– В Париже? Конечно. Пришел в полный восторг, – ответил Лоран. – Так чисто, прохладно, и воздух свежий! Огромные дома, улицы… Мама ходила без платка, а на нее никто даже не обернулся! В Париже она снова обрела свободу. Не то что в Дайехе: там все знали про ее «позор».
– Сильная женщина, – произнесла я.
– Еще какая. – Лоран резко кивнул. – Никто ей не помогал меня растить, но она и одна отлично справилась.
– Вам, наверное, не хотелось уезжать из Парижа?
– Пришлось. Мама папе не жена. Не могла же она просто взять и остаться. Конечно, в Бейруте проблем хватало, но дом есть дом. Да и от бабушки мама уезжать не хотела.
– А как вы ладили с Тьерри?
– Отлично – когда он был в настроении со мной общаться. Если находишься в центре его внимания, такое чувство, что для него нет человека важнее тебя. Папа водил меня на работу, все показывал, рассказывал, и мне было интересно. Очень.
Я кивнула.
– Папе нравилось, что я им восхищался. Некоторое время он позабавился с новой игрушкой, а потом мы уехали обратно – и папа опять про нас забыл.
– Тьерри письма писать не мастер, – подтвердила я.
– Такие люди, как он… – задумчиво проговорил Лоран. – Они как солнце, понимаешь? Все остальные крутятся по орбите вокруг них. С великими людьми всегда так: с шеф-поварами, дирижерами, теннисистами. Они свет, а другие к ним тянутся.
В тоне Лорана я не услышала ни капли горечи. Я посмотрела на него. Кажется, Лоран наконец сумел понять и принять Тьерри. Лоран почувствовал мой взгляд и посмотрел мне в глаза.
– Плакала? – сразу догадался он.
Я кивнула.
– Из-за меня?
Я еще раз кивнула: не хотелось объяснять про фиаско с шоколадом. А что? Не так уж и соврала: Лоран и правда меня чуть до слез не довел.
– О боже, – простонал он, – я самый отвратительный, самый законченный эгоист на свете. Анна, я не хочу быть таким, как отец.
Лоран притянул меня к себе и крепко обнял. Я спрятала лицо у него на груди.
– Обещаю, ты больше не прольешь из-за меня ни одной слезинки, – шепнул Лоран мне на ухо.
– Поздно, – ответила я.
Я шмыгнула носом и прижалась к Лорану так крепко, будто никогда не собиралась отпускать. А потом он снова меня поцеловал. Тут из мастерской резко постучали по оконному стеклу. У Фредерика вид был встревоженный, а Бенуа, к моему удивлению, улыбался.
– Покупатели! – прокричал Фредерик.
– Иду! – встрепенулся Лоран. – За работу!
– Погоди, – остановила его я. – Что стало с твоей мамой?
– Она умерла. Опухоль мозга, – коротко ответил Лоран. – Мне было пятнадцать. Папа заплатил за лечение. Хотел везти ее в Париж, но она не желала быть обузой. А потом он перевез во Францию меня, устроил на стажировку, учил готовить. С той поездки я ничем другим заниматься не хотел – только делать шоколад.
– Но Тьерри твой шоколад не нравился?
– Да, – вздохнул Лоран. – Папу мучили угрызения совести, а мне, подростку, отчаянно хотелось сорвать на ком-то зло. Папа предлагал помочь мне с жильем. А маме не помог: она всю жизнь ютилась в убогой квартирке.
– Поэтому ты не взял у Тьерри деньги?
Повисла долгая пауза.
– Не думай, что ты сломал маме жизнь, – через некоторое время произнесла я. – Наоборот – ты принес ей счастье.
– Вот и мама так говорила, – буркнул Лоран. – До сих пор не выношу чертовы больницы. Зато папу, кажется, наконец простил.
Лоран обнял меня и посмотрел мне в глаза.
– Не знаю, как тебе это удается, Анна Трон, но с тобой я спокоен и счастлив, а без тебя мне грустно. Сам не понимаю почему.
Я помолчала. За свои тридцать лет эти слова я произносила неоднократно, но так искренне и чистосердечно – в первый раз, да простит меня Дарр и его многочисленные прыщи.
– Это потому, что я люблю тебя, – сказала я.
Обычно я не признаюсь в чувствах первой. Видно, свою роль сыграли переутомление, недавний выброс адреналина, да и просто разыгравшиеся нервы.
Но я действительно люблю Лорана, люблю сильно, крепко и отчаянно: даже когда он дуется, ворчит или дразнит меня. И кажется, влюбилась я в него еще с той первой поездки на мотороллере.
Лоран на некоторое время утратил дар речи и наконец произнес:
– Да. Да, точно. Наверное, в этом все дело. Я люблю тебя. Между нами любовь. Ну конечно!
Лоран шутливо шлепнул себя ладонью по лбу.
– И как я раньше не додумался?
Лоран сгреб меня в медвежьи объятия. Фредерику пришлось несколько раз гаркнуть сквозь стекло: «Покупатели!» – но даже тогда Лоран прервал поцелуй всего на секунду, и то лишь для того, чтобы прокричать в ответ:
– Ерунда! Главное, что мы любим друг друга!
И тут я осознала кое-что еще. Чувство такое, будто кто-то выключил постоянно играющее радио, к которому ты настолько привыкла, что перестала замечать. Вдруг все неприятные ощущения на месте отсутствующих пальцев ног исчезли. Они больше не чесались и не болели, их не тянуло и не дергало. Я перестала их чувствовать – и снова полностью стала собой.
Тьерри стоял у зеркала и завязывал галстук. В первый раз за долгое время воротник не впивался в шею. Элис подошла сзади и разгладила плечи рубашки.
– Ну что ты как наседка!
– Хорошо, – произнесла Элис и отвела взгляд. – Не буду мешать.
Тьерри повернулся к ней. Сегодня он отлично выспался и проснулся отдохнувшим и бодрым. Давно забытое ощущение. Но в глубине души Тьерри ужасно бесило, что его самочувствие улучшилось после отказа от вина и пирожных.
– Элис! – окликнул Тьерри, на этот раз мягко. – Ты же знаешь: в своей жизни я любил трех женщин. Одной нет в живых, вторая умирает, а третья – ты. Поэтому, прошу тебя, не сердись на меня сегодня.
Элис снова подошла к нему, провела пальцами по его все таким же густым волосам и зарылась в них лицом.
– Я очень боюсь тебя потерять, – призналась она.
– Не потеряешь, – пообещал Тьерри. – Честное слово.
Он повернулся к ней. Рубашка Тьерри была расстегнута, и Элис снова увидела свежий, яркий шрам на его груди.
– Я сделал так много… Вернее, нет. В жизни я сделал так мало! Возился со своим шоколадом и думал, будто этого достаточно.
Элис часто заморгала.
– Я был плохим мальчиком и не заботился о тех, кого приручил, – грустно улыбнулся Тьерри. – Как думаешь, смогу я теперь искупить свою вину?
Элис вспомнила все годы, проведенные вместе с Тьерри. Как она любила его, даже когда он превратился в толстого старика. Даже когда пришлось отказаться от планов завести детей: у Элис просто не было на это времени, все силы ушли на Тьерри и его дело. Даже когда она с болью в сердце следила за отношениями Тьерри и его маленького сына. Мальчик прямо-таки преклонялся перед отцом. Элис знала: некоторые люди жертвуют большим, чем другие.
– Сможешь, – ответила Элис и поцеловала его в лоб.
– Но я еще должен…
– Да. Я понимаю.
По просьбе Тьерри Элис отвезла его в отель, где его ждала женщина, которую он так и не забыл. Худенькая англичанка, чей образ остался с ним на всю жизнь и сформировал его вкус. Но задерживаться Элис не стала – сразу уехала.
Я видела, как Лоран работал на кухне отеля, но это же совсем другое дело. Я привыкла считать эту мастерскую «своей», но сегодня просто сидела в сторонке и молча сторожила чудесный, волшебный секрет, предназначенный только для меня одной.
Конечно, в мастерской Тьерри Лоран чувствует себя как рыба в воде. Еще бы: он ведь играл здесь мальчишкой.
Замешивая шоколад, Лоран моментально находил взглядом нужное растение у задней стены. Какао-бобы очищал с такой невероятной скоростью, что я рот открыла от удивления. А коншировал Лоран, как истинный художник. Его руки двигались так же плавно и грациозно, как у его отца. Лоран брал вчерашний замес, добавлял сливок, пробовал и добавлял еще. Сходил в кладовую и отыскал там здоровенную мельницу для перца. Потом направился к лимонному дереву и оборвал с него все плоды. А мы лимонами почти не пользуемся: Фредерик говорил, они только для пралине подходят.
Лоран стремительно порезал лимоны на дольки, потом склонился над мешалкой. Выжал лимоны, попробовал и опять начал по новой.
– Это единственный способ, – пояснил Лоран.
Для него, может, и единственный, а я хоть убей не понимала, что за оттенок вкуса должна распробовать. Да, мне еще учиться и учиться. Добавив еще лимонного сока, Лоран схватил горшок с кориандром.
– Месье! – возмутился Бенуа, но было слишком поздно.
Лоран уже растер листья в мелкий порошок и насыпал в замес.
– Из такого может получиться только жуткая гадость, – заявила я.
– Погоди, еще сделаем из тебя гурмана, – усмехнулся Лоран.
Он попробовал еще чуть-чуть и скорчил гримасу.
– Да, ты права. Вкус и впрямь мерзкий. Нужно его чем-то сбалансировать. Нет баланса – получается гадость. А если есть, можно смешать что угодно с чем угодно.
Лоран повернулся ко мне.
– Когда ты потеряла пальцы ног, у тебя ведь были проблемы с балансом, верно?
– Да, – не стала спорить я.
– Но теперь ты можешь делать все, что угодно, так? Ты научилась компенсировать этот недостаток.
– Наверное. – Я пожала плечами.
– А сейчас мы точно так же компенсируем недостатки этого шоколада.
– Не уверена, что это удачная метафора, – улыбнулась я.
Но Лоран жестом велел мне замолчать и с новым пылом взялся за работу.
Наконец он попробовал шоколад в последний раз и выключил мешалку. Я послушно открыла рот.
– Лучшая награда для мастера, – объявил Лоран.
Он дал шоколаду остыть, а потом я наконец ощутила на языке этот вкус. Думала, получилось ужасно или по меньшей мере странно, однако ошиблась.
Шоколадный вкус дополняют многочисленные нюансы, делая его глубже и интереснее. Сначала насыщенный вкус перца, потом легкое острое послевкусие. Вкус чистый и восхитительный. Так и тянет попробовать еще!
– Ничего себе! – простонала я. – Хочу добавки!
– Вот это правильная реакция! – обрадовался Лоран.