Элис развернулась и захлопнула дверь перед моим носом. Окидывая взглядом длинный коридор, я уже не в первый раз задумалась: что, если в свои тридцать я так и не повзрослела? Есть на свете взрослые люди, они совершают взрослые поступки и принимают взрослые решения, а я в их делах ничегошеньки не смыслю, потому что мала еще. Как же меня это бесит!
По средам шоколадная лавка закрывается раньше. С облегчением я отправилась домой. В кои-то веки в квартире никого. Даже непривычно. Скоро премьера «Богемы», и я обещала Сами, что пойду, хотя с оперой особо не дружу. Для меня это все слишком помпезно. Предпочитаю группу «Coldplay».
Напевая, я поднималась по лестнице. Пожалуй, немножко вздремну, а потом зайду в Интернет: надо составить маршрут для Клэр. По пути из больницы в шоколадную лавку позвонила ей. Договорились, что я приеду за ней в Англию и отвезу в Париж. Ну почему ей вздумалось обязательно плыть на пароме? Ехать на поезде из Лондона гораздо удобнее, чем тащиться в Довер. Ну ничего, что-нибудь придумаем.
– Мама, это же неправильно. Просто безответственно, и все.
Клэр снова уставилась в окно. Медсестра только что поменяла повязку и дала пациентке легкое успокоительное, поэтому все доходило до Клэр будто сквозь пелену. Вот она разговаривает с Рики. «Какой же он у меня красавец!» – пронеслось в голове. Удивительно, что у них с Ричардом получились красивые дети – при таких-то генах!
– Я отпуск взять не могу, Йен тоже. Но проблема даже не в этом! Такое путешествие… Может, отложишь до следующего года? Поезжай годика через полтора, договорились? Выздоровеешь, окрепнешь. А плыть на пароме через Ла-Манш в твоем состоянии – это же просто безумие! Да тебе страховку никто не оформит!
Рики работает в страховой компании. Ричард этим очень гордится – в отличие от Клэр. Несмотря на то что Рики блестяще сдал выпускные экзамены, поступил в престижный университет, женился на прекрасной девушке – короче говоря, является образцом идеального сына, – Клэр в глубине души немножко стесняется его работы. Она любит сыновей так, что сильнее невозможно, и все-таки… Ну почему они так похожи на отца? Клэр, пожалуй, была бы рада иметь упрямую, энергичную дочь, у которой что ни день, то новый безумный грандиозный проект. Они бы ругались, спорили, искали точки соприкосновения… А как хорошо было бы, окажись один из ее сыновей этаким гением, полным энтузиазма и вдохновения, но с причудами: отдавал бы все свои силы работе в ЦЕРН, или придумывал всякие навороченные приложения, или играл бы в группе и исчезал на несколько месяцев подряд.
Второй сын Клэр – адвокат, и очень хороший. Короче говоря, оба респектабельные, добропорядочные столпы общества. Жаль, что преподобный так мало интересовался внуками: он бы ими гордился. И тот и другой чрезвычайно здравомыслящие и благоразумные.
Клэр поглядела на Рики. Все, что он говорил, долетало будто издалека.
– Ты же проходишь курс лечения. Нет, ты ведешь себя безответственно: и по отношению к себе, и по отношению к нам. Ты должна понимать: у тебя не хватит сил на такую дальнюю дорогу.
– У меня сейчас ни на что сил не хватает, – ответила Клэр.
– Мама, не говори так. Тебе всего пятьдесят семь.
– При чем тут возраст? У меня рак в трех местах! Так что нечего сравнивать меня с моими ровесниками, которых показывают по телевизору! Ну не по силам мне подняться на гору или пробежать марафон!
Клэр не хотела огрызаться на сына. Ей самой резанул ухо собственный тон. Но Клэр уже целый год – да что там год, бóльшую часть жизни! – делала то, чего хотели от нее другие. Кротко следовала по пути, который ей указали. Была хорошей, послушной девочкой. И к чему привела эта покорность? Вот Клэр целыми днями торчит в кресле у окна, дети на нее злы, а еще она разбила сердце доброго, порядочного человека.
– Я так хочу.
Клэр старалась говорить поразборчивее, чтобы Рики не подумал, будто безумная идея взбрела ей в голову под воздействием лекарств. Но она и сама чувствовала, что говорит как пьяная, притворяющаяся трезвой.
– Моя подруга Анна мне поможет.
– Это та, у которой пальцы на ноге ампутировали? Про нее в газете писали, – сказал Рики. – Между прочим, могла бы стрясти с фабрики намного больше. С ума сошла – упускать такой случай! Надо было в суд подавать.
– Наверное, просто хотела поскорее забыть про всю эту историю, – заметила Клэр. – Впрочем, сейчас речь о другом. Не волнуйся, тебе ничего делать не придется. Мы сами все устроим.
– По-твоему, мне просто лень организовывать твою поездку? – произнес Рики. Вдруг его лицо стало белым как простыня. – Я боюсь, мама. Боюсь, что тебе станет хуже.
«Они не понимают», – подумала Клэр. Где уж им понять? Молодые мужчины с крепким здоровьем, женами и маленькими детьми! У них голова забита совсем другими проблемами: новая машина, ипотека, куда поехать в отпуск в этом году, а куда в следующем. Все умирают, но когда приговор вынесен и записан на бумаге – это совсем другое дело. Сколько бы сыновья ни твердили, что надо попробовать новые методы лечения или провести очередной курс химиотерапии, и еще один, и еще – и Клэр будет как новенькая, она с самого начала знает: песка в ее песочных часах осталось совсем чуть-чуть. Скоро придет ее время, и если Клэр хочет успеть что-то сделать, то должна поторопиться. Сыновья боятся, что потеряют ее, и они ее действительно теряют, просто пока отказываются себе в этом признаться. Но сама Клэр все понимает.
Ей нужно успеть только одно: поехать в Париж.
Рики посмотрел на мать. Она ответила ему твердым, непреклонным взглядом.
– Я папе скажу, – произнес он, будто разговаривал не с ней, а с Йеном и им обоим девять и семь лет соответственно.
Клэр пожала плечами:
– Говори, только он на меня никак не повлияет.
Они с Ричардом всегда общаются вежливо. Клэр такая отстраненная манера дается легче, чем ему. Ей очень понравилась новая жена Ричарда, Энн-Мари, и ее дочь. А Энн-Мари испытала огромное облегчение, убедившись, что Клэр – не озлобленная бывшая из тех, что звонят мужу каждые пять минут и настраивают детей против новой супруги отца. Поэтому Энн-Мари всегда была очень приветлива с женой номер один и даже присылала ей в больницу журналы про звезд мыльных опер, о которых Клэр слыхом не слыхивала. Впрочем, в самые тяжелые моменты Клэр нравилось рассматривать яркие фотографии актрис в вычурных платьях и погружаться в мир, где похудение или набор веса означают расставание или новый роман, а не химию или стероиды.
– Тогда позвоню этой особе и поговорю с ней.
Клэр ответила ироничной улыбкой. Заставить Анну делать то, чего она не хочет, – трудная задача даже при самых благоприятных обстоятельствах.
– Дело твое.
Я решила, что для начала позвоню. Наверняка у них есть специальная служба, которая нам поможет. Я вышла с телефоном на балкон. Компьютерный голос без малейших признаков интонации рассказал, как важен мой звонок для «Южной железнодорожной компании», и попросил подождать. В ответ я заявила, что, будь мой звонок и впрямь так важен, трубку снимал бы человек. Потом сообразила, что болтаю с автоответчиком. Задумалась, слушает ли кто-нибудь эти разговоры. Пришла к выводу, что, скорее всего, нет. Потом рассердилась, потеряла терпение и решила набрать им попозже. Но вовремя вспомнила про Клэр. Когда мы в последний раз виделись, она выглядела такой худой, такой слабой. А Тьерри? Стоило мне упомянуть ее имя, и его лицо сразу расцвело в улыбке. Как странно. Я пока таких чувств ни к кому не испытывала. Дарр, конечно, парень неплохой, но… Вряд ли кто-то способен с восторгом предвкушать встречу с ним, разве что этому человеку срочно надо положить неровный слой штукатурки. Я вздохнула и продолжила ждать.
– Ваш звонок очень важен для нас.
«Удивительно, какие мелочи порой становятся для нас важными», – философствовала я, глядя на улицу.
Люди уже спешат в бары ради раннего аперитива. К покосившемуся столику у входа в заведение напротив вынесли маленькие бокалы «Перно». Еще я заметила на подносе банку оливок и тарелку жареного мяса. Значит, гости постоянные. Мужчина и женщина средних лет поглощены оживленным разговором. Интересно, о чем они беседуют? «Как же это прекрасно, – подумала я, – прожить вместе столько лет и до сих пор не исчерпать темы для разговоров!» Впрочем, глядя на моих папу и маму, можно подумать то же самое, а между тем у них постоянно идет битва не на жизнь, а на смерть из-за каждого пустяка: например, брать папе с собой на рыбалку плащ или нет. Но за границей те же самые вещи выглядят экзотично и интригующе. Хотя вблизи этот эффект наверняка пропадает.
– Пожалуйста, не вешайте трубку.
Огромные колокола Нотр-Дама пробили три. Я подумала о Лоране. Он, наверное, сейчас в «Притцере»: обрабатывает шоколад специальным средством, чтобы он не побелел и продержался до самого позднего вечернего кофе в зимнем саду отеля. На каждом идеально ровном квадратике напечатана эмблема «Притцера». Интересно, постояльцы отдают себе отчет, сколько труда и души вложено в шоколадки на подушках у них в номерах? Французы, наверное, отдают.
Вдруг мной овладело беспокойство, да такое, что я с трудом усидела на месте. Знаю, что бы посоветовал Сами: побалуй себя сексом, и все пройдет. Но меня не интересует банальный перепих. В этом большом, красивом и пугающем городе я хочу найти то же, что и Тьерри, и Клэр, и все остальные – может быть, даже Элис. Я хочу влюбиться.
– Здравствуй, деточка. Извини, что так долго.
Голос женский, с северным акцентом. Неформальная, прямо-таки материнская манера общения сразу притушила мой гнев. Похоже, сотрудница искренне сожалеет, что у них в компании такая неудобная система. Да и если подумать, она ни в чем не виновата.
– Здравствуйте, – ответила я. – Не могли бы вы мне помочь?
Я объяснила ситуацию под аккомпанемент «а-а» и «мм» на другом конце провода.
– Придется ей пересаживаться на другой поезд в Крю или в Лондоне, – наконец произнесла собеседница.