Вслед за Лораном я вышла на улицу. Интересно, далеко ли припаркована его машина? Но нас ждал не автомобиль. Примерно в сотне метров от кафе под железнодорожным мостом стоял красивый блестящий бледно-голубой мотороллер «Веспа».
– Самое практичное средство передвижения в большом городе, – прокомментировал Лоран.
– Круто! – только и смогла выговорить я.
– А главное, удобно.
Лоран поднял сиденье, достал шлем того же бледно-голубого оттенка, что и сам мотороллер, и вручил мне. Его собственный шлем был черный, винтажный, с большими старомодными защитными очками.
– Это что, женский? – пошутила я, собираясь надеть свой.
И тут же почуяла, что от шлема пахнет лаком для волос. Ну конечно, у Лорана наверняка есть девушка. А может, у него их великое множество. Даже неловко надевать эту штуку.
– Ездили когда-нибудь на мотороллере? – спросил Лоран.
– Нет, – ответила я, натягивая шлем. – Но дело, наверное, нехитрое – как на велосипеде, да?
– Нет, – покачал головой несколько обескураженный Лоран. – С велосипедом ничего общего. Хм… Ну ладно. Короче, двигайтесь вместе со мной, понятно? Например, если наклонюсь…
– Наклониться в другую сторону – для равновесия! – бодро закончила я.
– Да… дела… – пробормотал Лоран.
– Что, неправильно?
– С точностью до наоборот. Наклоняться надо туда же, куда и я.
– Мы же упадем.
– Не исключаю, – вздохнул Лоран. – Зависит от нашей ловкости.
Я неслась сквозь парижскую ночь, вцепившись в крупного мужчину на маленьком мотороллере. На плече у Лорана висела сумка. У всех французских мужчин есть такие, я их уже не раз замечала. Хотя чему тут удивляться? Я усердно старалась наклоняться одновременно с ним, но задача оказалась нелегкой. Лоран не сигналил, а зачастую даже не дожидался, когда переключится сигнал светофора: просто несся вперед без остановки. Поначалу я утыкалась лицом в его мягкую кожаную куртку, чтобы этого не видеть. А потом, убедившись, что по-прежнему жива и здорова, решила довериться водителю и стала смотреть по сторонам.
Вот мы несемся по Елисейским Полям. Широкие мостовые и высокие белые здания сияют в лунном свете. Каждый раз, когда мы заворачиваем влево, вижу Ее: Она следует за нами, как луна. Эйфелева башня. Этот силуэт ни с чем не спутаешь. Башню подсвечивает множество огоньков. Я не в силах оторвать глаз от этого зрелища. Вот она, стоит и без малейшего стеснения притягивает все внимание к себе. Остальное рядом с ней меркнет. Я изогнулась, ища угол поудачнее.
– Вы что творите? – прорычал Лоран.
– Осматриваю достопримечательности, – ответила я, но мои слова заглушил свист ветра.
– Прекратите сейчас же! Повторяйте за мной.
Лоран довольно крепко вцепился в мое правое колено и подтянул меня ближе к себе. Я прижалась к водителю и с этого момента впечатлений набиралась лишь урывками: церковь с прямоугольной покосившейся колокольней, огромные витрины магазинов, сверкающие в свете фонарей, обрывки западноафриканского рэпа, доносящиеся из проезжающих машин. Вот пара на углу улицы медленно танцует под музыку, которую слышат только они. Месяц в небе. Аромат цветов на площади Вогезов. Ночной воздух свежий, но не холодный. А Лоран все несется на безумной скорости, – по крайней мере, такой она кажется мне. Только фонари мелькают.
Я понятия не имела, где нахожусь и в какую сторону направляюсь, – ни в прямом, ни в переносном смысле. Возможно, свою роль тут сыграли два мартини, но вдруг я почувствовала себя просто потрясающе. Никто, ни один человек в целом мире – кроме Лорана, конечно, но он не в счет, я ведь его совсем не знаю – понятия не имеет, где я и что делаю. Не представляю, что ждет меня впереди. Планы на будущее отсутствуют. Победа меня ждет или поражение? Встречу я кого-нибудь или так и останусь одна? Вернусь домой или отправлюсь навстречу новым городам и странам?
Понимаю, звучит глупо: мне тридцать лет, денег ни гроша, на ногах восемь пальцев, снимаю мансарду напополам с великаном, обожающим ночную жизнь, и работа у меня всего лишь временная. И все же – невероятно, но факт – вдруг я почувствовала себя свободной.
Глава 10
1972 год
– Спагетти болоньезе.
– Нет.
– Не может быть.
– Зато я пробовала макароны-колечки, – проговорила Клэр, растягиваясь на траве.
– В первый раз слышу.
– Ничего, есть можно.
– «Есть можно»? Зачем вообще отправлять в рот то, что всего лишь «можно есть»?
Клэр захихикала. Они устроили пикник в Люксембургском саду. Клэр не могла поверить в это чудо: всего пару недель назад она с завистью поглядывала на счастливые и самодовольные влюбленные парочки с плетеными корзинами, небрежно брошенными на траву велосипедами и пустыми бутылками из-под вина. И все это так легко и непринужденно!
А теперь и Клэр оказалась на их месте. Лежит наполовину на пледе, наполовину на траве и любуется ярко-голубым небом. Месье и мадам Лагард на неделю уехали с детьми в Прованс. Сначала Клэр должна была их сопровождать, но потом мадам Лагард объявила няне, что ее услуги не потребуются. Сначала Клэр встревожилась: неужели она в чем-то провинилась? Боялась, что ее отправят обратно в дом викария с позором. Нет, такого унижения ей не вынести.
Но, взглянув на обеспокоенное лицо девушки, мадам только рассмеялась. Пусть у романа Клэр появится шанс развиться. Маленькое приключение пойдет девочке только на пользу. От внимания мадам Лагард не ускользнуло, что Клэр стала держаться увереннее: с детьми ласкова и беззаботно весела, чаще высказывает собственное мнение. Розовый румянец и золотистый загар очень ей к лицу. Аппетит хороший, глаза сверкают, а владение французским улучшается с каждым днем. Девочку просто не узнать: куда подевалась бледная, болезненно застенчивая школьница, появившаяся на пороге Лагардов два месяца назад? И теперь мадам рассудила: самое время устроить ей небольшие каникулы.
Для начала мадам повела Клэр за покупками.
– В знак благодарности, – пояснила Мари-Ноэль.
Клэр, запинаясь от смущения, возразила: они и так очень много для нее сделали! Но мадам Лагард лишь отмахнулась.
Она отвела девочку в ателье, услугами которого пользовалась сама. Маленькое заведение находилось неподалеку от Маре. В узкой витрине выставлена всего одна швейная машинка, вывески и вовсе нет. Клиенток встретила женщина в безупречно сидящем черном трикотажном платье до колена с накрахмаленным белым воротником.
– Добрый день, Мари-Франс, – поздоровалась с ней мадам Лагард.
Дамы расцеловались, но без особой теплоты. Затем бледно-голубые глаза портнихи остановились на Клэр. Под этим изучающим взглядом девушке сразу захотелось провалиться сквозь землю.
– Ноги короткие, – резко бросила Мари-Франс.
– Да, – кротко согласилась мадам Лагард, хотя такая покладистость была совершенно не в ее стиле. – С этим можно что-нибудь сделать?
– Нижняя часть ноги должна быть той же длины, что и бедро.
Мари-Франс фыркнула и, ни слова не говоря, жестом показала Клэр, чтобы та поднималась за ней по узкой винтовой лестнице.
Помещение на втором этаже оказалось полной противоположностью тесного магазинчика на первом. Здесь просторно и светло: по обеим сторонам огромные окна. Две миниатюрные швеи склонились над машинками и даже не подняли головы при появлении хозяйки с клиенткой. Еще одна женщина, такая же миниатюрная, закалывала булавками потрясающе красивый материал на манекене: широкий, тяжелый отрез бледно-серой тафты. Ткань мерцала и искрилась на солнце, будто бегущий ручей. Сначала мастерица собирала ткань в рюши на груди, потом заложила складки на талии. Булавки, еще секунду назад зажатые у нее во рту, мелькали так быстро, что уследить за работой швеи было просто невозможно. Клэр уставилась на эту женщину как завороженная.
– Раздевайся, – ровным, ничего не выражавшим тоном велела Мари-Франс.
Если мадам Лагард и находила подобную манеру общения не слишком приятной, то никак этого не показывала. Ни один мускул на ее лице не дрогнул. Клэр сняла дешевое хлопковое платье и разделась до нижней юбки и лифчика. Мари-Франс выразительно закатила глаза. Видимо, юбку тоже придется снимать. Клэр одновременно и занервничала, и рассердилась. Ну и манеры у этой женщины! Клэр никогда не раздевалась перед посторонним человеком. Невольно она подумала о Тьерри и покраснела.
Мари-Франс нетерпеливо следила за девушкой. Потом сдернула с шеи длинный портняжный сантиметр, напоминавший белую змею, и с поразительной быстротой принялась снимать мерки, выкрикивая цифры. Клэр не сразу вспомнила, что во Франции длину измеряют в сантиметрах, а не в дюймах, и поначалу удивилась: как же она так сильно поправилась и совсем этого не заметила? Женщина, закалывавшая тафту, деловито записывала мерки в толстую книгу в синем кожаном переплете.
– Грудь плоская. Это хорошо, – сказала Мари-Франс мадам Лагард. Такого комплимента Клэр еще слышать не приходилось. – И талия узкая. Превосходно.
Тут Мари-Франс заговорила с Клэр на безукоризненном английском, хотя девушка, казалось бы, уже продемонстрировала, что понимает по-французски.
– Теперь ты должна сохранить этот обхват талии на всю жизнь. Цифра записана в книгу.
Мадам Лагард улыбнулась. Клэр недоуменно уставилась на нее.
– Это хорошо, – прошептала мадам. – Раз занесла в книгу, значит одобрила.
Мари-Франс фыркнула:
– Ни разу не встречала англичанку, которой удалось бы сохранить талию. Не успевают родить, как сразу перестают следить за собой и превращаются в тучных коров.
Клэр подумала о маме: пышный бюст, крепкие, умелые руки. Клэр всегда считала маму красивой. Но трудно поверить, что они с мадам Лагард учились в школе одновременно. Неужели они и впрямь ровесницы? Казалось, мадам Лагард ближе по возрасту к Клэр, чем к ее маме.
– Подними руки.
Быстро что-то записав, Мари-Франс кивнула своей ассистентке, и та повела их на третий этаж. На этот раз они очутились в темной тесной комнате. Все стены от пола до потолка занимали полки с рулонами ткани. Каких материалов здесь только не было! Клэр казалось, будто она угодила в пещеру Аладдина.