– А врач что сказал?
Клэр изобразила мрачно-торжественный тон онколога:
– «Что ж, миссис Шоукорт, загадывать на несколько месяцев вперед было бы слишком смело».
Ричард чуть не поперхнулся, а потом произнес слово, которого Клэр от него раньше ни разу не слышала:
– Вот дерьмо!
Глава 23
Лоран еще раз перечитал имейл от Анны. Она хоть понимает, о чем просит? И речи быть не может! От знакомых Лоран слышал: папу только что выписали из больницы. Но его посадили на строгую диету, и отдыхать ему нужно еще месяца три, не меньше. А обсуждать эту тему с Элис бесполезно: на предложение участвовать в этой затее наверняка ответит категоричным отказом.
Кто же тогда будет сопровождать Тьерри? Сам Лоран? Это вряд ли. Даже если они с Тьерри каким-то чудом помирятся, Лоран занят на работе. Да и вообще, он не представляет, как все это организовать. Да и не хочется что-то делать для той женщины.
Впрочем, теперь она уже не юная девушка, к тому же серьезно больна. Ну что ж, когда они с Анной доберутся до Парижа, он постарается что-нибудь придумать. Да, так будет правильнее всего.
Лоран подумал об Анне. На нее это очень похоже: бросить все и без лишних раздумий и колебаний кинуться помогать больной женщине. Точно так же Анна отправилась навещать его отца и взялась спасать шоколадную лавку – просто по велению сердца. А он…
Лоран в очередной раз обругал себя за то, как отреагировал по поводу ее ноги. Лоран обидел Анну – и, что самое худшее, из-за того, с чем она ничего не может поделать. Теперь он сгорал со стыда за свое поведение. Анна – не какая-нибудь непробиваемая, прожженная парижанка, к которым он привык. Она не изящная гламурная барышня. Эти особы изучили наизусть все модные места и всегда одеваются соответственно случаю. Анна не такая. Она мягкая, впечатлительная и…
Только в этот момент Лоран осознал: она всегда знает, как правильно поступить. Просто чувствует, и все. Вот что отличает ее от других. У Лорана такого дара нет: он просто слабохарактерный трус, норовящий сбежать каждый раз, когда дело принимает неприятный оборот. Вот почему ему нужна Анна.
Скорее бы она вернулась в Париж! Это желание вдруг охватило Лорана с неожиданной силой. Он снова просмотрел ее письмо. Завтра. Анна приедет завтра. Лоран нажал на «ответить», но тут сообразил, что понятия не имеет, как выразить свои чувства. Что говорить? Что делать? Лоран уставился на пустую страницу, потом вышел из Интернета и поступил так, как всегда поступал, когда на него наваливалось слишком много всего. Отправился на работу.
Проснувшись, я никак не могла сообразить, где нахожусь.
За окнами льет дождь. Я лежу на мягком заднем сиденье, удобном, как огромный кожаный диван. Подняв голову, я обнаружила, что мы на заправке. Клэр спит впереди.
Вот в машину вернулся Ричард. Глаза у него красные. Он то и дело трет нос. Я решила сделать вид, будто не замечаю: мы ведь едва знакомы, – лишь указала на спящую Клэр и приложила палец к губам. Ричард подошел к багажнику, достал одеяло – ну конечно, у него и одеяла в машине есть – и очень осторожно укрыл ее.
Я задумалась. Тьерри, конечно, замечательный человек. Веселый, жизнерадостный, остроумный. И все же трудно представить, чтобы он вот так укрыл Клэр: настолько бережно, будто боится ей навредить. Тьерри устроил бы из этого целое представление. А может, обратил бы все в шутку. Или попросил бы кого-нибудь другого. Но чтобы вот так: спокойно, недемонстративно, с уважением…
Я молча улыбнулась Ричарду. Он улыбнулся в ответ и прошептал:
– Взял вам сэндвичей. Не знал, какие вы любите. На всякий случай купил несколько разных.
– Спасибо! – Я просияла. – Очень кстати. А с ветчиной и помидором есть?
Ричард протянул мне сэндвич вместе с бутылкой минеральной воды и плиткой шоколада «Брэйдерс».
– Извините, – произнес он. – На всякий случай взял все, что было. Не знал, что выбрать, – может, вы едите все подряд, а может, у вас аллергия.
Ричард сел за руль и осторожно завел машину.
– Если не хотите шоколадку, я ее съем.
– Нет, почему же? – произнесла я, пристально глядя на знакомую коричневую обертку.
Вместе с многочисленными официальными письмами, в которых фабрика открещивалась от всякой ответственности за инцидент, с фабрики мне в больницу прислали огромную корзину, полную продукции «Брэйдерс». С тех пор даже в киоске на их шоколадки смотреть не могу.
Но сейчас я уверенно взяла ее в руку и сказала:
– Самое время преодолеть себя.
Но Ричард не услышал: выезжая на автостраду, сигналил другой машине.
Я разорвала упаковку и вдохнула запах шоколада: медленно, полной грудью, как учил Тьерри. Сразу нахлынули воспоминания о фабричных деньках: Кайл, Шэз, журнал регистрации, горы сверхурочной работы на Пасху, визит герцогини Кембриджской (остальные готовы были визжать от восторга, а я чувствовала себя ни на что не годной неудачницей).
И вдруг я с радостным волнением поняла, что различаю нюансы. По запаху могу определить, что содержится в шоколаде. Вот я чую растительное масло, пищевые добавки, вкус которых на фабрике маскируют, добавляя побольше сахара, – и я способна определить сорт этого сахара! А вот запах какао-бобов слабоват. С приятным волнением подумала: а ведь я могу приготовить точно такой же шоколад! Но тут же замотала головой, отгоняя дурацкую мысль. Фредерик с ужасом отшвырнул бы от себя шоколадку «Брэйдерс», будто ядовитую змею. Я зажмурилась и откусила чуть-чуть.
И вот ведь что странно. Я прекрасно знаю, что при изготовлении этой шоколадки экономили на всем, на чем можно и нельзя. Она продукт массового производства, ее невозможно ставить в один ряд с высококачественным, изготовленным из лучших продуктов шоколадом Тьерри. Вкус у нее самый что ни на есть стандартный, и основное ее предназначение в том, чтобы ничем особо не выделяться… И все же шоколадка «Брэйдерс» – вкусная. Тает на языке точно в правильный момент и наполняет рот сладким, сливочным вкусом. А ведь я точно знаю, сколько в ней сливок (ни грамма). А еще шоколадка легко разламывается на удобные квадратики. Нет, это же просто объедение! Не знаю, как бы я восприняла этот вкус, не привыкни я к нему с раннего детства. Но для меня этот шоколад вполне хорош: вкус успокаивающий, уютный и домашний. Жалко, Ричард не купил еще. Спрятала бы под кроватью в Париже и лопала, когда надоест дегустировать шоколад ручной работы.
Я тихонько замычала от удовольствия.
В зеркале заднего вида отразилось улыбающееся лицо Ричарда.
– Будто опять с детьми еду, – сказал он. Но по-доброму, совсем не обидно.
Судя по указателю, от Довера нас отделяет меньше сотни миль.
Я с опаской поглядывала на тучи.
Насколько сильным должен быть дождь, чтобы паромы отменили? У нас билеты на сегодняшний вечер. По прибытии во Францию я собиралась найти дешевую гостиницу недалеко от порта. Мы с Клэр немного отдохнули бы, а завтра с новыми силами вышли бы на финишный этап нашего путешествия.
Но теперь я не знаю, каковы будут наши дальнейшие действия. Билеты на поезд забронированы, но я не уверена, какие на этот счет планы у Ричарда. Может, он довезет нас до самого Парижа? Спрашивать не хочу. Уже успела заметить, что бывший муж Клэр – настоящий джентльмен. Если я хотя бы намекну на что-то подобное, отказать он не сможет. Рискую поставить человека в неудобное положение. Может, у него даже загранпаспорта с собой нет. Короче говоря, я решила сидеть тихо и ждать дальнейшего развития событий.
Когда проходили паспортный контроль, Клэр не проснулась. Я боялась, что у таможенников возникнут подозрения и они заставят нас ее разбудить. Но никого это обстоятельство не смутило. Нас пропустили без проблем. Ричард вышел из машины и быстро, ни слова не говоря, купил билет на провоз автомобиля. Я даже не заметила, как он это проделал. А когда я принялась его благодарить и попыталась предложить денег, Ричард только отмахнулся.
– Деньги Клэр – это мои деньги тоже, – заметил он, но без малейшего намека на желание оскорбить или принизить.
Между тем беспробудный сон Клэр начал тревожить нас обоих. Клэр клятвенно заверила, что лекарства может принимать сама и в контроле не нуждается. Мол, так сказал врач. Но теперь меня одолевали сомнения.
– Клэр, – позвал Ричард, когда мы с шумом въезжали на огромный паром.
На борту полно беззаботных отпускников. В машинах у них чего только нет: соломенные шляпы, надувные кресла, палатки, велосипеды. Дети ерзают на сиденьях: им не терпится устроить веселую беготню на палубе. «Может, поездом ехать и удобнее, – подумала я. – Но малышам на пароме точно интереснее».
Клэр зашевелилась. Когда мы заняли место на нижней палубе, Ричард выключил двигатель и легонько коснулся ее плеча:
– Клэр?
Ох и долго Клэр его уговаривала! А Тьерри только отмахивался: не валяй дурака, на Эйфелеву башню поднимаются одни туристы. На это Клэр возразила: а я, по-твоему, кто? Тьерри ответил: нет, ты не туристка, ты муза. Клэр в жизни никто не говорил ничего приятнее. Она подпрыгнула и обвила ноги вокруг его пояса. Тьерри раскатисто захохотал и наконец согласился. И вот однажды в жаркий день, в то время, когда все остальные «обедали, как нормальные люди» (так выразился Тьерри – и он был прав, в Париже время трапезы ни за что не пропустят), они приблизились к основанию огромной металлической конструкции и долго маялись в очереди на солнцепеке. Тьерри то и дело вытирал лоб большим платком.
– Красивая, – произнесла Клэр.
– Только на коробку конфет годится, – фыркнул Тьерри.
– Верно, – согласилась Клэр. – Тебе надо выпускать коробки конфет с Эйфелевой башней.
Тьерри нахмурился. Они вошли в лифт и под углом взлетели вверх, будто на ракете. Клэр затрепетала от радостного волнения. Вот они на первом уровне (première), на втором (deuxième), на третьем (troisième). Тьерри понял: Клэр не успокоится, пока не поднимется на самый верх. Ее энтузиазм вызвал у него улыбку.