Сложная мелодия – пальцы Шанвера двигались в минускуле не в ритм ей, а противореча. Ах, какая жалость, что я не изучала пластику. Подпеть? Нет, Кати, мы с тобой знаем, что происходит, когда ты делаешь что-то наобум. Помнишь Дождевые врата? То-то же.
Я стала молиться: «Святой Партолон, дражайшие святые покровители, помогите этому мужчине в его колдовстве! Пусть он спасет эту гадкую коварную женщину! Пусть…»
Песнь закончилась, Шанвер шагнул к невесте, бережно поднял ее на руки.
– Я не виновата, Арман, – стонала она, – всего лишь хотела принять ванну…
– Молчи, дорогая, я отнесу тебя к лекарям…
И они ушли. В разгромленной умывальне остались только мы с Деманже.
Подруга всхлипнула:
– Святые покровители! Мадлен повернет все так, будто это ты ее покалечила! Что теперь будет? Что нам делать?
Я обняла ее за плечи:
– Для начала, дорогая, мы заколем в прическу твои прекрасные волосы, а потом… Не знаю, наверное, приберем здесь все заново.
Проклятая Мадлен. Эхо ее истошного крика: «Нет, Гаррель! Нет!», казалось, до сих пор носилось по этажам дортуарной башни. Она опять хочет меня подставить. Зачем? Нет, пустой вопрос, не важный. Чем лично мне это грозит? Пожалуй, ничем особенным. Я не виновата, у меня есть свидетель – Делфин Деманже. Мадлен выставит в свидетели со своей стороны Пажо, или обеих фрейлин? Пф-ф-ф… И толку? Слово против слова.
Рисунок новой интриги моей соперницы был непонятен, и это тревожило. Что ж, подождем следующего шага Бофреман.
– Она хотела меня остричь, – жаловалась Делфин, когда мы устанавливали обратно умывальные краны. – Явилась вся из себя: мне, говорит, в моем восточном коридоре купаться противно, я здесь буду. Эти две дуры, Пажо с дю Ром, подхихикивали. Нет, Кати, я с ними не ругалась, хотя только что очистила все разъедаловкой. Подумала: ну пройдусь потом еще разочек, стала собираться. Но Мадлен… Она вдруг вспомнила, что утром после завтрака видела меня у портшеза с Лузиньяком…
– Ты была со мной, – вспомнила я, – и мы просто вежливо с шевалье поздоровались.
– Да, я так и объяснила, но Бофреман отчего-то решила, что я пытаюсь с ним кокетничать.
– Она решила? – фыркнула я. – Во-первых, это ложь, а во-вторых, ты можешь флиртовать с кем тебе угодно, не оправдываясь перед этой лгуньей!
– Мадлен так не считает. Она… – Делфин сглотнула, – …наложила заклятие неподвижности, велела фрейлинам караулить в коридоре и… Ох, Кати, чего она только мне не наговорила! И… За что?
– Не «за что», милая, а «почему», – вздохнула я. – Бофреман развлекалась, потому что могла себе это позволить. Тебя, вчерашнюю оватку, она ни во что не ставит – уверена, что отпора ты не дашь.
– Она в этом права.
Мы закончили с кранами и теперь просто убирали с пола лишнюю влагу. Я изобразила со шваброй балетное па:
– А не пришла ли пора щелкнуть по крючковатому носу одной высокомерной мадемуазели?
Делфин серьезно на меня посмотрела:
– Катарина Гаррель из Анси, поклянись всеми святыми покровителями, что ты не будешь…
– Клясться не буду! – перебила я. – Более того, если Бофреман попробует тебя в следующий раз обидеть…
– Кати!
– Что Кати? Неужели тебе самой не надоело изображать овечку в стае волков? Благонравная Деманже! Серьезная Деманже! Ох, Делфин, прости… – подруга разрыдалась, и я бросилась ее утешать, обняла за плечи. – Ну хорошо, не будем лезть в драку, спустим мерзавке на этот раз.
– Я не могу, пойми, – всхлипывала девушка. – Папенька рассчитывает получить заказ на меблировку нового королевского дворца, а заказами распоряжается сам герцог Сент-Эмур, и Мадлен достаточно намекнуть будущему родственнику…
Я украдкой вздохнула. Ну да, на этом и строится расчет Бофреман – на дочернем почтении Делфин. Ах, сколько поношений приходится нам терпеть из-за наших родителей.
Дверь умывальни распахнулась, фрейлины коварной филидки вернулись, чтоб забрать вещи госпожи: стопку мягких полотенец, корзинку с притираниями и комплект драгоценных гребней.
Деманже от меня отошла, скрывая свое заплаканное лицо, я скрестила на груди руки и вздернула подбородок. Неужели мадемуазелям-клевреткам не захочется уколоть Шоколадницу? Им захотелось.
– Тебя накажут, Гаррель, – сообщила дю Ром с мстительным превосходством.
– Неужели?
– Да, да, ты покалечила Мадлен при свидетелях и…
Широко улыбнувшись, я пояснила старосте, куда и кому она может засунуть свои свидетельские показания, предложив умять их там поплотнее, чтоб осталось немножко места для ее лживого языка.
Деманже фыркнула, даже Пажо прятала улыбку от своей подружки.
– Ты, – сказала дю Ром, – наглая простолюдинка, невоспитанная особа, шоколадница и…
Лавиния запнулась, ища хлесткое слово, не нашла, ее личико так сморщилось от натуги, что мне вполне серьезно захотелось подсказать. Ну же, скажи про мою мать, милая! Послушаем, как громко ты будешь визжать, когда…
– Маркиз Делькамбр, – неожиданно проговорила дю Ром, – требует, чтоб Шоколадница вернула его платок.
Я вытаращилась на протянутую ко мне ладошку.
– Платок? – негромко переспросила Делфин.
Лавиния подтвердила:
– Драгоценный шелк, вышивка, гербовый вензель. Отдай его, Гаррель.
Я посмотрела в испуганные глазки фрейлины, присвистнула:
– Дудки! Если Шанверу что-нибудь от меня нужно, пусть возьмет это сам.
Вступать со мною в рукопашную за клочок вышитой ткани никто здесь не желал. Хотя, если честно, я была не против. Обе бофремановы приспешницы ретировались, нагруженные хозяйским скарбом.
– И за каким демоном тебе понадобился платок Шанвера? – спросила меня подруга.
Я пожала плечами:
– На всякий случай – вдруг захочу наложить на маркиза Делькамбра заклятие.
– Как будто ты это умеешь!
– Как будто этому невозможно научиться! – парировала я.
И мы отправились сначала в кладовку, чтоб вернуть инструменты, а потом в нашу спальню. До отбоя оставалось совсем немного времени.
Устроившись в кровати, я занялась тем, что планировала еще в подвалах Ониксовой башни – перечитыванием конспекта лекции мэтра Гляссе о фамильярах. К счастью, записи оказались подробными.
Итак… Животными фамильяры не являются – то есть являются не в полной мере. Сам зверь служит териаморфным сосудом для демонической сущности, призванной из запределья специальным обрядом. И нет, любая дохлая зверушка для этих целей не подходит. Почему? Этот вопрос у меня в конспекте был подчеркнут, но ответа на него не было. Где добывают териаморфные сосуды? В специальных магических местах. Ну да, кто бы сомневался. Какой толк от фамильяра? Огромный, но описанный студентам расплывчатыми общими фразами. Не удивительно, что лекция достойного мэтра меня не заинтересовала. С фамильяром маг становится сильнее, увеличивая свой потенциал за счет демонского, а также в его распоряжении оказывались знания, которыми обладал фамильяр. Отношения сорбира и его демона описывались словами «полное подчинение и слияние разумов». С этим я, кажется, не ошиблась, Урсула могла вернуть Шанверу его память. Но это лишь в том случае, если это самое «слияние разумов» произошло. Помнится, монсиньор Дюпере в этом сомневался, а шевалье Монд – напротив. Еще произносилось что-то про «печать запрета», которая не позволит генете… Дальше я не помнила. Не важно. Урсула исчезла, ее разыскивает Лузиньяк. И некто с фамильяром-птицей. Хотя нет, тот ищет какую-то «чуму»?
Тряхнув головой, я приказала себе не распыляться. У меня есть цель – вернуть де Шанверу кошель с луидорами и память. Может быть, тогда иголочка вины, что терзает мое сердце, наконец, исчезнет.
Глава 5Лабиринт
Новая форма Делфин и ее лазоревый комплект для занятий гимнастикой еще ночью появились под дверью спальни. Плотные кюлоты подчеркивали длину девичьих ног, а приталенный камзол – тонкую талию.
– Прекрасно выглядишь, – сообщила я подруге. – Идем?
На себя я в зеркало особо не смотрела. Ну, коротышка, что поделать… Для гимнастики мы волос не пудрили, Делфин стянула свои эластичной лентой, я – заплела в нетугую косу.
По дороге в зал Гармонии, где теперь нам предписывалось заниматься, я ловила восхищенные мужские взгляды, направленные на подругу. Делфин их тоже замечала, премило краснела. Я подумала, как обманчива бывает женская внешность, и сколько всего мы умеем скрывать под пышными юбками: рыхлые бедра, вялый живот, кривые ноги. Студентки тоже пялились на Делфин, но не с восторгом, а, напротив, с завистью.
В тренировочном зале царило форменное столпотворение, что не удивительно: туда набилось семь с половиной сотен студентов. От того, что филидов в Заотаре больше всех, столпотворение походило на волнующееся море, только не реальное, а нарисованное не особо талантливым художником или, например, ребенком.
– Итак, коллеги, – прокричал мэтр Девидек, появляясь на верхнем ярусе зрительных трибун, – с сегодняшнего дня физической форме студентов академии будет уделяться самое пристальное внимание.
Студенты недовольным ропотом сообщили свое отношение к нововведениям. Светлые глаза сорбира скользнули поверх голов, и его взгляд, как ластиком, стирал весь шум. Скоро в зале воцарилась звенящая тишина очень магического свойства.
Учитель продолжил:
– Физическая форма состоит из трех равно важных частей: сила, выносливость и гибкость. Да, я помню, что для минускула вы тренировали только гибкость – балетные и танцевальные уроки остаются в расписании. По утрам же мы будем делать вас, коллеги, выносливыми и сильными. К концу занятия вы все будете разбиты на группы, в зависимости от исходных данных, и далее каждая группа продолжит тренировки по индивидуальным планам.
Все молчали – не из вежливости, просто не могли говорить. Я сглотнула, провела языком по губам изнутри. Рот как будто заклеили. Девидек улыбнулся:
– Что ж, дамы и господа, приступим. Для начала – небольшая пробежка.
Одна из стен залы стала отдаляться, в конце концов попросту исчезнув из вида. Мы завертели головами – противоположная стена тоже пропала.