Я вздохнула:
– Мадам Информасьен, прошу прощения, моего имени нет в списке допущенных особ…
В кабинку протиснулась огромная фигура де Шанвера – он был гораздо выше Лузиньяка, шире в плечах, и Арману, чтоб поместиться в тесном пространстве, пришлось бы сложиться пополам. Этого он не сделал.
– Душа моя, – сказал сорбир с узнаваемыми ректорскими интонациями, – драгоценнейшая и непревзойденная Информасьен, только вы способны переместить нас в зал Академического совета, минуя скучную череду порталов. А следом…
Тут Шанвер, не прекращая говорить, поддернул меня под мышки, каким-то невероятным акробатическим образом сместился и сел на скамью, я же оказалась сидящей на его коленях.
– А следом точно по тому же маршруту отправить мадемуазель де Бофреман.
Дама-призрак хихикнула. Меня же буквально испепелял стыд, несравнимо более сильный, чем испепеляющий взгляд Мадлен, которым она проводила начавшую движение кабинку.
Портшез стал подниматься, что было удивительно. Выше Белых палат на схеме Заотара ничего изображено не было. Более того, немного проехав по вертикали, мы изменили направление на горизонтальное.
Твердая рука Шанвера лежала на моем животе, удерживая. Месье воображал, что я буду дергаться? Не дождетесь.
– Вы меня прокляли, – сказала я негромко, – наложили заклятие, от которого я стала ходить во сне.
Локон прически дрогнул, его сиятельство изволил фыркнуть мне в шею:
– Плохой способ защиты – мы скажем, что кошель с луидорами ты получила от меня.
– За какие услуги?
Святой Партолон! Я готова была поклясться, что меня нюхают и – в этом я поклясться не могла, но предполагала – целуют в шею, чуть ниже линии волос.
– А этого мы никому объяснять не обязаны, – его губы сместились к уху, что-то влажно и горячо прошлось по коже, заставляя всю меня задрожать.
– Ваша невеста…
Ой! Мою мочку только что прикусили? Не до боли, но от этого по всему телу пробежалась горячая щекотка, заставляя мышцы сжиматься в самых неожиданных местах.
– Моя невеста получит другой кошель, – сказал Шанвер несколько невнятно – трудно, наверное, добиться четкости, держа чужое ухо во рту. – А потом… потом… мы с тобой…
Как жарко, как… ах… Проклятие! Меня и раньше целовали, но ничего подобного я не испытывала. Может, просто поцелуй неправильный? Ну конечно, раньше это было по-человечески, в губы, без сорбирских извращений. И тогда безупречный Филострато… Нет, мне необходимо было проверить.
Я изогнула шею, немного развернулась и, решив не замечать, что одна из ладоней Армана немедленно накрыла мою грудь, сама потянулась губами к его рту. А-ах… Он зарычал, я же почти лишилась чувств. Нет, не так. Чувств стало так много, что они перестали во мне помещаться. Кажется, я стонала, кажется, мой язык выделывал такие вещи, к которым природа его не приспособила. Мое тело извивалось в попытке прижаться еще ближе к чужому телу, ощутить его до последней грани, до полного растворения.
– Информасьен, зал Академического совета, – дама-призрак как будто извинялась.
Наваждение отступило. Катарина Гаррель, растрепанная и тяжело дышащая, сидела на коленях молодого человека. Какой стыд!
Шанвер, камзол которого был расстегнут, а сорочка порвана у ворота, широко и победно улыбнулся – его лицо, в белых разводах моей волосяной пудры, лучилось самодовольством:
– Ты моя, Катарина, запомни: только моя.
Глава 18. Наказание виновных
К счастью, магический портшез мадам Информасьен доставил нас не прямо на заседание, иначе, боюсь, из кабинки выносили бы мое бездыханное тело. Живой я бы не далась. Двустворчатые двери зала Академического совета были расположены в противоположном от нас конце фойе. Я отправилась к ним, на ходу приводя себя в порядок. Говорить с Арманом не хотелось. Он уже все сказал. Катарина его. Точка.
Никто меня теперь не отпустит, не снимет проклятия. Кошель луидоров в качестве аванса за… вот это вот все. Заколдовал, заморочил, собирается воспользоваться результатами. Сомнамбулизм, чужие мысли, непослушное разуму тело. Чем еще наградило меня заклинание Армана де Шанвера?
Припомнились слова барона де Даса: «Бутончик… все шалопаи Заотара уже объявили на вас охоту». Охота, а я в ней – приз. «Отправляйтесь к своему сорбиру и делайте все, что победитель захочет».
Прежде чем двери залы Академического совета распахнулись, Шанвер поправил мне локон, по-хозяйски, будто тысячу раз так делал, провел костяшками пальцев по щеке:
– Твой выход, моя…
Его кто? Добыча? Шоколадница – точно такая же, как мадам Шанталь? Ну да, меня же для этого наняли, правда?
Окончания фразы я не ждала, шагнула через порог.
Впрочем, мое появление в зале совета никакого фурора не вызвало. Там было многолюдно, или так казалось из-за того, что, несмотря на пафосное название, размерами помещение не впечатляло. Нет, кабинетом оно бы было огромным, на залу же не тянуло. Беспорядочно расставленные стулья, несколько столов, за круглым восседают преподаватели. Неподалеку – мадам Арамис с полудюжиной автоматонов, они заняты сортировкой каких-то вещей. Студенты, среди которых я заметила старост оватов – Делфин Деманже и Жана Мартена, несколько филидов: Лазар, Лавиния дю Ром, Анриетт Пажо, Брюссо, еще один оват – судя по родимому пятну и пузатому аквариуму, который молодой человек держал на коленях, тот самый любитель рыбок Боше. Рыбка, кстати, тоже присутствовала, то есть нечто похожее на истыканный иголками шар с крысиным хвостом, плескалось в аквариуме, время от времени пытаясь выбраться наружу. Когда тело уродца оказывалась над водой, Боше притапливал его ладонью, а потом дул на руку – видимо, иголки были острыми.
Шанвер шепнул мне на ухо:
– До нас с тобой очередь не скоро дойдет. Присядем, подождем?
Я отстранилась:
– Желательно по отдельности.
Поняли меня превратно, хмыкнули, хитро улыбнулись и наклонились еще ближе:
– Твое желание соблюсти видимость приличий… умилительно. Я ему подчиняюсь. Пока…
И безупречный Филостра… то есть Арман, намекнув этим «пока», что «после» приличий соблюдать не намерен, спокойно прошел, лавируя между столами и стульями, к своему приятелю де Брюссо.
Я же присела на ближайшее свободное место. Подождем.
– Господа, – говорил мэтр Картан, – давайте не будем пороть горячку. Вспомним себя, когда мы были студентами. Кто из нас без греха? Раздадим штрафы…
– Отдайте мальчишку Боше мне! – раньше я не подозревала, что у мэтра Гляссе может быть такой зычный голос. – Я запру этого малолетнего естествоиспытателя в подвале башни Живой натуры, пока он в точности не вспомнит породы всех своих питомцев! А потом… Потом я требую, чтоб овата Боше определили на мой факультет, и еще я хочу всех рыб! Всех до единой! Монсиньор, велите мадам Арамис отдать в мое распоряжение несколько автоматонов покрепче! Мы отправимся в канализацию вместе и…
На лице ректора читался лишь один немой вопрос: «Ну почему я должен разбираться со всем этим?»
– Мэтр Картан, – сказал Дюпере, – наведите здесь порядок, иначе…
– Тишина, господа, – секретарь замахал руками, – давайте по порядку…
Ректор его перебил:
– Разве мы не исключили из академию мадемуазель… Оди? Девушку-воровку?
– Исключили, монсиньор. На мадемуазель Оди наложена клятва Заотара, ее имя исчезло из списка студентов.
– Тогда почему другая мадемуазель – та, у которой что-то там украли, еще здесь?
– Мадемуазель дю Ром? Прикажете ее прогнать?
– Нет, просто интересуюсь. А прочие? Например, месье Лазар – он, кажется, вообще не имеет к происшествию никакого отношения?
Картан посмотрел на филида:
– Предположу, что этот студент пришел, чтоб оказать поддержку своей подруге Делфин Деманже.
Лазар покраснел:
– Простите, монсиньор, но я здесь потому, что в крысином гнезде, которое обнаружилось под полом северного коридора, нашли мой памятный медальон.
– Мы отдали юноше медальон? – спросил Дюпере с нажимом у Картана.
– Да, монсиньор.
– Но Лазар все еще здесь? Предупреждаю, Рене, если вы ответите: «Да, монсиньор», клянусь…
– Вынуждена привлечь ваше внимание, господа ученые, – мадам Арамис протиснулась боком к столу заседаний и положила на него раскрытый фолиант. – Вот здесь список вещей, пропавших за последнее время у студентов академии. Эти отметки означают, что утерянный предмет найден в крысином гнезде и опознан.
– Я требую отдать мне этих крыс! – вскочил с места мэтр Гляссе, но Дюпере угрожающе поднял руку, и старичок снова сел.
– Получается, – продолжила кастелянша, – что почти все, кроме кусочка мыла мадемуазель Николас и шоколадной фигуры его величества Карломана в одну четвертую натуральной величины, принадлежавшего месье Жирардону.
– Это можете вычеркнуть, – разрешил ректор. – Студентке Николас выдайте новый кусок мыла, а месье получает двадцать штрафных баллов за сладости в дортуарах.
– Жирардон настаивает, что его скульптура являлась произведением искусства.
– Тогда пусть в следующий раз лепит его величество из несъедобных материалов! У него короля сожрали! Это похоже на измену. Неужели студент может не знать, что крысы…
На последнем слове опять взвился мэтр Гляссе с требованием выловить и передать ему всех до единой.
Я невольно улыбнулась, но, случайно поймав взгляд Армана де Шанвера, согнала эту улыбку с лица. Сорбир послал мне воздушный поцелуй, приподнял брови, как будто предлагая разделить его веселье по поводу происходящего. Он был расслаблен, в прекрасном настроении и не видел, какой ненавистью в этот момент искажаются черты его приятеля Брюссо. Арман все рассказал Виктору: обо мне, о своей победе, о том, что Шоколадница теперь принадлежит маркизу Делькамбру, продавшись за горсть золотых. Брюссо страдал, завидовал Арману и ненавидел нас обоих.
Я отвернулась, гордо приподняв подбородок. Позор! Не «о боги, какой позор!» – чуточку меньший. А большого ты, Катарина, хлебнешь, когда до тебя дойдет очередь, а Мадлен де Бофреман – до зала Академического совета. Кстати, невеста Армана отчего-то задерживалась. Странно.