присутствует и новый раскаивающийся Джейк. Не хочу даже вспоминать. Еще Льюис, который снова начал вести себя так, будто меня не существует (вообще-то он даже уделил десять минут разговору с прыщавым шестнадцатилетним подростком, поэтому, видимо, с этих пор я официально признана наименее важным сотрудником). Еще есть мама, Энт и проклятое признание. Что, черт возьми, она натворила? И нельзя забывать о Лизе. Ее молчание было таким громким! Надеюсь только, что она захочет заключить со мной договор. Лучше всего позвонить ей и извиниться, но я никак не осмелюсь это сделать. И в конце концов, нельзя забывать о Шоко Лад.
Для меня самый хороший способ избавиться от негативных мыслей — с головой погрузиться в работу. Все шло просто замечательно, пока полчаса назад не раздался звонок. Мэри!
Во время обеденного перерыва офисные служащие занимают каждое свободное место в сквере в Сохо. Однако сегодня он почему-то пустовал. Может быть, причиной этому был моросящий дождь. Я, уныло съежившись в одиночестве на мокрой скамейке, взглянула на часы: Мэри опаздывает уже на двадцать минут. А ведь ее офис находится всего в двух минутах ходьбы, над пиццерией на Дин-стрит, поэтому лучше бы она придумала подходящее объяснение своему опозданию. Я уже была готова плюнуть на все и уйти на работу, когда наконец увидела ее, несущуюся мне навстречу, словно непобедимая чемпионка по легкой атлетике Пола Рэдклифф.