– Добро пожаловать, мадемуазель Гаррель, в мою скромную обитель.
В его? Испугаться я не успела, Эмери вскочил с кресла с возгласом:
– Кати!
Безупречные брови над янтарными глазами Шанвера удивленно приподнялись, сам же он подниматься не спешил. Фи, как невежливо.
Я вошла, поздоровалась. Обычная гостиная – пожалуй, скудновато обставленная: пара кресел перед зажженным камином, козетка у стены, стол, несколько стульев – ни украшений, ни безделушек. Но самое главное и приятное для меня – никаких следов Мадлен де Бофреман. Хоть с этим мне повезло. Пока я осматривалась, Лузиньяк отыгрывал роль радушного хозяина:
– Моего соседа, маркиза Делькамбра, вы, Кати, знаете, мы с ним делим на двоих общую гостиную.
Шторы на окнах были задернуты, а две двери, справа и слева, видимо, в спальни.
Я топталась у порога, ожидая, когда мне предложит сесть. Под странным взглядом Армана чувствовала я себя неуютно, Эмери, кроме первого возгласа, больше ничего не говорил, в его опущенной руке я заметила папку-обложку – кажется, своим появлением я прервала проверку домашних заданий. Дионис, наконец, поняв мои затруднения, широко улыбнулся:
– Присаживайтесь, мадемуазель. Не желаете глинтвейна?
Он кивнул на камин, где над огнем был подвешен небольшой котелок. Мне стала понятна причина густого пряного запаха, наполнившего комнату. Нагретое вино со специями. Он сказал, глинтвейн? Я его уже пробовала, на ледяной террасе филидов, и повторять этот бесценный опыт абсолютно не хотелось.
– Благодарю, нет, – сказала я, присела на козетку и положила на колени свой портфель. – Простите, господа, если невольно…
Шанвер резко встал из кресла:
– Лузиньяк, нам нужно поговорить.
Дионис мне подмигнул и пошел следом за Арманом в одно из смежных помещений.
– Кати, – Купидон, когда дверь за сорбирами захлопнулась, пересел ко мне, – это какой-то кошмар. Он запретил мне ужинать! Не сегодня, а вообще! И… Погоди, ты здесь зачем? Пришла освободить меня? Или накормить?
Я с улыбкой вздохнула:
– Прости, дружище, но увы. Если бы я знала, непременно прихватила бы тебе немного еды из столовой.
У меня немедленно потребовали отчета обо всех кушаньях, которые подавали к столу. Перечисляя их, я подумала, что не отказалась бы подслушать, о чем говорят сорбиры, и тут же устыдилась недостойных мыслей.
Купидончик сглотнул слюну:
– Но на мой вопрос ты так и не ответила. Зачем?
– Ах, Эмери, разумеется, я пришла сюда, чтоб поговорить с твоим братцем начистоту.
Он кивнул:
– Привлечение для этого Лузиньяка было лишним. То есть в обстоятельствах я не уверен, но Арман, абсолютно точно, разозлился.
– Разве без сопровождения Диониса мадам-призрак согласилась бы отвезти меня в Белые палаты?
– Ты права, – вздохнул Эмери, – Информасьен сверяется со списком допущенных особ: сами сорбиры, их близкая родня, или невесты, некоторые преподаватели…
Дверь – не та, за которой скрылись хозяева, а входная, распахнулась от толчка.
– Мадемуазель Шоколадница, Пузатик?
Бофреман меня здесь застать не ожидала, и еще я заметила, что обидное прозвище Эмери она произнесла гораздо тише, чем мое. Здороваться или не здороваться? И стоит ли что-то объяснять? К счастью, ни того, ни другого мне делать не пришлось. На голос невесты из смежной комнаты вышел Арман.
– Милый! – девушка бросилась к нему на шею, поцеловала в уголок рта. – Мне нужно тебе срочно кое-что рассказать.
Шанвер, кажется, рад не был, его рука не потянулась обнять тонкий стан подруги, спина так и осталась прямой.
Мадлен отстранилась, кивнула Дионису, вышедшему в гостиную. Арман посмотрел на меня:
– Мадлен, дорогая, извини, встретимся позже, мне нужно закончить разговор с мадемуазель Гаррель. Дионис тебя проводит.
Лузиньяк поклонился, широким жестом повел к двери:
– И захватит заодно Шанвера-младшего – нам удобнее будет повторять уроки в оватской гостиной.
Девушка расхохоталась и, как будто не обратив внимания на реплику рыжеволосого сорбира, сказала Арману:
– Разговор?! Ах, нет, милый, это я сейчас закончу, а скорее, покончу с этой зловредной тварью, с этой крысой, пробравшейся в стены Заотара!
Театральная пауза. Серые глаза Мадлен торжествующе блестят, она обводит взглядом присутствующих, одного за другим. Браво! Прекрасная драматическая сцена. Любопытно, к чему она приведет? Я с трудом удержалась от аплодисментов. Сорбиров же игра Мадлен не впечатлила. Лузиньяк скалился, покачивая скептично рыжей гривой, Шанвер вообще смотрел куда-то в угол. Эмери… Ох, Купидончика била нервная дрожь. Он сидел на козетке рядом со мной, поэтому, прикрывшись портфелем, я взяла влажную ладошку мальчика в свою.
– Итак, господа, – продолжала Бофреман, – начнем по порядку. Помнишь, милый, тот кошель, что ты дал мне, чтоб я могла нанять себе прислугу?
Дионис присел на стул, забросил ногу на ногу, как будто готовился смотреть спектакль. Арман кивнул:
– Утром ты говорила, что деньги пропали из твоей комнаты.
– Пропажу я обнаружила несколько дней назад, но не решалась тебя тревожить, успокаивалась мыслью, что сама забыла, куда положила кошель. Однако, вообрази себе мое удивление, когда, зайдя сегодня к мадам кастелянше, увидела в ее шкатулке луидор. Довольно редкая монета, согласитесь. Мадам Арамис пояснила, что ею расплатилась со своими долгами некая первогодка в лазоревом платье.
– Мадлен, – протянул Лузиньяк, – первогодка в лазоревом платье у нас одна, согласен, но золотых монет полно у кого угодно. Показать тебе свои?
– Можешь не трудиться, – фыркнула Бофреман, – поспорю, что в твоей сокровищнице не найдется луидора с двойным профилем.
И тут я поняла, что попала в беду. Двойной профиль, длинноволосые короли, именно они были изображены на монете, принесенной мне совой. Совой? Очнись, Катарина! Ни одно живое существо не могло проникнуть снаружи в спальню академии. Ты сама сочинила сказочку о круговороте добра в мире, сама в нее поверила. Тебе очень этого хотелось. Перо? Оно старое, ветхое даже, мэтр Гляссе говорил тебе об этом. Ты дура, Гаррель! Дура и воровка. Все твои мысли были заняты деньгами, и в приступе сомнамбулизма ты проникла в спальню Бофреман и похитила у нее кошель! И это еще можно было бы тебе простить, но ты успела потратить луидор! От этого уже не отмыться.
Купидончик сжал мою руку. Ах, Эмери, если бы ты знал… Я виновата и должна понести наказание.
– Кошель нашли в шкафу Гаррель при обыске оватских дортуаров, – забила еще один гвоздь в крышку моего гроба Мадлен. – И, вишенка на этом порочном существе, господа…
Бофреман метнулась к козетке, сдернула с моих коленей портфель, я попыталась забрать свою руку, но мальчишка не отпустил, хотя Арман де Шанвер смотрел на нас. Бофреман щелкнула застежкой, вытряхнула на ковер содержимое портфеля:
– Любуйтесь! Шоколадница ворует не только у тех, кого считает врагами, но и у так называемых друзей. Это ведь пропуск в библиотеку, который пропал у нашего малыша Эмери.
Купидончик посмотрел на наши сплетенные пальцы:
– Я соврал, я сам отдал пропуск Катарине.
– Зачем? – голос Армана был равнодушным, почти безжизненным.
– Что именно «зачем»? Если ты о том, почему отдал, так этой мадемуазель, – хорохорился Купидон, – свободный доступ к знаниям гораздо важнее и желаннее, чем мне. Я, представьте себе, ваше сиятельство, вообще к наукам не расположен.
– Почему ты мне солгал?
– Неужели непонятно? Не хотел, чтоб эта милая девушка пострадала. Ты ведь только и ждал повода, чтоб мучить ее, она тоже напоминает тебе мою матушку, которую…
Это нужно было немедленно прекратить, пока Купидон не наговорил еще больше. Я бросила полный мольбы взгляд на Диониса. Лузиньяк смотрел на скатерть. К счастью, Мадлен надоело играть второстепенного персонажа, она отбросила портфель:
– Пустое, господа, пропуск ничего не решает. Шоколадница – воровка, это доказано, теперь нам следует немедленно препроводить ее к монсиньору Дюпере для вынесения приговора.
– Однако, – поднял голову Лузиньяк, – мы не дали самой Катарине возможности оправдаться.
– Мужчины, – фыркнула Мадлен, – смазливое личико и развязные манеры способны…
Дионис отмахнулся:
– Поделишься мыслями после. Сейчас пусть говорит мадемуазель Гаррель.
Купидончик пожал мою руку, я вдохнула:
– Доказательства бесспорны, признаю. Действительно… – встретив прямой взгляд сорбира Шанвера, я моргнула, по щекам немедленно потекли слезы. – Я – сомнамбула, похищение совершила в бессознательном состоянии.
– Какая невероятная чушь! – воскликнула Бофреман.
Жених ее вздрогнул, как будто его разбудили, положил руку на плечо девушки:
– Уделишь мне несколько минут наедине?
– Но, Арман!
– Я настаиваю, – Шанвер подтолкнул филидку к двери.
– Информасьен, – остановил их серебристый голосок призрака, – мадемуазель Гаррель корпус филид, мадемуазель де Бофреман корпус филид, немедленно явиться в зал Академического совета. Повторяю, немедленно!
– Наконец-то, – пробормотала Мадлен под нос, потом с хищной улыбкой повернулась ко мне: – Идем, Шоколадница, пора получать по заслугам.
Я поднялась, с усилием вырвав руку из цепких ладошек Купидона. Да, пора. Лучше пусть меня судит монсиньор, а не почти семейная пара жестоких аристократов. Святой Партолон, дай мне сил держаться с достоинством! Не шататься, выпрямить спину, подбородок повыше. Вот так, молодец.
– Гаррель, – Эмери расплакался, – обожди, я пойду с тобой.
– Нет, виконт останется здесь, – властно приказал Шанвер. – Лузиньяк, дружище, присмотри за ним, будь любезен.
Рыдания Купидончика были слышны даже в коридоре. Я шла первой, Бофреман со своим женихом на несколько шагов отстали.
– Не понимаю, милый, зачем? Я вполне способна сама защитить наши интересы.
Что отвечал ей Арман, я не расслышала – проследовала к портшезу, села в кабинку.
Сопровождающих мне видно не было, филидка, кажется, говорила на перевертансе, интонации кокетливые, щебечущие.