«Талантливейший» он произнес, будто грязное ругательство, потом, присев на корточки, поднял с пола мой черновик и вежливо его мне протянул. Я поклонилась, выставив перед собой руки, как будто оруженосец, принимающий меч у сюзерена, но в ладошки мои ничего не опустилось. Более того, подняв удивленный взгляд на монсиньора Дюпере, я его перед собой не обнаружила.
– Сюда, Катарина, – приказал ректор, успевший скрыться за дверью канцелярии, – поторопитесь. Информасьен, душа моя, посмотри, где болтается Картан, чтоб через пять минут он прилетел ко мне на крыльях вдохновения, иначе, клянусь, крылышки я ему пообломаю.
Я опасливо шагнула через порог. Монсиньор Дюпере ворошил левой рукой бумаги на секретарском столе, в правой он держал мой листочек. За окном бушевала буря, затянутое тучами небо раскалывали серебристые зигзаги молний, море угрожающе вздымалось. Святой Партолон!
– Сядьте, – велел Дюпере, заметив мое появление, сам опустился в секретарское кресло. – Информасьен, будь любезна позвать также Мопетрю.
– Он ведет урок у… – начала дама-призрак.
– Немедленно! – перебил ее вопль ректора.
Я вздрогнула и вжалась в спинку стула.
– Прости, – Дюпере извинялся не передо мной, иначе, клянусь, от обращения на «ты» я бы лишилась чувств. – Ну почему я должен разбираться со всем самостоятельно?
– Потому что ты ректор Заотара, Мишель, – сообщила Информасьен тоном заботливой матушки. – Оба мэтра уже спешат на твой зов.
– Благодарю, душа моя, – произнес монсиньор в пространство и посмотрел на меня. – Итак, мадемуазель Гаррель, в вашем индивидуальном расписании всего пять предметов?
– Общая магия, история, география, головоломия и консонанта, – подтвердила я. – Последнюю мне пока посещать не разрешается.
– Это тоже идея мэтра Картана?
– Нет, что вы. Причина в моей неподготовленности.
– Именно в ней! – возопил мэтр Мопетрю, возникая на пороге. – И если мадемуазель вздумала жаловаться вам на мое решение…
Профессорская шапочка учителя сползла ему на затылок, так он торопился.
– Сядьте, – перебил преподавателя ректор.
Мопетрю рухнул на стул для посетителей, прожигая меня злобными взглядами.
– Итак, – продолжил монсиньор, рассеянно выдвигая ящики письменного стола, – у вас, мадемуазель Гаррель, всего четыре предмета и уйма свободного времени. На что вы его употребляете?
– На самообразование, – пискнула я, отчего-то чувствуя себя виноватой, – изучение фолиантов в Цитадели Знаний. Кстати, мэтр Мопетрю, оба рекомендованных вами труда, и «Первую дюжину», и «Сборник чистописательных заданий», я изучила. Не будете ли вы добры проверить мои знания?
Выхватив из сложенной на коленях стопки тетрадь по консонанте, я показала ее учителю.
– Не сейчас, разумеется, простите, а… когда вам будет угодно.
– «Первая дюжина», «Сборник чистописательных заданий»? – фыркнул ректор. – Чувство юмора дражайшего мэтра оставляет желать лучшего.
Мопетрю покраснел, и меня кольнуло чувство невольного сострадания.
– Простите, монсиньор, – сказала я, – но не думаю, что это шутка. Я сама просила мэтра Мопетрю посоветовать мне самые простые тексты, он всего лишь исполнил просьбу необразованной студентки. И выбор книг показался мне великолепным.
– Неужели? – удивились оба месье.
Во взгляде преподавателя консонанты читалось недоверие и опаска.
– Да! Великолепным! Изучение любых наук следует вести от простого к сложному. В моем случае требовалась даже не простота, а примитивность, – я азартно зашуршала страницами конспекта. – Вот, посмотрите, здесь до меня дошло, что все черточки знаков наносятся строго по направлению сверху вниз, здесь я поняла, как добиться зеркальности откидных крюков, а здесь…
Мэтр Мопетрю вытянул шею, отчего его шапочка еще больше съехала:
– У мудры «человек» должны быть на кончиках загибы-штрихи.
– Вот так? – вооружилась я пером. – На картинке у человечка были шпоры, и мне показалось, что они там просто так, а они были для наглядности.
Учитель придвинул ко мне стул, отобрал перо:
– Слишком размашисто. Вот так, ставите точку и едва передвигаете в сторону кончик пера.
Я попробовала повторить, поблагодарила, спросила о значении кружочка в решетке мудры «день», Мопетрю ответил, что значения нет, а смысл консонанты в запоминании последовательности знаков.
Впрочем, пришлось прерваться: в кабинете появился секретарь мэтр Картан.
– Вот и вы, месье Рене! – обрадовался ректор и запустил в пришедшего какой-то книгой – не фолиантом, а дешевенькой брошюркой. – Или вы предпочитаете отзываться на имя Натан?
Книжка, взмахнув обложкой, как бабочка крыльями, упала на ковер. «Девица для директора академии, – рассмотрела я, – месье Н. Реке». Эту я еще не читала. «Н»? Натан? Натан Реке? Минуточку, если переставить буквы, получается анаграмма – Рене Картан! Секретарь монсиньора Дюпере пишет романчики по два зу? О, святые покровители!
Ректор продолжал бушевать, за окном бушевало море, и оно делало это для нас беззвучно, в отличие от монсиньора. Как он орал! Он, простой вояка-сорбир должен заниматься в вашем идиотском Заотаре всякой ерундой! На него вешаются студентки, потому что кое-кто, не будем показывать пальцами… В этот момент перст начальства как раз был направлен на мэтра Картана. Кое-кто развращает молодежь непотребными книжонками. Мы что думаем, прибыль от продажи этих писулек способна хоть как-то компенсировать его, монсиньора, страдания?
Мы так не думали, тем более я как раз переваривала информацию о том, что выпуском двухзубцовой литературки занимается наше почтенное учебное заведение. Нет, ну ведь крохоборы. Все нам мало, то есть им.
Мэтр Картан пережидал бурю стоически, мэтр Мопетрю делал вил, что его она не касается. Мадам Информасьен серебристо бормотала:
– Мишель, успокойся, Мишель, держи себя в руках…
Наконец, ректор замолчал, отдышался, сел в кресло и спокойно проговорил:
– Первое: вы, мэтр Мопетрю, немедленно позволите Катарине Гаррель посещать свои занятия.
– Конечно, конечно, – кивнул учитель. – Мадемуазель неплохо справилась с первым заданием и, хотя ее скудных знаний все еще недостаточно…
От затопившего меня невероятного счастья я ощутила головокружение.
– Второе, – перебил подчиненного Дюпере, – Картан, через час индивидуальный план означенной мадемуазель должен лежать передо мной составленным таким образом, чтоб у нее не оставалось ни минуты на самообразование.
Святой Партолон, способно ли живое существо вместить все пролитое на меня блаженство?
Ректор продолжал говорить:
– Рене, ваше руководство дознанием завершено, комиссия распускается. Информасьен, душа моя, позови ко мне ар-Рази и кого-нибудь из свободных артефакторов, а лучше двоих – мы будем творить новую запирающую печать для Дождевых врат. За работу! Не спите, Картан, составляйте расписание. Серж, идите в мой кабинет, проявите свое мастерство мудролога.
Решив, что мне самое время удалиться, я тихонько поднялась со стула, прижала к животу стопку конспектов, осмотрелась, ища листок черновика. Монсиньор его куда-то уронил? Нет, бумага все так же была в руках Дюпере.
– Виновник катастрофы найден? – спросил секретарь, несколько разочарованный потерей должности руководителя. – Это маг-разрушитель?
Я замерла, и не потому, что мне было любопытно, а оттого, что монсиньор расхохотался и расправил на столе мой черновик:
– Любуйтесь, господа. Мопетрю, ваше экспертное мнение?
Мнение мэтра написанию не подлежало ввиду его, мнения, абсолютного неприличия. Все присутствующие уставились на лист бумаги, на обведенную кружочком мудру – нелепую попытку глупенькой первогодки сотворить магию. На мои каракули!
– Ну, Катарина, – спросил ректор с весельем, от которого мне стало дурно, – объясните, как вам пришло это в голову?
– Что именно?
– Разбить печать Дождевых врат.
– Но я… не хотела…
Вся прожитая жизнь пронеслась перед глазами в один миг – тем более, что особо долгой она не была. Это конец, Катарина. Когда на площади Карломана тебя поведут на плаху, попытайся сохранять достоинство. Нет, погодите. Если меня собираются казнить, зачем мэтру Картану велели составить новое расписание?
– Святые покровители, – фыркнул Мопетрю, – хватит мучить девочку, господа. Неужели не понятно? Она всего лишь совместила два знака – «вода» и «рот». Вам хотелось пить, Катарина, правда? К сожалению, мудра «рот» может значить также «вход», либо «зачатие», либо «врата», и именно в этом последнем значении сыграла. Примитивные знаки составили простую форму, которая, в свою очередь, наполнилась чувством жажды.
– Простейшая физиологическая потребность, – пробормотал мэтр Картан, – они самые сильные.
– И отчего-то маги Заотара привыкли ими пренебрегать, увлекшись плетением магических кружев, – Монсиньор протянул мне мой черновик. – Сохраните его на память, мадемуазель Катарина.
– Меня не накажут?
– За что? Вы не собирались причинять вред, случившееся – недоработка защитных заклинаний. Скорее, вас нужно наградить. Двести баллов? Дайте ваш «зип».
– Простите? – пролепетала я.
– Свод законов и правил. Сейчас студенты его по-другому называют?
Я понятия не имела, протянула ректору книгу и сквозь клубящийся перед глазами туман смотрела, как монсиньор размашисто пишет: «Катарина Гаррель корпус филид двести баллов за обнаружение брешей в обороне академии».
– Итак, мадемуазель, – Дюпере вернул мне «Свод», – у нас с вами осталась на сегодня только одна мелочь – клятва Заотара.
– Как прикажет монсиньор.
– Вы никому не расскажете о том, что произошло здесь и сейчас. Оно останется в этих стенах. Ступайте.
И все? Никаких заклинаний или обрядов?
– Поздравляю, – шепнул мэтр Картан, провожая меня к двери, – если к концу этого учебного года вам удастся войти в тройку лучших студентов, оплату за следующий с вас взымать не будут.
Я вышла из канцелярии, пошатываясь, присела на скамью – ноги не держали. Из-за неплотно прикрытой двери в фойе-пещеру до меня доносились мужские голоса.