– Кстати, о форме, – вспомнила я. – Мадемуазель Бордело, примите мои восторги. Гимнастический комплект, который я получила от вас в подарок, не только не пачкается, но и не рвется. Любая другая одежда еще вчера превратилась бы в лохмотья.
– Восторги принимаю, – улыбнулась подруга. – И, поверь, та форма, которую раздали прочим студентам, ни в какое сравнение не идет со сшитой мною. Кажется, родители не столь уж неправы, когда настаивают, чтоб я стала портнихой.
Эмери перестал жевать:
– Портнихой? Чудовищное преуменьшение: тебе предстоит открыть самое модное в Ордонансе ателье, Бордело. Ах, как я тебе завидую.
Натали премило покраснела:
– Вступай в долю, малыш-оват, деньгами я нас обеспечу: мне положено приличное приданое. Назовем наше заведение, например… Хотя, нет – виконт де Шанвер не может опуститься до ремесла.
К сожалению, она была права.
Когда завтрак закончился, я сказала Делфин, что нагоню ее у аудитории. Мне нужно было поговорить с Купидоном.
Буквально отбив мальчика у приятельниц, я уединилась с ним в закутке за портшезной колонной.
– Шоколадница на тропе войны? – Эмери не удивился. – Понятно было, что моя почти родня в покое тебя не оставит.
– Мне нужна информация, Купидон, любая.
Он, разумеется, не отказал.
Ну да, братец богат просто до неприличия – пожалуй, богаче папеньки-герцога. Сокровищница Делькамбров. Откуда? Ну ты, Кати, совсем простушка. Откуда-то. Старинное, древнее даже золото. Почему оно досталось не папеньке? А он знает? Почему-то. Кажется, золотая плюшка полагалась только после основного блюда – титула маркиза Делькамбра. Ну, разумеется, Арман унаследовал его по материнской линии. Повезло. Делькамбры не оставили прямых наследников мужского пола.
Поняв, что конкретных ответов мне не получить, я тяжело вздохнула:
– Ладно, Купидончик, прости. Ты успел уже побеседовать с Арманом? Как он тебе показался?
– Потеря памяти нисколько злонравного братца не смягчила, – пожаловался Эмери. – Высокомерный болван! Ах, Пузатик, отчего же ты такой неудачник? Как при твоем титуле и возможностях тебе не удалось перейти на лазоревую ступень?
– Глумился?
– Вот именно! – малыш фыркнул. – Этот… месье решил, что меня должно невероятно печалить прозябание (это он так выразился – прозябание) в зеленом корпусе.
– Действительно, болван…
Я прекрасно знала, каких усилий стоило Эмери остаться оватом, и не только ему. Мастер-артефактор лично просил монсиньора оставить перспективного студента на зеленой ступени. Потому что, хотя ремесло виконту де Шанверу по статусу не подходило, талант у него обнаружился именно ремесленный. Эмери ощущал суть вещей. Это была даже не магия, то есть не совсем она. Ну, например, если Купидон ошибался в мудре, исправлять начертание он не спешил, предпочитая «договориться» с предметом, чтоб тот… Впрочем, подробностей этого действа я не понимала, как, подозреваю, и сам преподаватель артефакторики.
– А еще, – продолжал Купидончик, – братец расспрашивал меня о тебе.
– Прости?
– Нет, нет, не в романтическом ключе, а в связке с его фамильяром. Правда ли, например, что генета называла Гаррель мышью.
– Неужели?
– Я тоже удивился. Честно ответил, что голос демона слышал лишь однажды, когда он, то есть Урсула передавала приказ маркиза явиться в его покои в тот самый день…
– Ты, наверное, забыл? В гостиной, когда я пришла забрать свой носовой платок, демоница была крайне красноречива.
– Может быть, – отмахнулся Купидон. – Кстати, ты собралась опоздать на урок?
Святой Партолон! На минускул? Ни в коем случае!
Глава 9Достигший дна. Арман
Арман де Шанвер маркиз Делькамбр не всегда был везунчиком, особенно тогда, когда маркизом еще не стал. Ему пришлось выгрызать зубами то, что, как он считал, принадлежало ему по праву. Свободу, жизнь, честь. Год в оватах, пожалуй, был не самым сложным. Подросток, тринадцать лет, истощение от бурного роста, прыщи, худоба, постоянное чувство голода и недосып. Прошло – и ладно. Ах, еще безденежье. Оно доставило наибольшие неудобства. Трудно посещать занятия, если белье твое не просохло после стирки, штопка чулок натирает кожу, а туфли попросту малы, потому что на новые нет жалких двадцати корон. Арман выкручивался как мог. Титулованный нищий. Оваты таких презирали. Простолюдины, в отличие от Шанвера, могли рассчитывать на поддержку своих семей, на родительскую любовь. Богатые простолюдины: дети торговцев или состоятельных мастеровых. Деньги, лакомства, добротная одежда – все это они получали без труда. А Арман… Отец решил, что именно так наследник научится выживанию. Они с Лузиньяком (Дионис был его соседом по спальне) хватались за любую возможность приработка: репетиторство, написание домашних работ, эссе, сочинений, мелкие поручения старшекурсников. Лузиньяк приехал в Ордонанс из провинции, там у него была старенькая матушка и две сестры, тоже уже немолодые. Не какой-то там наследник, а настоящий барон. Его родня не воспитывала – просто не могла ничем помочь.
– Беднее храмовых крыс, – признался как-то Дионис. – За последние несколько поколений мы так обнищали, что в неурожайные годы приходится голодать наравне с вассалами.
За обучение Лузиньяка в академии платила корона, в этом ему повезло – заслуги великого предка перед правящей династией.
Им приходилось учиться, двум юным аристократам, действительно учиться. Развлечения? На них не оставалось ни времени, ни сил. Прочие студенты их задирали. Как иначе? Молодые головы горячи, а сердца жестоки. Приходилось драться. Арману. За обоих. Диониса воспитывали женщины, и он этого попросту не умел. Арман тоже не умел, но кто-то ведь должен. Кто, если не он? Бравада, отчаяние, почти безумие. Лекарские мудры он изучил самостоятельно, чтобы сращивать поломанные кости, править суставы и останавливать кровь. А Лузиньяк научился вкачивать в друга магическую силу. Полезное знание и редкое даже у менталистов. Однажды к овату Шанверу подошел филид-выпускник и предложил… Это было нечто вроде бойцовского клуба, где пресыщенные аристократы делали ставки на исход поединка. Тотализатор. Арман согласился. Никакой магии, никаких артефактов, только физическая сила. За каждую победу он получал некую сумму, а основные барыши доставались организаторам, но Шанвера это устраивало. Драться он уже умел.
А Лузиньяк подписал фактотумский контракт. Через год Арману пришлось заплатить Шарлю Девидеку сумму с шестью нулями, чтоб этот контракт аннулировать. Но тогда он уже стал маркизом, сокровищница Делькамбров была в его полном распоряжении, и даже если бы нулей было не шесть, а, например, дюжина, Арман заплатил бы без раздумий. Дионис был его другом.
Виктор де Брюссо появился в их компании примерно в это же время. И Мадлен де Бофреман. Каким именно образом? Арман точно не помнил, и клятвы Заотара тут совсем ни при чем. Брюссо был их с Дионисом соседом по комнате в оватских дортуарах – бойкий красавчик, жизнерадостный, не особо умный, зато крайне обаятельный. Он волочился за каждой студенткой, иногда получал по лицу, иногда… Не важно. Мадлен его отвергла. А вот Арман де Шанвер вызвал интерес прекрасной филидки.
– Мы обитаем в змеином гнезде, – сказала Бофреман во время очередной долгой прогулки под луной. – Нет, даже не обитаем, а прозябаем.
Шанвер пожал плечами – его все устраивало. Змеи не опасны, если на них не наступать.
– О чем ты мечтаешь? – спросила Мадлен и, не дожидаясь ответа, продолжила: – Лично я хочу быть королевой.
– Его величество женат, – улыбнулся Арман.
– Не владычицей Лавандера, а просто – лучшей, великолепной, недосягаемой. Даже не королевой – святой, как леди Дургела, покровительница оватов.
– Тогда мне придется стать Таранисом Повелителем Молний?
Прекрасные глаза Мадлен с восторгом посмотрели на молодого человека:
– Нет, дорогой, ты станешь Партолоном – командиром безупречной квадры. Пойдем, разыщем Диониса и Брюссо, нам нужно поговорить всем вместе.
В тот день появилась великолепная четверка Заотара: Шанвер, Брюссо, Лузиньяк, Бофреман. Нет, они не примеряли на себя доспехи святых покровителей – они же не дети. Клятва в вечной дружбе. Один за всех и все за одного. Хитроумные и даже коварные планы. Их должны уважать, а лучше – бояться. Сила, успех, богатство. Пусть все знают, что «четверка» неприкосновенна.
Они приступили к действиям. Мадлен стала вдохновителем и организатором. К концу второго филидского года основные цели были достигнуты. Бофреман блистала среди дев, как Шанвер среди мужчин, враги и обидчики повержены, Брюссо с Лузиньяком превратились в лощеных аристократов, а прочие склонились перед величием «четверки».
Арман де Шанвер вспоминал все это, сидя у камина в одном из кабинетов дворца Делькамбров и глядя на огонь.
А потом все закончилось. Нет. Вовсе не в тот день, когда монсиньор Дюпере исполнил наказание, – гораздо раньше. Учеба в академии – долгий и кропотливый процесс. Год, другой, третий… Интриги стали вызывать скуку, победы – пресыщение. К тому же, обладая одинаковым статусом, члены четверки различались способностями и желанием постигать науку. Мадлен мечтала стать сорбиром, но считала, что это, как и все остальное, получится вследствие череды хитроумных действий. Виктор просто плыл по течению, его больше волновали девицы или сплетни королевского двора, к которому, стараниями Шанвера, все друзья были допущены на время студенческих каникул. Лузиньяк, как и сам Арман, трудился. Белый камзол безупречного – вот главная цель. И они ее достигли. Оба. Только вот Шанвер не удержал.
– Грустишь, милый? – заглянула в кабинет Мадлен. – Время ужина, пойдем, тебе нужно набираться сил.
Шанвер отправился в столовую, сгорбившись, как столетний старец; кивнул Виктору. Де Брюссо прибыл в Делькамбр на неделю позже их с Бофреман. Как иначе? Он ведь верный друг, в отличие от некоторых. Некоторые – это Дионис Лузиньяк.
– Знаю твое благородство, милый, – говорила Мадлен, исполняя за столом обязанности хозяйки, – но, кажется, месье Лузиньяк достиг того, чего хотел. Теперь твоя безупречная квадра – его безупречная квадра.