Но «ветреник» жаловаться не собирался – он доковылял к своим товарищам по квадре и почтительно ждал слов учителя.
– Что ж, дама и господа, – сказал Девидек, – обещание есть обещание. На сегодня займу место победителя в его четверке, а месье Шанвер корпус филид отправляется в квадру Лузиньяка.
– Простите, мэтр, – протянул Арман высокомерно, – я предпочел бы уступить звание победителя.
Мы с товарищами переглянулись. Что за ерунда?
– Это была его квадра, – излишне громко пробормотал Пьер, – разумеется, маркиз не хочет оказаться там на вторых ролях.
Лузиньяк так покраснел, что это было заметно даже сквозь загар. Метр Девидек пожал плечами:
– Не возражаю. Дионис, дружище, возьми себе, кого захочешь сам.
Светлые как лед глаза рыжего сорбира скользнули по филидам, избегая останавливаться на Шанвере. «Ох, кажется, мы, господа, наблюдаем трещину в крепкой мужской дружбе?» – подумала я злорадно и подняла руку:
– Не стоит ли остановить выбор на ком-нибудь самом слабом, месье Лузиньяк? Например, на девушке?
– Прекрасная мысль, – обрадовался мэтр Девидек. – И под конец тренировки мы проведем небольшой спарринг между квадрами. Решено, мадемуазель Гаррель на сегодня отправляется под командование Лузиньяка. К оружию, господа, разминка. Ах, простите, дама и господа.
Учитель хлопнул в ладоши, и у арки ворот появился деревянный ящик. Шанвер, стоящий к нему ближе всех, откинул крышку и первым извлек тренировочную рапиру. Фехтование? Любопытно. Когда подошла моя очередь, я достала клинок с пробковой заглушкой на острие и повернулась к безупречной квадре. Сорбиры уже держали в руках сотканные изо льда и света шпаги. «Удобно», – решила я и отсалютовала Лузиньяку.
Тот, кажется – нет, абсолютно точно, – рад мне не был. Но ответил изящным салютом.
Крыша Цитадели Знаний была большой, четыре квадры разместились на ней без помех.
– Хайк, – велел Лузиньяк, – займись мадемуазель. Да поосторожней, не хватало еще…
«Ага, значит, вертлявый и смуглый – это Хайк, а Фресине – широкоплечий блондин, – подумала я, принимая стойку. – Потанцуем».
Фехтовальщиком я была посредственным, кроме нескольких эффектных сценических финтов мне показать партнеру было нечего. Но на то и тренировка, правда? Рапира удобно ощущалась в ладони, одежда не сковывала движений, подошвы туфель не скользили на шершавой крыше. Батман! Моя рапира высекла искры из ледяного сорбирского клинка. Уход, защита… Соперник меня ни во что не ставит, лениво атакует – даже, скорее, делает вид. У него чисто физическое преимущество: больше рост, длиннее руки и ноги. Держись, Катарина, просто держись. Ох!
Партнер подал руку, помогая мне подняться:
– Простите, мадемуазель.
– Ни к чему церемонии, – фыркнула я весело, – лучше покажите мне еще раз этот финт!
Хайк показал, я повторила, еще и еще.
– Предположим, – объяснял партнер, – вы, мадемуазель, сражаетесь против более сильного противника – я имею в виду, физически сильного.
– Вложенный удар не поможет, – вздохнула я, в очередной раз поднимаясь. – Что делать?
– Скользящий удар справа, вот так… Нет, нет, расслабьте кисть. Клинок соперника сносит ваш, но в этот вот момент его рука продолжает движение… Вы подбиваете снизу… Вот так…
– Святой Партолон! – ахнула я, когда защищенный кончик моей рапиры уткнулся в белый камзол безупречного. – Это великолепно!
Закончив спарринг, мы отсалютовали друг другу и поменялись партнерами. Фресине, как я уже замечала, был гораздо крупнее своего товарища. Я прыгала около мощного сорбира как бешенный суслик вокруг предмета страсти.
– Вы слишком выкладываетесь, мадемуазель, – хохотнул Фресине, – против более мощного соперника нужно действовать хитрее – заставьте его устать и…
– Брямс! – заорала я прямо в улыбающееся лицо аристократа, выпрыгивая на линию атаки.
Сорбир упал. Разумеется, дело было не в моем вопле, не только в нем. Бешеный суслик подвел противника к небольшой неровности – торчащему из крыши камню или обломку черепицы, подробностей рассмотреть не удалось, да и не до них мне было.
– Простите, – протянула я руку, чтоб помочь молодому человеку подняться, – абсолютно простонародная хитрость.
– Но она сработала, – сорбир, встав, поклонился. – Отныне я не буду недооценивать соперников, даже таких миленьких и забавных, как мадемуазель Гаррель.
С Лузиньяком мы тоже фехтовали. Я пошла вразнос, не сдерживаясь, исполняла нелепые финты и без умолку болтала:
– Ах, месье Лузиньяк, как же вам со мною не повезло. Хотелось, наверное, сойтись в спарринге со своим любимым другом? А он не захотел. Странно, почему…
– Берегите дыхание, мадемуазель Шоколадница.
Острая, как клинок, обида, полоснула по нервам, в голове зашумело, перед глазами замерцало золотым и алым, и я хрипло рассмеялась:
– Как вам будет угодно, месье мужеложец!
Святой Партолон! Я не могла такого сказать! Не могла!
Я пошатнулась, выронила рапиру. Светлые глаза Лузиньяка заслонили солнце и небо, стали солнцем и небом…
Гаррель ранена… Помогите мадемуазель…. Лекаря…
И все исчезло.
– Ох уж эти современные девицы, – раздавался вдалеке старческий надтреснутый голос, – магию им подавай, шпаги, науку. Да не мельтешите вы так, безупречный. У вашей малышки обычный голодный обморок. В штаны она влезть успела, а поесть нормально не удосужилась. Покормите ее, и все, а лучше напоите чем-нибудь питательным – бульоном там или вином.
– Шоколадом, – предложила я хрипло, не открывая глаз. – Чашечка шоколада поставит меня на ноги.
Старик хихикнул:
– Вот, вот… а я о чем…
Шаркающие шаги отдалились, наступила тишина. Не абсолютная – кто-то громко сопел. Не я. Пожилой месье сказал «безупречный». Святой Партолон, пусть это будет мэтр Девидек, а не Дионис Лузиньяк! Потому что, если это сопит последний, мне лучше умереть сразу.
Ноздрей коснулся чудесный шоколадный аромат – не такой, как бывает от чашечки напитка, но вполне явный.
– Откройте рот, – велел мужской голос.
Я его узнала, поэтому сначала открыла глаза. Что уж теперь оттягивать неизбежное? Как будто молитвы простолюдинов могут исполняться. Лузиньяк был бледен и наверняка зол.
– Простите… – начала я, но именно в этот момент мне в рот засунули какую-то горошину.
– Жуйте, – велел сорбир, – это зерно какао – из них, представьте, изготавливают ваш вожделенный напиток.
Даже если бы это был яд, я бы все равно его не выплюнула. После того, что я сказала Лузиньяку, он вправе желать моей смерти. Но было на удивление вкусно. То есть, почему – на удивление? Избавленный от подсластителей и ароматических добавок вкус чистого шоколада. Великолепно!
Сорбир скормил мне еще несколько зерен и, придержав затылок, напоил водой.
Хорошо!
Я лежала на кушетке в небольшой светлой комнатке, абсолютно мне не знакомой, Лузиньяк сидел подле на стуле. Поставив бокал на пол, шевалье серьезно сказал:
– Итак, мадемуазель Гаррель, я требую от вас объяснений.
– Простите…
– Не извинений! Почему вы назвали меня мужеложцем?
– Потому… – глубоко вздохнув, я выпалила, уже не задумываясь о последствиях. – Мне абсолютно безразлично, месье, на какой именно пол направлены ваши устремления. Да! Но слухи такие есть, и даже до меня они доходили.
– Но это же нелепица!
– Неужели? Сорбир Лузиньяк никогда не волочился за дамами, потому что он влюблен в Шанвера.
– Это вы сами сочинили? – криво улыбнулся Дионис, и было видно, что он сдерживает ярость. – Хотите меня раскачать? Зачем?
– О, вы слишком высоко оценили мои способности, месье. Вряд ли даже я могла бы распустить сплетню заранее. Поинтересуйтесь на досуге, что появилось в Заотаре раньше: я или ваш ярлык мужелюба.
Глава 8Маятник качнулся
Когда Лузиньяк ушел, а это произошло почти сразу после моего любезного предложения провести расследование самостоятельно, я еще немножко полежала на кушетке.
Итак, дело сделано, камешек сорвался со скалы. Он может просто упасть, а может вызвать сход лавины. Посмотрим. К кому Дионис отправится с расспросами? Если к Мадлен, моя карта бита. Коварная филидка рыжего заморочит. Но он-то не дурак? Иначе не шагнул бы на белую ступень. Вопросы он адресует кому-нибудь постороннему, незаинтересованному лицу. И выяснит правду. Что потом? Тут Лузиньяк придет ко мне… Да, да, он именно так и сделает. Захочет объясниться, может, доказать. Ох, Кати, подозреваю, что доказательная манера шевалье тебе не понравится. Если Дионис хоть на четверть такой же развратник, как его друг Брюссо… Тогда до тебя дошли бы слухи, бестолковая ты паникерша! Отложи бессмысленные размышления, расслабься, сейчас самое время – затаиться и ждать.
В комнатку заглянули Лазар с Мартеном, мои товарищи по квадре «вода».
– Ты жива, Гаррель?
– В порядке?
– Более чем, месье, – улыбнувшись я поднялась с кушетки. – У меня, вообразите, случился голодный обморок! Кстати, вы не знаете, где в академии можно приобрести зерна какао? Да, те самые, из которых готовят шоколад.
Меня беззлобно обозвали Шоколадницей, попеняли за тревогу, которую я заставила испытать своих друзей, и сообщили, что бобы (бобы, а не зерна!) какао можно купить в заведении «Лакомства» на галерее Перидота или стащить на кухне, если жизнь мне не дорога.
Я, в свою очередь, пристыдила коллег за мысли о краже, благородного человека не достойной.
Болтая и подначивая друг друга, мы отправились в дортуары. Тренировка отряда «стихийники» уже закончилась, до завтрака нам всем требовалось принять душ и переодеться.
– Под конец Девидек заставил пару безупречных сражаться против нас всех, – восторженно рассказывал Жан. – Вообрази, сорбиры держали оборону Дождевых врат, прочим поставили задачу пройти под аркой. И знаешь, кому это удалось?
Широкое лицо приятеля излучало такую гордость, что вопрос я сочла риторическим.
– Мы были последними, – объяснил Пьер, – к тому же, за нас играл Девидек. «Огонь» и «ветер» пытались идти напролом, разделились на пары и нападали на Хайка и Фрессине с двух сторон одновременно. Но мэтр велел нам…