– Информасьен, всем сорбирам немедленно явиться в зал Испытаний, – сказала дама-призрак, а потом, после небольшой паузы, добавила: – без фамильяров.
Эр-Рази опять мне объяснил:
– Магия Зеркала Истины уничтожает все известные заклинания, независимо от их силы, в том числе – и наших демонических помощников.
Наших? Я посмотрела на шпоры учителя головоломии, которые путались в длинном ворсе ковра:
– Предположу, многоуважаемый мэтр, что ваш фамильяр – скакун.
– Грифон, – кивнул учитель, – но вы правы, мадемуазель, я часто езжу на нем верхом. Браво! И, хотя через несколько часов вы об этом забудете, должен сообщить, что вы мне невероятно симпатичны, Катарина.
– Благодарю, – улыбнулась я похвале. – Тогда позвольте воспользоваться вашим ко мне отношением и спросить еще об одном. Если на мне – это не доказано, но предположим – сорбирское проклятие, то магия зеркала его тоже развеет?
– Разумеется.
– А как происходит Безупречный суд?
– Гаррель, – окликнул монсиньор, идущий следом, – признайтесь нам лучше, откуда вы узнали о самом существовании Безупречного суда.
Эр-Рази сокрушенно вздохнул:
– Предположу, что дело в некоем фолианте, заказанном вчера из секретного архива.
– Опять де Дас? Клянусь… – Дюпере запнулся. – Хотя, нет, уважаемый предшественник был в своем праве.
– Информасьен, – прозвенело над нами, – некий посмертный почетный ректор предлагает некоему ректору ныне здравствующему раскрыть некий фолиант на странице семьдесят четвертой и во втором абзаце прочесть, чем рекомендуется ректору здравствующему заняться с вызванным экзорцистом. Все? Ах, да, некий мэтр Мопетрю тоже может принять в этом участие.
Эр-Рази и Дюпере прятали улыбки.
Я не боялась, абсолютно точно не боялась. Поздно. Дело сделано, и либо я получу справедливость, к которой взывала, либо…
Наше путешествие по ковру закончилось. Коридор вывел нас в залу – огромную, как большинство помещений Заотара. Колонны поддерживали шатер свода, оплетенного лианами шиповника, или дикой розы. В центре стоял фонтан – чаша грубого мрамора без резьбы и украшений, за ним я рассмотрела несколько мраморных же плит и углубление в полу со следами копоти. Сорбиры уже нас ждали.
– Мадемуазель Гаррель корпус филид, – представил меня Дюпере, – обвиняет сорбира Шанвера в наложении на нее проклятия высшего порядка. Девидек, молчать!
Один из молодых людей – видимо, тот самый Девидек – прикрыл рот ладонями в шутливом испуге.
Ректор продолжил:
– И потребовала для себя безупречной справедливости.
По строю сорбиров пронеслась волна возбужденного рокота. Дюпере вздохнул:
– Вы, господа, знаете, что нужно делать. Квадра Раттеза… Ах, нет, пусть овеществлением займется сам виновник торжества. Шанвер, прошу.
Арман, который все время оставался где-то позади меня, вышел к фонтану. На него было страшно смотреть. Нет, он не шатался, его осанка была великолепной, но так мог шествовать автоматон мадам Арамис – механически-безжизненно. И таким же безжизненным голосом он произнес:
– Лузиньяк, Хайк, Фрессине…
От строя отделилось три фигуры. Дионис как раз шатался. А еще я заметила на воротнике его камзола пятнышко от шоколада – наверное, он решил покормить Купидончика, когда мы… когда меня…
Нет, Кати, сейчас ты не будешь ни о чем думать! Я тебе это запрещаю.
В руке Армана откуда-то появился… не кинжал, а нечто вроде прута, Шанвер опустился на колени и стал царапать этим прутом прямо по полу. Трое его товарищей заняли места по сторонам сорбира, простерли вперед руки, один из них начал петь. Высокая, почти на грани слышимости, нота несколько мгновений тянулась, потом ее поддержали еще два голоса, пониже.
Я снова почувствовала испарину. Так вот она какая, магия безупречных. Пальцы сорбиров порхали, складываясь в минускул, одновременно звучал фаблер, консона, которую нарисовал Шанвер, наполнялась мудрическим мерцанием.
– Вам нехорошо, Катарина? – шепнул эр-Рази.
Я помотала головой:
– Ничего страшного.
– Не волнуйтесь, от вас ничего больше не потребуется. Сейчас нам овеществится Зеркало Истины…
– Тише, Фарух, – зашипел Дюпере, метнувшись к нам, – мадемуазель все равно ничего из происходящего не запомнит.
– Зато, пока эти знания будут в ее голове, получит невыразимое удовольствие от них, – прошептала я себе под нос.
Ректор прожег меня гневным взглядом – впрочем, немедленно перенаправив его на месье Девидека, который тоже потихоньку приблизился.
– Я просто хотел поддержать даму, – сообщил молодой человек, демонстрируя подготовленные для поддержки ладони, – потому что в первый раз видеть Зеркало Истины…
– И в последний, – перебил Дюпере, – клянусь, если еще хоть одна девица академии вздумает взывать… Ладно, стойте здесь на случай, если мадемуазель Гаррель лишится чувств.
И они с эр-Рази отошли ближе к месту событий. Девидек прошептал:
– Старикан чем-то явно расстроен. Вы перспективная студентка, Гаррель? Ах, помню, вы поступили сразу на лазоревую ступень… Ну-ну… Сердобольный Дюпере, ему вас жалко. Воображаю, какую выволочку сегодня получит Шанвер от монсиньора. Ну, вот и все.
Сорбир опустил руки, с некоторым разочарованием уяснив, что падать в обморок никто не будет. Нет, я, разумеется, могла бы оказать такую любезность, но мне не хотелось. Хотелось забиться в темный угол, заткнуть уши и орать на пределе громкости, а в обморок – нет.
Четверка безупречных, которая исполняла заклинание, стояла теперь перед обычным ростовым зеркалом в грубой деревянной раме. Я сказала «обычным»? Оговорилась. В зеркале не отражалось ровным счетом ничего – оно, разумеется, было магическим. Все сорбиры перестроились, рассредотачиваясь. Лузиньяк и еще двое, Хайк и Фрессине, отступили к товарищам.
– Прекрасная работа, квадра Шанвера, – решил Дюпере, – браво. По сто баллов каждому. Ну что ж, продолжим.
– Сорбир Шанвер обвиняется в наложении сорбирского заклятия на некую молодую особу, – говорил не Дюпере, бесполый голос раздавался из зеркала.
Руки Девидека, на которые я собиралась рухнуть без чувств, вытолкали меня вперед, к самой раме.
По матовой поверхности прошла рябь, теперь в зеркале отражался Арман де Шанвер и моя скромная особа у его плеча, едва достающая до этого самого плеча макушкой.
– Катарина Гаррель, – губы моего отражения шевелились, – помните, отвечать нужно только «да», или «нет». Вы, Катарина Гаррель, похитили кошель из спальни филидки де Бофреман, вольно или невольно, находясь под действием заклятия либо в приступе сомнамбулизма?
– А что за кошель? – раздалось позади.
И сразу же шиканье ректора:
– Девидек, минус сто баллов.
– Да на здоровье… Монсиньор, вы же расскажете потом?
Личико зазеркальной мадемуазель исказила гримаса неудовольствия:
– Повторяю: вы, Катарина Гаррель, похитили кошель из спальни Мадлен де Бофреман, вольно или невольно, в приступе сомнамбулизма либо находясь под действием заклятия?
– Да! – ответила я, покраснев.
– Ложь! – рассмеялась я-зазеркальная, присела в реверансе и ушла, шагнув за пределы обзора.
Ложь? Тогда, простите, откуда у меня деньги? Мадлен! Это она за всем стояла! Ну, разумеется, несчастная Оди слышала мой бред про сову, и на следующий же день подложила мне кошель, исполнила перьевую инсталляцию с луидором. Зачем такие сложности? Для того чтоб я, не задумываясь, стала тратить деньги. Как только Оди выполнила задание коварной филидки, она стала не нужна, и фрейлина Бофреман обвинила девушку в краже… Святой Партолон! Какое изощренное коварство! Но за что? Чем я Мадлен так насолила? Парочка колкостей? Удачный ответ на уроке? Арман!
– И что это значит? – спросил кто-то за моей спиной громким шепотом.
– Девушка ничего не воровала.
– А разве мы судим не Шанвера?
– Зеркало само решает, кого и о чем спрашивать.
– Еще хоть звук, болваны, клянусь…
Отражение Армана смотрело мне в глаза с беззащитным, потерянным выражением, от которого у меня внутри все сжалось. Если бы в этот момент я могла вернуться на три четверти часа назад, в зал Академического совета, клянусь, обвинительных слов не произнесла бы.
– Арман де Шанвер, вы наложили на мадемуазель Катарину Гаррель сорбирское заклятие высшего порядка с целью подчинения, или защиты, или еще с какой-либо целью?
– Да!
– Это правда, – сказало зеркало, и отражение, поклонившись, растаяло.
«Все? – удивилась я, продолжая смотреть на гладкую полированную поверхность. – А чего ты ждала? Громов с молниями? Подробных допросов? Вспомни, чему тебя учили. Настоящее величие – в простоте. Ты, Катарина, только что стала свидетельницей – более того, участницей Безупречного суда. Ты доказала свою правоту, но теперь тебя, скорее всего, за это накажут. Потому что…»
– Так-так… – проговорил монсиньор Дюпере в тишине. – Так-так…
Я обернулась, в этот же момент Лузиньяк шагнул из строя, но сказать ничего не успел, ректор продолжил:
– Обвинение мадемуазель Гаррель, корпус филид, нашему товарищу Шанверу полностью доказано.
– Ничего не доказано, – возразил Дионис, – Арман мог, наоборот, снимать чужую мудру!
Дюпере отмахнулся:
– Закон Заотара суров, вина доказана.
– Тогда я должен признаться!..
– Лузиньяк, заткнись, – возглас де Шанвера заставил всех к нему обернуться. Сорбир поклонился: – Ожидаю приговора, господа.
Дионис попытался еще что-то сказать, но маркиз сплел в воздухе какую-то мудру, и рыжий сорбир застыл, не в силах открыть рот.
– Какое высокомерие, – шепнул Девидек, оказавшийся рядом, – заколдовать более слабого товарища, да еще сорбирским заклинанием, да еще при даме… За это высокомерие Шанвера никто и не любит.
Мэтр эр-Рази предложил:
– Не стоит ли нам отпустить мадемуазель Гаррель? Не думаю…
– Закон Заотара суров, – повторил ректор. – Сорбир Шанвер за преступление, им совершенное, будет разжалован; память, начиная с последнего числа месяца маи до последнего числа ута, будет у него изъята.