– Ну, была не была, – сказала я по-английски мужчинам, усердно притворявшимся, что их это все не интересует.
Взяла кусочек, закрыла глаза и сунула в рот.
Ну что ж, могло быть и хуже. По крайней мере, никого не вырвало. Как-то раз на фабрике в Кидинсборо насыпали в смесь просроченного молочного порошка. В результате двадцать тонн продукции пошли на выброс. Потом всех заставили пробовать то, что получилось, чтобы больше подобного не происходило. Так вот, мой шоколад вышел не таким отвратительным, как тот.
Но вот чего ему не хватает, так это ощущения чуда. Куда моей продукции до воздушного, тающего во рту, ошеломляющего восторга, который дарил покупателям Тьерри!
Но что я сделала неправильно? Смесь мы взбили как полагается, коншировали тоже и ингредиенты использовали те же самые – только свежайшие, разумеется. Но наблюдать, как кто-то творит, и взяться за дело самой – разные вещи. Не хватает чего-то главного. Сравнивать мой шоколад и шоколад Тьерри – все равно что шедевр великого художника и картинку, раскрашенную по номерам.
Я поморщилась. Мужчины сразу оживились. Да эти гады радуются! Наверное, с самого начала боялись, что у меня сейчас откроется талант.
– Омерзительно, – вынес вердикт Фредерик, попробовав мое творение.
– Да брось, не так уж он и плох, – возразила я.
Бенуа молча выплюнул свой кусочек в большой засаленный платок. Я выразительно закатила глаза.
– Да ладно вам, ребята! Для первого раза нормально.
– Это нельзя продавать, – покачал головой Фредерик.
– Не так уж он и плох, – повторила я.
Фредерик только плечами пожал, всем своим видом давая понять: раз я даже не чувствую, насколько мой шоколад ужасен, разговаривать со мной бесполезно.
Звякнул дверной колокольчик. Мы вскинули головы. О боже, Элис нагрянула. Раздалось знакомое цоканье каблуков. Когда я увидела Элис, у меня челюсть отвисла от удивления. Невероятно, но факт: судя по новой прическе, она все это время провела у парикмахера. Элис подошла ко мне и вытянула руку. Я полезла в карман передника за ее телефоном. Успела заметить, что последний пропущенный звонок от Лорана. Сердце забилось быстрее. Вдруг какие-то новости? Он сейчас в больнице? Зачем он набирал Элис? Тут она отвлеклась на мой шоколад. Я воспользовалась этим и переслала себе на телефон номер Лорана – на всякий случай.
Элис откусила крошечный кусочек моей продукции и кивнула:
– Нормально.
– Ничего подобного, – возмутился Фредерик, но Элис бросила на него предостерегающий взгляд.
– А теперь идите в магазин и начинайте торговать, – угрожающим тоном велела она. – Иначе отменю обеденный перерыв.
Фредерик и Бенуа застыли от потрясения и ужаса.
– А я поеду в больницу, – сообщила Элис.
– Э-э… Вам Лоран звонил.
Элис с раздраженным видом проглядела список пропущенных звонков.
– Если бы дело было серьезное, позвонили бы из больницы.
– То есть вы не будете ему перезванивать? – спросила я.
Элис убрала телефон обратно в сумку и взглянула на меня с каменным лицом.
– Магазин сам себя не откроет, – произнесла она по-английски.
Когда наконец отперли двери, внутрь ввалилось даже больше народу, чем обычно. О болезни Тьерри сообщили в прессе. Общеизвестно, что мастер предлагает покупателям только свежайший шоколад, и теперь многим любопытно, не поменяется ли ситуация в его отсутствие. Наверняка многие подозревают, что качество теперь сильно понизится. Я вздохнула, едва скрывая нервозность. Сейчас они убедятся, что были правы.
Конечно, никто ничего не говорил – только Фредерик все бросал на меня многозначительные взгляды из-за стойки. Покупатели выходили из лавки, пробовали кусочек и переглядывались. Те, кто пришел в магазин впервые, всем своим видом выражали: «Вот уж не пойму, по какому поводу шумиха! Такого шоколада в любом супермаркете навалом!»
А с постоянными покупателями еще хуже. Возьмут крошечный кусочек на язык – примерно как полицейские в телесериалах пробуют кокаин, – а потом кивают друг дружке так, будто их худшие опасения подтвердились. Выбрасывают остальное и спешат уйти. Одно слово – ужас!
Все это время Фредерик самодовольно на меня поглядывал, – мол, я же говорил. В обеденный перерыв я постаралась найти местечко потише – на острове Сите это почти невыполнимая задача – и наревелась от души. Только потом вспомнила, кому забыла позвонить.
– Клэр?
– Слава богу!
Голос у Клэр слабый, но в тоне явно слышится облегчение.
Ну почему я ей раньше не позвонила? Прямо зла на себя не хватает!
– Простите, что так долго не перезванивала. Телефон разрядился, а потом было уже поздно.
– У тебя там все нормально?
– Да, – нехотя ответила я.
– Но что-то все-таки случилось?
– Да. С Тьерри.
И тут Клэр все поняла. Несмотря на прописные истины о том, что время лечит, а люди взрослеют и идут каждый своей дорогой. Все это Клэр слышала от других, повторяла себе много раз и даже делала вид, что верила, – годами. Она растила детей от другого мужчины, была женой другого мужчины, потом стала бывшей женой другого мужчины. Но теперь ее сердце пронзил электрический разряд такой силы, что Клэр поняла: ее чувства так же свежи, как если бы все это было вчера. Прошедших лет как не бывало. Ничего не изменилось – ни чуточки.
– Что с ним случилось? – спросила Клэр, нервно вцепившись в кислородный баллон.
– У вас там все нормально, мама? – бодро прокричала из кухни Пэтси.
– Да, спасибо.
– Чайку принести?
– Нет! – едва скрывая раздражение, ответила Клэр. Потом обратилась к Анне: – Ну? Говори!
В горле у Клэр встал ком. Нет, не может быть, чтобы… Тьерри не мог умереть! Просто не мог, и все. Это она на последнем издыхании, мрачно подумала Клэр. А Тьерри – совсем другое дело, его ведь буквально переполняют жизненные силы!
– У него случился сердечный приступ, – ответила я. В подробности лучше не вдаваться. – Он сейчас в больнице.
– Сердечный приступ? Серьезный?
– К сожалению, да.
– Вот до чего доводят шоколад и сливочное масло, – пробормотала Клэр. – Что говорят врачи? Он ведь… о боже…
– Пока непонятно, – сказала я. – Вчера ему провели стентирование. Прогнозы делать не берутся.
– Но если операция уже была…
– Тьерри трудный пациент.
Как бы это объяснить потактичнее?
– У него очень большой избыточный вес.
– Ясно. – Голос у Клэр задрожал. – Но он ведь жив?
– Да, вот только состояние очень тяжелое.
Повисла пауза. Наконец Клэр произнесла:
– Как бы я хотела с ним увидеться!
Я не знала, что ответить. Разве Клэр в состоянии сесть на самолет до Парижа? Пройдет три шага и уже задыхается. Нет, и речи быть не может. Мне стало ее жаль.
– Когда Тьерри поправится, скажу ему, чтобы навестил вас, – предложила я.
– Нет, не надо, – возразила Клэр. – Обязательно позвони мне, если будут какие-то новости. Держи меня в курсе.
– Конечно, – пообещала я. – Обязательно.
– А у тебя как дела? – резко сменила тему Клэр. – Чем занимаешься? Нравится в Париже?
Я криво усмехнулась и стерла из-под глаза черную кляксу потекшей туши. Ну уж нет, хватит Клэр на сегодня дурных известий.
– Жизнь бьет ключом, – уклончиво ответила я.
– Tout va bien apart ça?[39]
– Oui, apart ça[40].
Только дав отбой, я осознала: я надеялась, что Клэр меня утешит. Поплачусь ей в жилетку, а она меня выслушает и поймет. Клэр ведь и сама когда-то одна приехала в незнакомый Париж. Конечно, она тогда была намного моложе меня, но я привыкла видеть в Клэр кого-то вроде наставницы.
Я не ожидала, что случившееся так ее потрясет. Конечно, я предвидела, что она огорчится, но не думала, что Клэр примет болезнь Тьерри так близко к сердцу. Когда я лежала в больнице, неприятности других людей меня не особо задевали. Я была настолько поглощена собственными проблемами, что ничего вокруг не замечала. Но Клэр повела себя по-другому. Можно подумать, будто они с Тьерри до сих пор близкие друзья – или даже больше, чем просто друзья. Казалось, человек, с которым она не виделась сорок лет, до сих пор для нее очень важен.
1972 год
Клэр и раньше видела Ричарда Шоукорта. Он носил очки в коричневой роговой оправе. В них вид у него был такой серьезный, будто перед тобой не мальчишка-школьник, а учитель. Иногда в руках он нес футляр с музыкальным инструментом. Вот и в тот день, когда он срезал путь через лес, Ричард шел, помахивая этим футляром.
А Клэр прогуливала школу. Иногда ей бывало грустно, иногда она весь день проводила в мечтах, но сегодня ею овладело бунтарское настроение. За завтраком Клэр то и дело огрызалась на мать (преподобному грубить опасно, иначе из дома больше не выйдешь). Потом Клэр не ушла, а почти убежала, хлопнув дверью, и даже не заглянула в почтовый ящик. Направилась было в сторону школы: на утро назначены устные занятия по французскому, а разговорная речь у Клэр лучше всех в классе. Но на полпути Клэр заметила большую толпу девчонок во главе с Рэйни Коллендер. Все дружно хихикали, визжали и хохотали. Все ясно: опять прицепились к слабоумной Мэри. Эта крупная, полная девочка училась в их классе, всегда ходила одна и ни с кем не разговаривала. Девчонки, как всегда, над ней издеваются. Хотя любому ясно, что Мэри – девочка с особенностями развития, ее забрасывают дурацкими вопросами: есть ли у нее парень, на какую дискотеку она с ним ходит? Вдруг Клэр не выдержала. Эта глупая, бессмысленная подростковая жестокость стала ей невыносимо противна. Интересно, как бы на ее месте поступил Тьерри? Уж точно не прошел бы мимо: в этом Клэр даже не сомневалась. Он слишком добрый, чтобы мириться с такими мерзостями.
Клэр подошла к девчонкам.
– Вам сколько лет? Дети вы, что ли? – набросилась на них Клэр. Ее голос даже не дрогнул. – Летом школу заканчиваете, а ведете себя как глупые малыши! Устроили травлю!