воспользовался. Безумие! Дионис говорил, ты уверенно опознал заклинание?
Арман настороженно кивнул. Бофреман фыркнула:
– И лучший друг Лузиньяк даже не поинтересовался, откуда такая уверенность у филида? Ах, прости. Так вот, «безумие». Но нынче утром Шоколадница сообщила Брюссо, что заклинание было другим – «нежная страсть». Ну, ты понял? Они ведь крайне похожи.
Шанвер пожал плечами:
– Какая разница?
– А такая, милый, что наша комедиантка пожаловалась Виктору, что «нежная страсть» не развеялась. Болван Брюссо уже не уверен, какое именно заклинание накладывал, но собирается воспользоваться его плодами. У них свидание в той самой каморке на галерее залы Безупречности, и Брюссо просил меня лишь о том, чтоб я дала ему достаточно времени насладиться прелестями Гаррель, прежде чем приводить туда благодарную публику.
Арман поморщился:
– От подобных зрелищ я предпочту воздержаться.
– Нет, ты все-таки не понял, – девушка сокрушенно вздохнула. – Это Гаррель, Шоколадница из Анси, расчетливая и хитрая, к тому же актриса. Готова поставить тысячу луидоров против лошадиного яблока, что Брюссо ожидает ловушка, и опозорен окажется именно он. Вот на какое представление я хочу тебя пригласить. Уверена, Виктора выставят на посмешище, абсолютно голого, обмазанного чем-то липким, обсыпанного перьями, да еще и с ночным горшком на голове вместо шляпы. Ну, неужели не захочешь посмотреть? Кстати, Лузиньяк тоже приглашен – его, наконец, выпустили из Белых палат.
Любоваться чьим-либо позором Шанверу не хотелось, но он счел повод удачным, чтоб при свидетелях порвать с де Брюссо. В том, что именно Виктор окажется повержен, сомнений у Армана не было абсолютно. А неприглядная сторона Гаррель… Что ж, увидев ее, маркизу Делькамбру будет проще забыть свою нелепую влюбленность в Катарину. Все женщины одинаковы…
Глава 22Нисходящее действие и развязка
За полтора часа до отбоя некая студентка, таясь и поминутно озираясь, вышла из спальни северного коридора (седьмая дверь по правой стороне), на цыпочках пробралась в фойе и, юркнув в кабинку портшеза, шепотом попросила:
– На нижний этаж, мадам Информасьен, будьте любезны.
Некая студентка была одета в домашний шлафрок, перетянутый у пояса кушаком, волосы ее, свободно распущенные по плечам, напудрены не были, и вообще, весь вид мадемуазель говорил о готовности ко сну, в которой ее и застало неодолимое желание прогуляться. И, как ни таилась эта загадочная студентка, за ее перемещениями по коридору наблюдали десятки любопытных глаз – из-за приоткрытых дверей спален и умывальни либо сквозь наброшенные на обладателей сих глаз чары незаметность, ибо (о чем стоило упомянуть) дело происходило в магической академии Заотар.
Последний акт задуманной мною пьесы должен был вот-вот начаться, я вдохновенно отыгрывала интерлюдию: «Простушка спешит на тайное свидание – пластика, балет, либретто за авторством мадемуазель Бордело». К слову, упомянутая последней мадемуазель, отвечающая также за сценические костюмы, настаивала на облачении ведущей актрисы в великолепный бальный наряд, коих у костюмерши было в избытке, но актриса, то есть я, отказалась. Как говорится, лучше меньше, да лучше, шевалье де Брюссо должен лицезреть поначалу простушку, а не фам-фаталь. Поначалу… А там уже как получится.
Местом действия мы выбрали ту самую комнату пыток, в которой мэтр Девидек обучал меня филидским проклятиям.
Когда я вошла, Лазар с Мартеном передвигали дыбу к стене, на которой Эмери закончил рисовать размашистые мудры, а Натали, державшая наготове ткань, запрыгнула на орудие пытки и задрапировала стену. Близняшки Фабинет хлопотали над медной жаровней, ссыпая в нее разнообразные порошки из аптекарских коробочек и пузырьков, а всем процессом руководила Делфин Деманже, сидя в массивном, неведомо откуда здесь появившемся кресле.
– Все почти готово, – сказала она и встала. – Так, давайте еще раз все повторим. Кати встретит шевалье здесь. Лазар и Мартен занимают позиции у выходов, как только Брюссо пересечет контур следящего заклинания.
Молодые люди кивнули, Делфин повернулась к близняшкам.
– Жаровня заряжена, – отрапортовала Марит: – Истолченный рог водяной лошади, немного ароматной амбры и чуточку мускуса.
Ее сестренка хихикнула:
– Амбра и мускус призваны, чтоб замаскировать запах порошка из рога, – она согнулась пополам от смеха, – который заставит шевалье потерять голову от страсти.
– Только шевалье? – спросила я.
Ответила Марит:
– Можешь не беспокоиться, Кати, этот афродизиак действует только на мужчин.
– Великолепно, – решила Деманже. – Брюссо является, дышит ароматами… Кстати, он поймет, куда именно его зовут?
– Разумеется, – нараспев сообщила Натали Бордело, прижав руки к груди. – В указанном им для свидания месте встречи шевалье найдет чудесную музыкальную шкатулку, открыв которую, услышит подробнейшие инструкции.
К слову, я знала, что в шкатулке еще лежит выполненное из шоколада сердечко. Этот штрих мы придумали, как подводку к страстному монологу: шоколадное сердце Шоколадницы и все в таком роде. Шедевр кондитерского искусства Натали заказала в «Лакомствах» и строго на меня прикрикнула, когда я заикнулась, что буду ей должна:
– Не делай из денег культа, Гаррель! Какой еще долг?
– Хорошо, – продолжала Делфин проверку. – Брюссо приходит, Гаррель некоторое время морочит ему голову, принуждая снять одежду. Купидон?
Эмери показал пухлой ручкой на стену:
– Скрытое за тканью заклинание станет активным, как только Кати скажет: «Пли!». Виктора окатит сладчайшим медовым душем.
Мы все проследили сначала его жест, потом перевели взгляды на потолок – там на вбитом в камень крюке угрожающе покачивался медный ночной горшок с витой ручкой.
– А перья? – спросила Делфин.
Купидон презрительно фыркнул:
– Мадемуазель Деманже не удивилась мягкости кресла, в котором сидела? И, видимо, успев позабыть все оватские премудрости, не смогла опознать в настенной консонанте последовательность команд?
Делфин покраснела, а я удивилась раздражительному высокомерию Эмери. Раньше малыш был гораздо добрее.
– Катарина, – повернулся ко мне Купидончик, – самое главное: с момента твоего «пли» процесс уже не остановить. Мед выльется, кресло лопнет, поднимая вихрь птичьего пуха. Поэтому, крикнув команду, ты должна молниеносно броситься под защиту стола. – Мальчик показал на дыбу.
– Спасибо, – сказала я и случайно перехватила восторженный взгляд Натали, направленный на Эмери.
Это было забавно и немножко грустно: у Бордело с виконтом де Шанвером, кроме разного происхождения, еще и приличная разница в возрасте. Четыре года – не много, когда обоим за двадцать, но сейчас Эмери – ребенок, а Натали – почти взрослая девушка. Увы.
Ее, кажется, посетили похожие мысли, она вздохнула и отвернулась.
Делфин еще раз повторила последовательность: шевалье раздевается, его обливает медом и обсыпает перьями, в этот момент Лазар с Мартеном начинают шуметь, Виктор в испуге бежит прочь…
Мои товарищи по квадре согласно кивали, хотя на лицах их ни малейшего предвкушения от предстоящей проказы не читалось, лишь спокойная уверенность. Они считали, что Катарина Гаррель в своем праве карать Виктора де Брюссо, и выбор наказания тоже за ней.
Из коридора до нас донесся топот дамских каблучков, и через короткое время у раздвинутой решетки появилась запыхавшаяся кузина Жоржетт.
– Поторопитесь, – выпалила она, – Брюссо уже вышел из своей спальни, нам нужно незаметно смешаться с публикой, чтоб ничего не пропустить и контролировать ситуацию.
Друзья ушли, я села в кресло, попыталась ощутить радость предвкушения или хотя бы злорадство, но, увы, отчего-то становилось все гаже. Катарина Гаррель собиралась некрасиво и подло мстить. Подло? Позвольте, но разве не Виктор обидел мою подругу Делфин и почти обидел меня? И что же, теперь отвечать ему той же монетой?
Без Гонзы в голове диалога не получалось, я раздраженно фыркнула и топнула ногой. Прошло еще около четверти часа.
– Скучаешь? – фамильяр вывалился мне на колени прямо из воздуха, а портал, которым он воспользовался, схлопнулся.
– Думаю, – огрызнулась я. – Ты уверен, что мой платок сейчас при шевалье де Брюссо?
– Уверен: я был в его спальне, когда Виктор одевался к свиданию. Грязную тряпочку он положил во внутренний карман – наверняка, чтоб преподнести прекрасной Катарине в знак искренних чувств. – Крысеныш взбежал по рукаву шлафрока на плечо, ткнулся носом в щеку. – Ну, мелкая, что тебя гложет?
Я призналась, демон хмыкнул:
– Этот мужчина собирается смешать тебя с грязью, растоптать, практически уничтожить. Давай вообразим, какое будущее ждало бы тебя, произойди сегодня все так, как хочет де Брюссо? Ты рыдаешь – слабая, ошеломленная предательством, а вокруг хохочущая недобрая толпа. Твои действия?
Мои плечи зябко передернулись, хотя благодаря жаровне в комнате было невероятно жарко.
– Даже думать об этом больно. Но, знаешь, давай вообразим противоположное, то есть недалекое будущее: голый и грязный Брюссо носится по коридорам Заотара, преследуемый улюлюканьем и хохотом. Он повержен, страдает. Что в этот момент чувствую я?
– Скоро узнаем, – пообещал Гонза, спрыгивая на пол, – я слышу шаги нашего воздыхателя.
Крыс юркнул под дыбу, его глазки блеснули зелеными искрами из темноты:
– Твой выход, мелкая, сорви аплодисменты.
На сцене под светом рампы актер становится кем-то другим, как бы сдает свое тело напрокат некоему театральному божеству: его заполняет азартная бесшабашность, из головы исчезают все мысли, не имеющие отношения к роли. То же самое сейчас происходило со мной. Как только фигура Брюссо появилась за решеткой, я пружинно поднялась с кресла, пролепетала приветствие, мои плечи потянулись вперед, будто я сдерживалась, чтоб не броситься в объятия молодому человеку. Ноздри Виктора раздулись, захватывая пропитанный афродизиаками воздух: