Александра СергееваШокотерапия
Пролог
Детские пальчики сползали с рамы. Побелевшие в последнем усилии удержаться. И дождаться мамы, которая непременно примчится на помощь. Схватит его за руки и втянет обратно в окно.
И мама влетела в комнату, молча рванув к нему. В последнем прыжке она протиснулась в форточку, но ей не хватило какого-то жалкого мгновения. Детское тельце летело вниз, а она билась в западне клятой форточки, поймавшей её за плечи. Державшей до тех пор, пока внизу не закричала женщина: жутко, утробно.
Пробуждение было, как взрыв. В голове бабахнуло и брызнуло во все стороны жарким огнём. Тата буквально подпрыгнула, содрогнувшись всем телом. Машинально отёрла липкое от слёз лицо. Веки воспалённо горели. По ним ударил свет ночника, а сверху на неё навалилась родная жаркая тяжесть.
— Ну-ну, — бормотал в ухо муж, гладя её по голове, плечу, груди. — Тихо, моя девочка. Тихо. Уже всё. Твой грёбанный сон оборвало. Теперь заснёшь по-настоящему. У тебя, — вытянув руку, заглянул он в смартфон, — ещё три часа в запасе.
— Прости, — промямлила Тата на автопилоте, продолжая заливаться слезами.
Те безудержно хлестали из глаз, будто из прохудившейся плотины. За которой тех слёз целый океан — всю жизнь прореветь можно.
— Говорила же… — буквально захлёбывалась она, запечатав лицо ладонями, — спи на диване… чтобы…
— Чтабы, — раздражённо передразнил он, отрывая её руки от разведённой под ними слякоти. — Соберись, и заткни этот фонтан. Ну! Ты можешь. Поэтому сделай.
Лишь его командный голос спасал Тату от ночной напасти, изводившей её третий месяц кряду. С самых похорон. Днём она держалась. Как пожаловалась когда-то Леся Украинка: «От людей сиротство прячу — у людей свои дела». Днём с грехом пополам затягивала работа, на которую Игорь вытолкал её почти силком. А ночи боялась до судорог.
Как пережил смерть сына муж, не хотелось даже думать. Он как-то закаменел в своём горе. Сам превратился в гранитный мавзолей, похоронив своё горе в собственных недрах. Да и с ней давал слабину недолго. Как только стало понятно, что ночные кошмары её просто сожрут живьём, принялся тормошить жену, стараясь почаще попадаться на глаза.
Тате было стыдно наваливать на него ещё и это. Она очень старалась — свершить большего просто не по силам. Но проклятые ночи превратились в пытку, конца-края которой не видать. Медики с психологами тоже старались, но дело с мёртвой точки сдвинуться не желало.
Голова Таты целенаправленно и беспощадно уничтожала их общую жизнь. Будто реально посчитала, что двадцать пять — это уже, что называется, пожила. Пора и на покой. Чего тянуть? Пару раз Тата поймала себя на смутном желании шагнуть в то же окно. Что-то такое подленькое зашебуршило в отмершей части души, куда она старалась не заглядывать. Принялось нашёптывать: дескать, давай, и уже никогда не будет больно.
Однако с ней такие номера не проходят. Никто и ничто не заставит её окончательно убить маму с отцом — они и без того потеряли внука. А Игорь? С ним что будет? Время вылечит? Это само собой. Но какие муки он примет, пока переживёт это время? День за днём. Час за часом.
— Ну вот, — удовлетворённо фыркнул муж, вытирая её лицо влажным полотенцем.
Хотя… Откуда в постели полотенце — наконец-то, нормально зафункционировал придирчивый женский мозг. Тата скосила глаза: так и есть, стакан на тумбочке пуст. А под ней расплывается второе болото.
— Иго, — хлюпнув напоследок носом, принялась она качать права, дабы продемонстрировать финал истерики. — Почему ты спасаешь меня моей простынёй? Опять спать на мокром?
— Я что, — выгнул он бровь, — должен и тебя спасать, и ещё расплачиваться за это? Я уже лет тридцать не спал в лужах. Ладно, — смилостивился он.
Сел и взялся вытягивать простыню, отделявшую нежное тело жены от её одеяла.
— Не надо! — взмолилась жертва произвола. — Оно кусается.
— Сама игнорируешь пододеяльники, — резонно заметил этот прагматик и смилостивился во второй раз, приподнимая край своего одеяла: — Залезай.
Она прижалась к его большому горячему телу. Сунула голову между мускулистым плечом и щекой — на плечо свою тыкву никогда не наваливала, чтобы у него там ничего не затекало. Чуток повозилась и провалилась в небытие.
Утро прошло в привычной суете: душ, сытный завтрак для мужа, плошка мюслей для себя, накраситься и бегом во двор. Свою квартиру в центре города на двенадцатом этаже пришлось покинуть. Там всё слишком пагубно давило на Тату — по крайней мере, пока. Родители Игоря поселили горюющих детей на своей шикарной даче. Откуда им каждое утро приходилось выбираться на федеральную трассу по гравийке. И по трассе пилить не меньше получаса не больше восьмидесяти.
День прошёл в привычной напряжёнке: планёрка, обшаривание интернета в поисках нужных поставщиков, бесконечные звонки и навязчивое жужжание офисной братии. Вечер — в привычной тишине под боком у мужа за просмотром старых советских фильмов. Что, по мнению свекрови, должно благотворно подействовать на потерявшую покой бедняжку.
Тату свекровь любила взаправду и всерьёз. Приняла такой, какая она есть, и не особо докучала визитами. Помогала, когда её просили, но с инициативами не навязывалась. Короче, жила своей жизнью, хотя дети и занимали в ней главенствующее место.
Особенно внук. Как в народе говорят: свет в окошке. Неописуемая радость и новый смысл в жизни — старый-то уже раз десять переосмыслили и оставили доосмыслять невестке. Свёкра после гибели внука разбил инфаркт. Еле пережил — у свекрови, само собой, забот прибавилось. Так что сын пока не посвящал маму в свою проблему со свихнувшейся женой.
Сам с ней боролся. С проблемой. Пока не разочаровался в медицине и психологии. Хотя сам же отказывался травить собственную жену слишком сильными препаратами. Что и обнаружилось, когда Тата нашла нетронутые упаковки в мусорном ведре. С чем, подумав, согласилась: её саму пугали подобные средства обработки психики. Больше, чем перспектива свихнуться естественным путём.
Однако проблема требовала решений. И одно такое, судя по всему, нашлось. Что выяснилось между «Собакой на сене» и «Весёлыми ребятами». На старом, но добротном диване родителей, где — по семейной легенде — был зарождён Игорёк.
— Нужно поговорить, — внезапно выключил плазму супруг, уставившись в поздний летний сумрак за окном.
— Иго, ты меня пугаешь, — стало Тате как-то неуютно.
Он редко говорил подобным голосом. Причём, именно в такие минуты принимались важные решения. Отсюда нетрудно вывести: муж что-то задумал. Они, конечно, немного повоюют, а потом она выбросит белый флаг. Себе он такой не завёл.
— На то иго и приходит, чтоб пугать, — дежурно отшутился супруг.
— И платить дань, — поддержала она шутку. — Хочешь меня обобрать? И столкнуть в долговую яму?
— Столкнуть хочу, — плотней прижав жену к себе, сдавил ей плечо задумчиво щурившийся мужчина. — В принципе, можно сказать, что в яму. Специфическую.
— Я согласна, — вздохнув, согласилась Тата принять, что угодно, и пройти это, как получится.
Но стараться будет честно.
— Посоветовался тут кое с кем, — медленно приступил к делу явно не вполне уверенный в успехе муж. — Тебе… Ты охренеешь.
— Не выражайся.
— Обалдеешь, — машинально исправился он и пробормотал: — А что? Может, и выгорит.
— Давай уже, не тяни, — попросила Тата, мысленно собирая чемодан.
Наверняка речь о каком-то санатории. Пока не для душевнобольных — для психически захворавших.
— Как ты насчёт поиграть?
Иногда по вечерам они гоняли в нарды. Тату ещё в детстве научил отец, проработавший несколько лет в Иране. Игорь пристрастился, познакомившись с будущим тестем. Куда она могла кинуть взгляд, услышав предложение поиграть?
— Сиди, — пресёк Игорь её попытку сползти с дивана. — Я не об этом, — покосился он в ту же сторону.
На старинную мамину горку, где лежали нарды.
— Тогда во что? — в принципе, заподозрила она, куда муж клонит.
Помимо нардов, в их доме находился лишь один предмет, имевший отношение к играм. Капсула глубокого погружения, где этот маньяк пролёживал бока дни напролёт. За исключением законного времени для супружеских обязанностей по хозяйству и спортзала. Не считая чего-то по мелочёвке: поездок к родителям, к друзьям или на пикники. Что бывало крайне редко.
Единственное, на что отец семейства не жалел времени, так это на сына. В детсад отводил-приводил его лично. По магазинам — только с папой. Но Славик… Тата судорожно вздохнула: их сын был неординарным ребёнком. Даже мультики служили ему всего лишь шумовой завесой. Поскольку малыш терпеть не мог тишины.
Как, впрочем, и многих иных удовольствий, притягательных для детей. Потому что единственным его удовольствием было конструирование. Чего угодно из всего, что попадёт под руку. Он часами что-то складывал, выстраивал, скручивал, свинчивал и склеивал. К родителям прибегал только спросить совета, чтобы умчаться к себе и воспользоваться новыми знаниями.
Они пытались приобщиться к его миру, предлагая свои услуги в качестве равноправных партнёров. Садились рядом и углублялись в процесс. Верней, делали попытку. Которая довольно быстро утомляла Славика: в качестве соучастников родители сына не устраивали ни под каким соусом.
Они вечно всё путали, лезли под руку и вообще делали не так. Он выдворял пустоголовых надоед из своей комнаты и наслаждался творческим одиночеством. Среди залежей кубиков, конструкторов и просто развинченных, разобранных на детали игрушек.
Тату паталогическое отсутствие мужа при наличии, как говорится, постоянного присутствия так же почти не тяготило. У неё помимо работы свои интересы, требовавшие тихого уединения. Она втихомолку писала стихи и маленькие рассказы. Размещала их на разных сайтах, где всегда есть с кем поболтать о любимых вещах.
Словом, у них всё было просто замечательно. Пока в тот ужасный день…