«Балор-отступник! Гаррель! Ни капельки не изменилась. Не показывать виду, что я ее помню».
Молодой человек посторонился, пропуская Катарину, но, когда она с ним поравнялась, схватил девушку за локоть:
– Мы, кажется, знакомы, милая?
«Что ты творишь, Шанвер? Зачем? Ничего страшного, это не испортит картинки».
Девица замерла, ее очки из розовых стали алыми, потом серыми. Пахнет сандалом, не лавандой. Сменила косметику? Испугана, но собрана и готова к битве.
– Простите?
«Прекрати на нее пялиться! Играй! Не выходи из роли!»
Шанвер саркастично протянул?
– Очки? Неужели меня могла привлечь девица с такой конструкцией на носу?
– Не понимаю, о чем вы!
«Ну, ну, не понимаешь… конечно…»
– Катарина Гаррель, девица в лазоревой форме, которую я не помню ни в голубом, ни в зеленом. Ну, разумеется, это может быть только пресловутая Шоколадница.
Цвет стеклышек опять изменился – кажется, очки реагировали на эмоции владелицы. Забавный артефакт. Любопытно, кто его создал.
В одном Мадлен сказала правду: Катарина Гаррель великолепная актриса. Четкий выговор, продуманные реплики. Но Арман и раньше это знал. Когда она поняла, что кокетство на Шанвера не подействует, попыталась облить его ледяным презрением.
– Его светлость перед самым обрядом лишения памяти приказал мне избегать с ним в будущем всяческого общения. Будущее наступило. Позвольте пройти!
«Позволю, чуть погодя. Сцену нужно закончить на высокой ноте».
Арман сдвинул с носика мадемуазель очки:
– Хорошенькая… пикантная… глазки с поволокой, славный пухлый ротик…
«Как же хочется поцеловать! Ответит? Даст пощечину? Вот и проверим».
Но Гаррель освободилась с удивившей его ловкостью (боевая связка: присед, перенос центра тяжести, разворот, рывок), выпалила:
– Еще раз, Шанвер корпус филид, только посмейте прикоснуться к моему лицу…
И убежала, цокая каблучками по мрамору.
Арман улыбнулся. Хороша, чудо как хороша. И умна: понимает, что если сразу бросится на шею маркиза, он этого не оценит. То есть, разумеется, не оттолкнет, но и связь их будет недолгой. А ей она нужна? Эта связь? Шанверу хотелось бы, чтоб да.
Он отправился на пикник.
Лузиньяка не было – он, видимо, задержался «где-то» по «каким-то делам», об этом сообщила Мадлен. Зато присутствовали две девицы-филидки – Анриетт Пажо и Лавиния дю Ром, ее покорные фрейлины. Ну и, разумеется, Виктор.
Купаться не хотелось, болтать тоже. Бофреман изо всех сил пыталась спасти ситуацию, то делясь свежими придворными сплетнями, то описывая великолепные бриллианты, которые герцог Сент-Эмур преподнес супруге. Фрейлины внимали, открыв рты, молодые люди их тоже открывали, чтоб украдкой зевнуть.
– Я повстречал Гаррель, – сообщил Арман Брюссо на «перевертансе» – тайном языке филидов. – Она оказалась прехорошенькой.
Брюссо оживился:
– Да? Не подурнела? Хотя ты не не знаешь, с чем сравнивать. На балу я вынесу вердикт.
– Виктор! – воскликнула Мадлен, всплеснув руками, – Анриетт видела в траве кролика! Обе мадемуазели желают его поймать. Составишь им компанию?
Брюссо не желал, но Бофреман продолжила на перевертансе – она единственная из девиц академии владела этим исключительно мужским языком:
– Пока ты волочился за дамами вне Заотара, Анриетт снюхалась с каким-то оватом! Или ты немедленно заново очаруешь Пажо, или я останусь без прислуги! Хотя, нет, милый, тогда моей прислугой станешь ты!
Вот этого Виктор допустить не мог.
– Тебе скучно, милый? – вздохнула подруга, когда охотничья экспедиция ушла в поля. – Или тревожно?
Арман покачал головой:
– Никакой тревоги. Монсиньор был крайне приветлив. Кстати, дорогая, в академии грядут перемены. В этом году на белую ступень перейдет не менее дюжины филидов.
Мадлен заинтересовалась, стала расспрашивать.
– Четыре отряда по способностям, – отвечал Шанвер. – Неплохо было бы нам троим очутиться в «стихиях» – насколько я понял, именно их будут тренировать на безупречных. Это хороший шанс. Блистательная четверка исполнит давнюю мечту и вместе наденет белые одежды.
Искренний тон давался молодому человеку не без труда. Но он старался.
Бофреман вздохнула:
– Четверка? С нами нет Лузиньяка.
– Дионис уже ждет нас там.
Еще один глубокий вздох:
– Ты слишком благороден, милый, предпочитаешь видеть в людях только хорошее… Я написала Лузиньяку, сообщила, когда мы прибываем в Заотар и что, по традиции, отметим встречу здесь. И что? Где наш сорбир?
– Уверен, у Диониса есть причина…
– О которой мы не узнаем!
Девушка была права: сорбир не мог рассказать филиду ничего, что касалось белого корпуса. Клятва Заотара.
– Довольно давно, – продолжала Мадлен, – я стала замечать охлаждение Лузиньяка к нашей компании: он изменился, скрытничал, избегал встреч. В прошлом году, до тех ужасных событий, я пыталась поговорить с ним по душам, но… И слухи. Арман, в академии ходит ворох неприятнейших сплетен. Догадываешься, каких?
– Не нужно, – попросил Шанвер. – Я не хочу их знать.
– Увы, они все равно тебя настигнут. И ты узнаешь от посторонних злобных людишек, и… – Бофреман замолчала, раздумывая. – Поступим по-другому. У его величества, ты знаешь, лучшие в мире зельевары и лаборатории, оборудованные по последнему слову магической науки. Мне удалось добиться разрешения их посещать. Я экстрактировала чудесное снадобье – зелье правды. Надеялась, что таким образом нам удасться обойти клятву Заотара, и Лузиньяк поможет тебе вернуть все, чего тебя так несправедливо лишили. Нет, нет, не тревожься. Никаких побочных эффектов, растительные ингредиенты и толика магии. Незаметно подлей зелье, например, в вино Дионису, в его обожаемый глинтвейн, пряности скроют посторонние запахи и вкусы.
В руку Шанвера опустился пузырек. Молодой человек на него посмотрел:
– Спасибо, дорогая, но ничего подливать Лузиньяку я не буду. Незаметно? Это подло и недостойно благородного человека. Дионис выпьет твое снадобье, только если сам этого захочет.
– Он не захочет! Неужели ты не понимаешь, какая грязь может политься из его рта? Всем известно, что наш драгоценный бывший друг долгие годы страдает от неразделенной любви к тебе!
– Довольно! – Шанвер встал. – Я немедленно разыщу Лузиньяка и поговорю с ним начистоту. И, Мадлен, если ты еще раз позволишь себе повторить эту чудовищную…
Уф-ф-ф… Какой хороший повод изобразить яростную беспомощность. Именно так и повел бы себя прошлый Шанвер. Уйти от неприятной темы в прямом и переносном смысле. Он и ушел. Пузырек опустил в карман камзола – после посмотрит, что там за зелье.
Однако пикник не был столь уж бесполезен. Бофреман, передавая придворные сплетни, упомянула несколько любопытных деталей. Через некоторое время нужно будет исподволь расспросить – явный его интерес вызовет подозрение. Какой полезной для Армана оказалась эта связь. Связь… Шанвер надеялся, что для ее укрепления спать с бывшей невестой ему не придется. Очень давно они с Бофреман эту страницу для себя перевернули, как тогда казалось Арману, ко взаимному удовольствию, но в прошлом году неожиданно опять сошлись. Арман помнил. Первое число септомбра, пикник, купание, обнаженная и прекрасная как нимфа Мадлен. Даже тогда он ее не хотел, а вот ночью, напившись до потери человеческого облика из-за того, что хорошенькая ансийская пейзанка оказалась Шоколадницей, допустил в свою постель благородную аристократку Бофреман. Каким же он был болваном! Ах, его надежды разбила жестокая реальность! Ах, мадемуазель Кати не столь невинна, как показалось! И что? Нужно было хватать ее еще там, в кладовке, тащить в свое логово и уже там осыпать золотом или поцелуями, или тем и другим. Его тело хотело Катарину Гаррель и тогда, и сейчас.
Арман де Шанвер бродил по коридорам академии в ожидании бала, кивал знакомым, отвечал на вежливые расспросы. «Да, разумеется, он вернулся, чтобы опять стать сорбиром. Он Делькамбр! И любой, кто посмеет в этом усомниться…». В общем, отыгрывал роль напыщенного индюка, тем временем не забывая прислушиваться к чужим разговорам. Монсиньор Дюпере оказался прав: Урсула поделилась со своим «малышом», среди прочего, и демонически острым слухом.
Заотар – компактная модель дворянской жизни, и в нем, как в тигле зельевара, экстрактируются все возможные сплетни.
«Блистательная четверка воссоединилась, вот горе-то… А как без них было спокойно… Гаррель теперь не жить, Бофреман ей отомстит, Шанвер… Шоколадница… Шу-шу-шу…»
Не то. Все не то.
«…пробрался демон… чума… ах, ничего пока не понять… мэтр Гляссе из башни Живой Натуры…»
Зоркий взгляд Шанвера вычленил из толпы парочку оватов, соотнес слова с движением губ, а ноги неторопливо приблизили маркиза к цели. А это уже любопытно, господа. Более чем…
Рыжую шевелюру друга (бывшего?) Арман увидел только в зале Безупречности во время общего построения. Загорел, кончики волос выцвели на солнце. Он провел довольно много времени в… Шанвер не должен знать, где. Дела белого корпуса, клятва Заотара. Но он знает: в Степном мире, на подступах к храму Тутенхейм. Впрочем, это не особо важно.
Катарина Гаррель явилась под руку с оваткой Деманже. Делфин. Арман помнил, милая девушка. Кажется, они с Мадлен давным-давно были подружками. А потом рассорились. Вот это Шанвер уже помнил смутно: второй или третий год на лазоревой ступени, блистательная четверка излишне увлекалась зельями Бофреман, все как в тумане, но было очень весело. Болваны!
– Она подурнела, – сообщил де Брюссо, стоящий рядом с Арманом, – Шоколадница. Стала абсолютно непривлекательной. Раньше это был такой невинный бутончик, а теперь… Дикая кошка, разве что не шипит.
«Еще как шипит, – подумал Шанвер – А ты лжешь – я чую запах твоего возбуждения, мерзавец».
Когда представление закончилось, Лузиньяк подошел к друзьям. Он очень изменился, разительно – стал отстраненным и безэмоциональным. Общие фразы, вежливые расспросы, расплывчатые ответы.