– На что именно меня закляли?
– Не знаю! Ах, Кати, зачем ты только пришла?
Резонный вопрос заставил меня смутиться:
– Честно говоря, собиралась закатить скандал твоему злонравному братцу и… Эмери, я же вижу, как ты страдаешь, как пытаешься зажевать свою боль и обиду.
– В точности слова Армана, – вздохнул малыш. – Возьми себя в руки, Пузатик. Сладости дарят мимолетное удовольствие, иллюзию.
Не хотелось признавать, но в этом я была согласна с Шанвером. Сласти дарят. Любопытно, чем он сам меня одарил? Чесоткой? Чиряками пониже спины? Мышиным хвостом? Немедленно ощутив в себе признаки всего вышеперечисленного, я поерзала в кресле.
– Что еще говорил твой брат?
Купидон фыркнул:
– Вообще или сегодня?
– Вы объяснились?
– Увы. Арман уверяет, что на решение папеньки никак не влиял, а маменька что-то не так поняла. Разумеется, это ложь от первого до последнего слова. Знаешь, он даже предложил мне денег, чтоб оплачивать… эти… – Купидончик посмотрел на потолок, как будто ища подсказку. – Нужды! Оплачивать нужды. Я, разумеется, отказался.
«Болван!» – захотелось прикрикнуть мне, но я вспомнила о гордости – своей, которая не позволит мне просить помощи у мадам Шанталь и маркиза де Буйе.
Если дело обстоит именно так, как рассказывает Купидончик, великолепный Арман, разозленный успехами младшего брата, теперь ему мстит. И обещанные деньги – всего лишь способ унизить малыша.
– А потом в гостиную явилась Катарина Гаррель, – хихикнул Эмери, – и, вместо того, чтоб лишиться чувств, как пристало приличной мадемуазель…
Мы проболтали почти до отбоя, смеялись, подначивали друг друга, строили планы. Нет, наши проблемы никуда не делись, но сейчас не казались столь уж серьезными. Деньги? Презренный металл, как-нибудь найдутся. Заклятие Армана? Ну, не смертельное же. К тому же его можно снять. Если на это не согласится сам де Шанвер, я попрошу другого мага. В конце концов, обращусь с жалобой к ректору. Но это на крайний случай.
Мы с Купидончиком изучили раздел «Свода законов и правил», касающийся наложения чар на коллег по академии. Это было запрещено и строго наказуемо. То есть, теоретически, Армана должны наказать. Проблемой может стать доказательство его вины. Эмери уверял, что мастерство сорбиров маскирует их заклинания. Мое слово против слова маркиза Делькамбра? И чье же окажется весомей?
Святой Партолон, почему жизнь в академии с самого начала оказалась такой сложной? Это так утомительно и абсолютно мне не нужно: разбираться с далекими от учебы вещами. Я хочу постигать науки, добиваться успехов, получить диплом. Зачем мне общение с аристократами, тем более, столь неприятными, как сорбир Шанвер, или его приятели-филиды? Какая жалость, что покойному ректору пришло в голову развлечься на вступительном экзамене и подменить мой формуляр. Будь я сейчас обычной студенткой зеленой ступени, скромной, не привлекающей внимания, было бы гораздо проще. Ведь учиться мне невероятно нравится.
Кстати, об учебе. Фолианты, рекомендованные мэтром Мопетрю, я прочла, значит, могу просить его об отмене запрета на посещение лекций по консонанте? Не лично. Он этого не хотел. Мэтр Картан, секретарь ректора, непременно окажет содействие. Завтра я загляну в канцелярию. Деньги? Тут придется наступить на горло собственной гордости и попросить их у матушки. Да, стыдно, но другого выхода у меня нет.
А как быть Эмери? Если бы не его аристократическое высокомерие накануне, сдачи с золотого луидора Купидончику хватило бы на первое время.
Я вздохнула: «Брось, Кати, если бы да кабы… Одна прекраснодушная мадемуазель выкупила у птицелова сову, даже не попытавшись торговаться. Тоже высокомерие, так что не тебе сейчас осуждать мальчишку. Оба вы оказались не готовы к самостоятельной жизни, оба не знали цены деньгам и поэтому находитесь сейчас в похожих ситуациях».
Глава 13. Белая полоса Катарины Гаррель
Наутро, до завтрака, собравшись в зале Безупречности, студенты Заотара приветствовали воинов в белоснежных одеждах. Они нас защитили, они сражались с агрессивными иарами, обитателями Океана, заново запечатали Дождевые врата, разделяющие наши миры. Сорбиров было немного, всего двадцать. Только мужчины, рослые, с великолепной выправкой, длинными аристократическими волосами и равнодушными, как будто заледеневшими, лицами. Величие Лавандера, сливки сливок. Демоны – то есть, простите, фамильяры – публике не показывались, хотя мне иногда чудились едва заметные силуэты чудовищ.
Напоследок монсиньор Дюпере сообщил, что расследование причин аварии будет продолжаться, и мы, студенты, не должны бояться допросов специально созданной дознавательной комиссии.
Слушала я вполуха: даже если меня решат допросить, ничего толком рассказать не смогу. Мое лазоревое платье выделялось в оватском ряду, наверное, поэтому я постоянно чувствовала направленные на меня взгляды других студентов.
Вот интересно: сорбиров всего два десятка, а оватов, считая первогодков, около двухсот. Почему же филидов так много? По логике, чем выше ступень, тем малочисленнее она должна быть.
– Как бы стать фактотумом одного из безупречных? – вздохнула шепотом одна из оваток. – Шанверу не нужна горничная?
Ей так же шепотом ответили:
– К нему не пробиться, попробуй Клермона, хотя он, по слухам, тот еще зануда.
Шу-шу-шу… До конца септомбра, потом придется ждать, фактотумские контракты принято подписывать первого числа каждого третьего месяца… Дело не в деньгах, а в возможностях, которые дает близость к аристократам… Контракт можно получить в канцелярии или переписать образец… Не задираться, филиды нанимают охотней… лучше к мужчине, дамы излишне нагружают работой… Танцы, вечеринки, прогулки при луне… На лазоревом этаже кипит настоящая жизнь, не то что на зеленом.
Арман де Шанвер стоял на возвышении в ряду своих товарищей. Его лицо выражало вежливую скуку, янтарные глаза скользили по зале, ни на ком не останавливаясь.
Вчерашние царапины с безупречного лица исчезли. Неужели его сиятельству хватило магических сил на лечение после того, как он проклял несчастную Катарину? Или проклятие было слабеньким? Так почему мне ночью не удалось ни на минуту сомкнуть глаз? Может, нервы? Или, что скорее, заклинание было отложенным. В один ужасный момент оно сработает, и вуаля – Шоколадница выпустит павлиний хвост прямо в учебной аудитории или закукарекает в библиотеке.
Я украдкой зевнула. К счастью, времени, чтоб мучиться ожиданием «ужасного момента», у меня не было – много дел.
После завтрака, пользуясь тем, что библиотека еще не была готова открыть двери студентам, я посетила галерею Перидота, купила приличные чулки, приценилась к добротным папкам-паспарту, обтянутым сафьяном, решила не шиковать и ограничилась мотком бечевки и шилом.
Конспекты требовалось привести в порядок, чем я и занялась, устроившись на холодной каменной скамье у двери канцелярии в ожидании мэтра Картана. Факел, закрепленный в стене, чадил, но давал достаточно света. Скоро у меня уже были две аккуратные тетрадки – по консонанте и магической географии, изначальный бесконечный лист, девственно чистый (его подшивать я побоялась: а вдруг он от этого перестанет размножаться!), и еще один листок – испещренный набросками с двух сторон черновик. Проблема магической бумаги состояла в том, что написанное на ней невозможно было стереть никаким способом, также ее нельзя было порвать. Эмери говорил, что только огонь уничтожает магическую бумагу, и что раз в год студенты жгут конспекты в специальном костре. Но это произойдет только в последний день весны, перед самыми каникулами.
Кстати, а написать письмо маменьке на магической бумаге будет прилично? Или попытаться отыскать лист обычной? В Заотаре она есть? Нужно спросить Купидона.
Я повертела в руках черновик. «Донасьен Альфонс Франсуа барон де Дас, дражайший посмертный почетный синьор…» – было написано внизу. Это я в портшезе развлекалась, пока ждала освобождения, а потом заснула, так и не придумав чем продолжить обращение. Теперь под обращением стоял жирный вопросительный знак, оттенок чернил отличался. Барон мне ответил? Схватив перо, я вывела: «Монсиньор, вы здесь?» Подождала. Сначала на бумаге возникла точка, превратившаяся в черточку, потом еще одна черта, и еще. Пунктирная линия дошла до края страницы, я перевернула лист. Черточка, черточка, невидимое перо описывает круг, заключая в него один из мудрических знаков, то есть, мою жалкую попытку мудру изобразить.
– Не понимаю, – шепнула я.
– Что вы здесь делаете? – требовательный мужской голос заставил меня подпрыгнуть.
Ректор Заотара, не почетно-покойный, а вполне живой монсиньор Дюпере возвышался у двери. Факел отбрасывал на нее тень мужской фигуры с птицей на плече. В реальности птицы не было. Фамильяр? Снежный ястреб?
– Монсиньор, – я вскочила на ноги, поклонилась. – Катарина Гаррель ожидает мэтра Картана.
– Он занят, мадемуазель, руководит дознавательной комиссией.
И ректор распахнул дверь, чтоб войти в канцелярию.
Я чуть не расплакалась. Занят, конечно, сейчас все заняты. А что делать мне?
Для начала – не реветь, почтительно дождаться, пока начальство удалится, подобрать с пола оброненный листок, взять вещи и отправляться… Куда? Библиотека не работает, урок в Малахитовой башне у мэтра Оноре только после обеда.
– Почему вы не на занятиях, мадемуазель Гаррель? – неожиданно обернулся ректор.
Я честно объяснила.
– Вы ведь не собираетесь рыдать? – подозрительно спросил монсиньор Дюпере.
Видимо, хотя я старалась держать лицо, в голосе проскользнули плаксивые нотки. Вы бы, месье, шли к себе – не собираюсь, но разве от моего решения эти проклятые слезы зависят? Ступайте, ну пожалуйста!
Молча я помотала головой и уставилась в пол. Ректор вздохнул:
– Ну, давайте посмотрим, что там за чудесный индивидуальный план составил вам талантливейший мэтр Картан. Пройдемте в кабинет.