Зажечь поленья в камине, помыть грязную посуду, выстирать и высушить одежду – ничто из этого не было сейчас для меня проблемой. На лазоревый этаж мы с подругой принесли комплект зачарованных метелок, одна из которых сейчас смахивала пыль со шкафов, и утюг, способный раскалиться докрасна за считанные мгновения, и удобные одежные плечики, на которых платья сохраняли свежесть, и еще кое-что по мелочи, что могло обеспечить нашу защиту от возможных посягательств.
Делфин устроилась в кресле у камина, оправила на коленях зеленую юбку. Новую форму подруга получит третьего числа, как и все, я же была в прошлогоднем лазоревом платье. Его пришлось немножко расширить в груди, но оно все так же великолепно на мне сидело.
С Деманже мы сблизились еще прошлой осенью, после моих приключений с проклятыми аристократами. Взрослая Делфин решила меня опекать, научить уму-разуму. «Не вздумай флиртовать с филидами, Кати, и, тем более, с сорбирами. Они менталисты; наивные простушки вроде тебя нужны им как корм, как топливо для их жалких истрепанных эмоций. Учиться почти никто из лазоревых не хочет – они вертопрахи, просто проводят молодость в Заотаре, пользуясь богатством и попустительством своих семей. Думаешь, почему на лазоревой ступени находится столько народа? Да потому что монсиньору Дюпере на них ровным счетом наплевать. Родители платят – и прекрасно, сиди в аудитории хоть до седых волос. Сорбиры? О, это белая косточка. Нет, они, пожалуй, не опасны непосредственно нам. Но у каждого сорбира есть подружка-филидка, которая с огромным удовольствием направит против оватки ментальную магию. Запрещено? А ты попробуй сначала доказать магическое воздействие!»
Подруга была права: я в свое время чуть было не пострадала от филидской ревности. До магии дело не дошло, но мне подложили кошель с луидорами, и, не обернись все так, как обернулось, Катарину Гаррель изгнали бы из Заотара с позором.
Итак, мы сблизились с Делфин еще осенью, но окончательно сдружились этим летом, во время каникул. Мои соседки-подружки, Натали Бордело и близняшки Фабинет, отправились по домам. Купидончик – Эмери виконт де Шанвер, младший брат злокозненного Армана – тоже уехал в поместье Сент-Эмур к папеньке с маменькой, а мы, несчастные сиротки и к ним примкнувшие, остались. Деманже, я, несколько филидок, которые с нами общаться не собирались, парочка мальчишек-оватов. Мы поднимались утром по команде Информасьен, академической дамы-призрака, завтракали на кухне, а потом занимались тем, чем велела наша кастелянша мадам Арамис: починка автоматонов, подновление хозяйственных заклинаний, чистка артефактов, помощь в библиотеке с разбором книг. Считалось, что таким образом мы оплачиваем пребывание в академии во время каникул. Свободного времени тоже было много. Мы с Делфин устраивали вылазки с оватского этажа в поля Лавандера, купались в речке, бродили по вечно золотистой ниве и изумрудным лужайкам, болтали. Я все подруге рассказала – все, о чем могла. О маменьке-шоколаднице, детстве в актерской труппе, вилле Гаррель и учителе месье Ловкаче, о первых днях в академии. Призналась, что целовалась с Виктором де Брюссо и Арманом де Шанвером, а еще чуточку – и отдала бы сорбиру свою невинность. Арман де Шанвер маркиз Делькамбр – тогда он был безупречным сорбиром, но в наказание его разжаловали на целую ступень. Его янтарные глаза до сих пор снились мне в кошмарах.
Делфин тоже мне призналась. Давно, очень давно, у нее был страстный роман с одним студентом. Увы, он оказался мерзавцем – из тех, кто обожают стряхивать росу с едва распустившихся бутончиков.
– С тех пор, Кати, я решила: больше ни с кем и никогда!
Я знала, что в мою подругу влюблены сразу двое парней – староста мальчиков-филидов Лазар и Жан Мартен – ее коллега по зеленому корпусу. Последний, кстати, тоже шагнул на лазоревую ступень вместе с объектом чувств. Девушку все это забавляло:
– Глупые мальчишки.
Им обоим, действительно, было по двадцать, и подруга чувствовала себя с ними скорее старшей сестренкой или даже тетушкой.
Делфин происходила из семьи зажиточных торговцев – отец владел целой сетью столярных лавок и поставлял мебель во многие дворцы Лавандера, маменька… Да чем она могла заниматься, если младших братьев и сестер у Деманже было семеро?
– Себе я такой жизни не хочу! – говорила подруга, мечтательно подставляя лицо солнцу. – Ни за что.
Основы магии она изучила прекрасно; кроме консонанты (мудрического алфавита) хорошо разбиралась в артефактах; история и география, пожалуй, хромали, как и живопись с музыкой. Но на зеленой – или, если угодно, изумрудной ступени – особых успехов в общих науках от нас и не требовалось. Зато Делфин стала для меня настоящим кладезем знаний об академии.
– Великолепная четверка Заотара, – фыркала она, пускаясь в воспоминания, – или, как вариант, блистательная: Шанвер, Брюссо, Лузиньяк и Бофреман! Ах, тебе повезло, что в полной силе ты этих мерзавцев не застала. Бофреман у них кукольник, только держит не за ниточки, а прямо за…
Сравнение я сочла несколько жестковатым, поэтому покраснела.
– Парни поступили в оваты вместе, а Мадлен де Бофреман уже подметала полы академии лазоревой юбкой. Обычные избалованные аристократы. Шанвер этот вечно с красными глазами ходил, худой как палка. Но это недолго. Монсиньор старается дворян как можно быстрее вытолкать в филиды, чтоб мест не занимали – вот и эти через год перешли, втроем. Шанвер неожиданно титул маркиза получил, разбогател – тут-то блистательная четверка Заотара и организовалась. Косо не посмотри, слова не скажи. Один за всех и все за одного. Предположим, Виктора де Брюссо кто-то обидел – на следующий день Шанвер с этим кем-то драку затеет, а он драчун знатный был. Или, о чудо, обидчик прямо за обедом лицом бледнеет и в клозет бежит, а Мадлен в окошко пузырек от слабительного картинно выбрасывает. И все, знаешь, злобненько делали, чтоб обидеть, оскорбить посильнее. Или, например, Мадлен приглашает молодого человека на свидание, и они непременно в процессе оказываются наедине в каком-нибудь закутке, который легким движением руки превращается в сцену. Бофреман орет, в обморок падает от возможного насилия, партнер без штанов, зрители гогочут.
Делфин покраснела:
– Однажды я им каким-то образом дорогу перешла. Ну, помнишь, я тебе про неземную свою любовь рассказывала? Виктор де Брюссо очень быстро меня на место поставил.
Я ахнула:
– Неужели?
Голубые глаза подруги блеснули подступающими слезами:
– Чтоб заморочить голову неопытной мадемуазель, много ума не надо. Он и не старался особо: парочка комплиментов, жаркий взгляд, и вот уже дурочка Деманже бегает на свидания к прекрасному принцу, – Делфин сглотнула. – У нас все было, Кати – все, чего приличная мадемуазель позволять себе не должна. Но… Он завязал мне глаза – вроде бы чтоб не испортить сюрприза… Я шла, трепетала от страсти и предвкушения… В какой-то момент Виктор ослабил шнуровку на моем платье… В общем, Кати, когда повязку с меня сняли, я полуголая стояла в ярко освещенном будуаре Мадлен де Бофреман, а вся четверка надрывала животики от моего позора! Знаешь, что они мне говорили? Что я – ничтожество, и что даже если меня позолотить, то теперь, когда бутончик невинности сорван, ни один дворянин больше не обратит на меня внимания.
– И что же ты?
– Я? Я, Кати, убежала оттуда и поклялась себе, что никогда…
Мы больше эту тему с подругой не обсуждали, но… Каковы же негодяи! В Брюссо я не сомневалась – просто эталонный мерзавец. Со мною он тоже поначалу благородство демонстрировал. К счастью, Виктор мне не нравился даже в такой ипостаси, страсти я не испытала и на ухаживания не ответила. Более того, когда дворянин позволил себе настаивать… Ах, к чему эвфемизмы? Когда поганец попробовал по старинному дворянскому обычаю задрать простолюдинке Гаррель юбки в укромном уголке, я сломала ему нос! Но Дионис? Он, единственный из четверки, был мне, пожалуй, симпатичен. До этого момента.
Кстати, и Лузиньяк на целый год покинул Заотар. Не вослед друзьям, а по приказу монсиньора Дюпере. Ректор отправил всех наших безупречных в… Куда-то там отправил. Слухи предполагали разное – слава богам, география Лавандера обширна, а магическая – так вообще безгранична. Поговаривали о каком-то Степном мире, но, разумеется, конкретно никто ничего не знал: клятва Заотара.
«Придется быть очень осторожной, – размышляла я, сидя подле подруги перед камином и глядя в огонь. – Сегодня первое число септомбра, скоро закончится вступительный экзамен, и новичков-оватов будут представлять на балу в зале Безупречности. На балу… Там будут все – мои друзья и мои враги. Святой Партолон, можно попросить тебя о крошечном одолжении? Пусть Арман де Шанвер, его невеста де Бофреман и его друг Виктор де Брюссо передумают возвращаться в академию! Ну пожалуйста!»
Молитвы простолюдинов нечасто исполняются. Вот и моя тоже, хотя я рачительно на ней сэкономила, даже не упомянув имени Диониса Лузиньяка…
Но обо всем по порядку.
Закончив обустраиваться на новом месте, мы с Делфин решили спуститься на зеленый оватский этаж. Студенты, возвращающиеся после каникул, уже наполняли громкими голосами всю дортуарную башню.
– Катарина Гаррель! – бросились ко мне близняшки Фабинет, Марит и Маргот, как только я вышла из кабинки портшеза.
Мы расцеловались. Девочки за время разлуки сравнялись ростом со мной. О, лето они провели прекрасно, на побережье с родителями. Натали? Она тоже приехала, разбирает багаж в гардеробе. Деманже отправилась здороваться со своими приятельницами, а я с Фабинет – в свою бывшую спальню. Натали Бордело действительно занималась гардеробом, даже гардеробищем, если можно так выразиться. Ее семья владела самым популярным в Лавандере домом мод, и, видимо, по наследству Натали передалась страсть к нарядам. Носить это нам было абсолютно негде – правила академии требовали от студентов форменной одежды, но, кажется, девушке доставляло удовольствие просто иметь при себе все это великолепие: шелк, атлас, кружева, лье драгоценной канители и горы блесток.