Я сложила записку и прислонила ее к пустым кружкам на кофейном столике.
— Хочешь, чтобы я тоже пошел? — спросил Льюис.
— Спасибо, но думаю, это не слишком подходящий момент для знакомства с родителями. «Мама, папа, я та самая мерзкая женщина, которая пишет пошлые книги. А это Льюис, мой новый бойфренд».
Ой! Как же у меня вылетела такая глупость? Я украдкой взглянула на Льюиса и убедилась, что он не побежал выпрыгивать из окна. Ну что ж, может, он действительно теперь мой бойфренд?
— Уверен, все окажется вовсе не так плохо, — возразил он.
Я метнула на него свой коронный взгляд «Ты не знаешь ничего о Бикерстаффах».
— Точно не хочешь, чтобы я пошел? — спросил он снова. — А знаешь, подвезу-ка я тебя до места и подожду в конце улицы. Стану на время твоим водителем.
Я медленно шла по гостиной в доме родителей. Почему меня преследует чувство, будто у меня мокрая голова? Я остановилась у зеркала и взглянула на свое отражение. Свиная кровь пропитала мои волосы, стекала по лицу и пачкала белый шелк… Неужели это платье с выпускного вечера? Я также заметила еще кое-что — более пугающее. Я превратилась в Сиси Спейсек[61]. Сверху донесся крик, и я начала медленно подниматься по лестнице на странный звук. Дошла до самого верха. Затем двинулась по ступенькам длинной складной чердачной лестницы… Пока наконец не оказалась на самом чердаке. Кого же я там увидела? Больная, сумасшедшая ведьма, отринувшая Господа Бога. Моя мать. Она не услышала, как я вошла: была слишком занята. Пыталась воткнуть нож в вялую ладонь Энта. Последний штрих, поскольку остальные предметы из ее кухонного набора уже пригвоздили его безвольное тело к балкам крыши. Теперь он казался каким-то нелепым и странным распятием.
Его глаза на секунду открылись, и он бросил в мою сторону взгляд поверх маминого плеча.
— Прости ее, — прошептал он. — Она не ведает, что творит.
Наконец мама обернулась и увидела меня.
— Ты вернулась, Кэрри, — сказала она.
— Мое имя не Кэрри, — ответила я.
— Нет, — взвизгнула мама, — тебя ведь зовут Шоко Лад!
— Ты на самом деле не готова к такому, верно? — сказал Льюис, к счастью, остановив меня, прежде чем моя фантазия «Кэрри» не превратилась плавно в «Изгоняющего дьявола»[62], где я трясу головой, плююсь зеленой слизью и обзываю маму нехорошим словом по-латыни.
— Верно, абсолютно не готова, — ответила я, уставившись на светофор впереди и внутренне желая, чтобы красный свет не менялся на зеленый еще, скажем, неделю или две.
— А сделай-ка так, — предложил Льюис. — Когда будешь рассказывать правду, представь мать обнаженной… С тем садовником или кто он там. Она перестанет казаться чопорной и непреклонной, а ты сможешь…
Я не услышала продолжения, потому что высунула голову из окошка и меня вытошнило прямо на его машину модного цвета металлик. Зато по крайней мере я не извергала зеленую слизь.
Должно быть, ад — это особняк с четырьмя спальнями, перед которым стоит бордовый «ровер» и цветут огромные гортензии… Меня внезапно охватило чувство дежа-вю. Мне ведь когда-то уже приходила в голову эта мысль. Знаю. Когда я пришла домой несколько недель назад и приготовилась рассказать маме и папе важные новости. Сегодня будет даже тяжелее, ведь тогда на запястьях мамы не было следов от наручников, которые она наверняка натерла, чтобы ее пожалели.
Напоследок взглянув на припаркованную Льюисом в нескольких сотнях ярдов по той же улице машину, я открыла садовую калитку и пошла по дорожке. Добравшись до передней двери, полезла в карманы в поисках ключей, но вдруг остановилась. Пока что я не готова зайти. Я присела, открыла крышку ящика для писем и заглянула в щелку. Никаких признаков жизни. Возможно, отец в суде, на слушании дела, и сейчас пытается взять маму на поруки.
Стоило предвидеть такую ситуацию. Следовало вообще сначала позвонить, а не являться без предупреждения. Можно, конечно, подождать внутри… Хотя лучше просто уйти… Ладно, попробую зайти еще разок, попозже… А может быть, и нет.
— И что же ты тут делаешь, а?
Я вздрогнула и подпрыгнула на месте. Повернувшись, я увидела громадную темную фигуру, сжимающую в руке молоток. И длинный резец. А еще коробку с инструментами.
— Снова шпионила за мной? — потребовал отец ответа. Похоже, он пытался найти утешение в работе, но безуспешно. Папин голос звучал отнюдь не дружелюбнее, чем прошлой ночью.
— Нет… э-э… Нет. Просто решила проверить, есть ли кто-нибудь дома.
— В следующий раз можно попробовать воспользоваться звонком, — предложил он.
Неужели ирония? Для папы это нечто новое. Я узнала о нем много интересного за последние двадцать четыре часа. До вчерашнего вечера я не представляла, что он может потерять самообладание. И к тому же знает то самое слово. А теперь еще и ирония. В итоге он стал намного более интересным человеком, хотя, конечно, мне было гораздо комфортнее в обществе скучного доброго папы. Мой злой, бранящийся, саркастичный отец оттолкнул меня и зашел в дом. Я же осталась на крыльце, предпочитая находиться в относительной безопасности.
— Ну что? Так и не зайдешь? — спросил он. — Могла бы тоже воссоединиться со своей счастливый семейкой…
Ну вот, снова начал иронизировать.
— Твоя сестра уже здесь… Лиза здесь? Не думала, что увижу ее, по крайней мере еще какое-то время.
— …а мама спит наверху. На нее повлияло все происходящее. Когда я привез ее домой, то вызвал доктора, и он дал ей немного успокоительного. Сделаю себе сандвич. Не хочешь?
Ну вот, мне уже оказали прием. В каком-то роде.
— Я сыта, спасибо, — сказала я, хотя на самом деле умирала с голоду.
Он направился в кухню, а я вошла в гостиную, яростно принявшись вытирать ноги о дверной коврик. Не хотелось прибавлять грязные следы на ковре в список предъявленных обвинений. Я просунула голову в дверь и, оглядев гостиную, заметила Лизу, сидящую на диване и вытянувшуюся по струнке. Обычно сестра любит развалиться на мягкой мебели, согнув ноги и руки, будто фотомодель с разворота какого-нибудь журнала. Теперь же она плотно сжала колени и щиколотки, спина ее прямая, словно Лиза аршин проглотила, а руки спокойно лежат на коленях. Создавалось впечатление, что сестра пришла на собеседование по поводу вакансии гувернантки. Забавно, насколько чувство вины меняет человека. Телевизор был включен, и Лиза смотрела, как Энн Робинсон подшучивает над публикой. Но, очевидно, мысли сестры витали далеко. Она даже не заметила, как я вошла в комнату.
— Привет, — произнесла я чуть слышно.
— Боже! — взвизгнула Лиза и спрыгнула с дивана. — И давно ты здесь?
— Только что заглянула… Как мама? Видела ее?
Она покачала головой:
— Нет, отец не разрешает мне даже близко подходить к ней.
— Как он ведет себя с тобой?
— Сама как думаешь? Не могу поверить, что я стояла в этой самой комнате прошлым вечером и обвиняла его в том, что ему делали минет… Я даже употребила это слово, — добавила сестра шепотом, морщась при воспоминании о своей бестактности.
— Да, не очень хорошо получилось, — согласилась я. — Маме предъявили обвинение?
— Нет пока. Очевидно, ее обвинят в криминальном правонарушении. Но адвокат рассчитывает, что она не будет отбывать тюремное заключение.
— Что ж, не слишком большое утешение. — Очевидно, я тоже заразилась ироничным настроением. Я присела рядом с сестрой. Мы погрузились в молчание и начали смотреть, как Энн Робинсон стравливает двух незнакомцев, и вот они практически ненавидят друг друга.
— Где ты была сегодня? — спросила Лиза через пару секунд. — Я пыталась дозвониться, прежде чем прийти к родителям.
— Я сняла трубку… Ко мне заглянул Льюис.
— О, чудесно! Фантастично. Великолепно. Заходил Льюис…
Оказывается, ирония действительно заразна.
— Значит, пока мы все тут с ума сходили от беспокойства, вы с Льюисом сбежали с работы и занимались сексом.
— Кто сказал, что у нас был секс? — спросила я возмущенно.
— А зачем еще нужно снимать трубку?
Я проигнорировала ее блестящую догадку и произнесла:
— Я все ему рассказала.
— Не может быть, — прошептала Лиза, — ты ведь его едва знаешь.
— Пришла пора положить конец всей этой лжи, — объявила я, решив начать думать, как Энт. Пока что его план срабатывал.
— Рада за тебя, потому что, полагаю, недолго осталось ждать момента, когда твой секрет раскроется. Ты видела сегодняшний выпуск «Мейл»?
Она показала на сложенную газету, лежащую на кофейном столике. «Найди ее», — требовал заголовок. Потом Лиза развернула ее и показала снимок в нижней части страницы.
Она похожа на меня — это сразу же бросалось в глаза.
— Черт! — пробормотала я, но ни одного звука из моего горла так и не вылетело. Я почувствовала, как по моему телу пробежала волна тошноты, и если бы меня недавно не вырвало на машину Льюиса, то, наверное, содержимое обеда оказалось бы на ковре. Танцоры из «Риверданса» вернулись, но теперь с поддержкой. Они захватили с собой отряд отчаянных смертников-палестинцев с бомбами.
— Странно, не правда ли? — сказала Лиза.
Я взяла газету и начала разглядывать фотопортрет. «Странно» не совсем подходящее слово. Возможно, это фото составлено каким-нибудь экспертом на основании деталей, данных ему (предположительно) Джейкобсоном, но она — это я. У нее мои волосы, мой нос и даже родинка на правой щеке, слишком большая, чтобы назвать ее моей изюминкой. И кое-что еще. В фотографии неуловимо присутствовало что-то, свойственное любому фотопортрету, когда-либо виденному вами. Назовите это злом. Всякий, кто посмотрит на этот снимок, непременно подумает: «Виновна». «Мейл» не могла бы изобразить меня более зловещей, даже пририсовав трехдневную щетину и шрам во всю щеку. Рядом со мной обесцвеченная перекисью Мира Хиндли казалась лучшей сиделкой года.
— Эми, не волнуйся, — попыталась успокоить меня Лиза. — Это не настоящая ты. Они подделали фотографию.