«А ты не подумывала о том, чтобы отпраздновать свадьбу в Америке, Бекки?»
«Знаешь, мама, занятно, что ты об этом заговорила…»
Точно. Подожду, когда придется к слову.
Но как ни стараюсь я держаться непринужденно, думать ни о чем другом не могу. Мама с папой ищут свою машину, выясняют, в какой стороне выезд, и спорят, нормально ли платить за час парковки три фунта шестьдесят пенсов, а у меня сводит желудок каждый раз, когда звучат слова «свадьба», «Люк», «Нью-Йорк» и «Америка», даже если произносят их мимоходом.
Так же было, когда я объявила родителям, что решила сдать экзамен повышенной сложности по математике. Том, наш сосед, вздумал его сдавать, и Дженис так гордилась, что я взяла и брякнула родителям, будто тоже сдаю. И весь экзамен пряталась в магазине, целых три часа. Потом настало время результатов, и родители то и дело спрашивали: «Но что же ты получила?»
Тогда я выдумала, будто экзаменаторам пришлось проверять математику дольше, чем другие предметы, потому что она сложнее. И я серьезно думаю, что предки бы поверили, не ворвись к нам Дженис с криком «У Тома высший бал, а что у Бекки?»
Чертов Том.
— Ты еще ничего не спросила о свадьбе, — говорит мама, когда мы мчимся по шоссе A3 в сторону Оксшотта.
— А! Верно, кажется, не спросила. — Я стараюсь подбавить в голос оживления. — Так как там с подготовкой?
— Честно говоря, мы не очень-то много сделали, — говорит папа.
— Времени уйма! — беззаботно отмахивается мама.
— Это всего лишь свадьба, — подхватывает папа. — По-моему, люди поднимают из-за этого слишком много шуму. Все и в последнюю минуту можно уладить.
— Совершенно верно, — с облегчением произношу я. — Целиком и полностью согласна.
Хвала небесам. Я откидываюсь на спинку сиденья. Возбуждение отпускает меня. Вот и чудесно. Раз они еще ничего не организовали, тем проще все отменить. Судя по всему, родители не слишком и беспокоились. Все складывается отлично. Было из-за чего лезть на стенку!
— Кстати, Сьюзи звонила, — говорит мама, когда мы приближаемся к дому. — Спрашивала, не захочешь ли ты с ней повидаться сегодня. Я сказала, что конечно же захочешь… Да, должна тебя предупредить. — Мама разворачивается на сиденье. — Том и Люси.
— Да? — Я настраиваюсь выслушать в подробностях, как они обустроили кухню, или узнать, что Люси повысили на службе.
Мама понижает голос, как будто мы не одни в машине:
— Они разошлись.
— Разошлись? — Я ошеломлена. — Ты серьезно? Да они женаты всего…
— Меньше двух лет. Можешь себе представить, как убита Дженис.
— Но что произошло? — тупо спрашиваю я. Мама поджимает губы:
— Люси сбежала с ударником.
— С каким ударником?
— Из группы. У него, очевидно, пирсинг на… — Мама выдерживает неодобрительную паузу, а я лихорадочно перебираю в голове все возможные варианты, об иных из которых, уверена, мама и не слышала (честно говоря, и я не слышала — пока не перебралась в Нью-Йорк). — На соске! — заканчивает мама.
Я перевожу дух.
— Давай-ка еще раз. Люси сбежала с ударником, у которого проколот сосок?
— Он живет в фургоне, — вставляет папа.
— После всего, что Люк сделал для их очаровательной оранжереи… — Мама качает головой. — Бывают же неблагодарные девицы.
В голове не укладывается. Люси работает в банке «Уэзерби». Они с Томом живут в Рейгете. Занавески у них в тон дивану. Откуда она, черт возьми, откопала ударника с проколотым соском?
Внезапно я вспоминаю разговор, подслушанный в саду. Люси отнюдь не казалась счастливой. Но и на то, что она задумала побег, тоже похоже не было.
— А как Том?
— Справляется, — говорит папа. — Он сейчас дома, с Дженис и Мартином, бедняга.
— Если хотите знать мое мнение, так он легко отделался! — заявляет мама. — А вот Дженис мне жаль. После того, как они устроили такую прелестную свадьбу! Эта девица всем им головы задурила.
Мы подруливаем к дому. К моему изумлению, у поворота на подъездную дорожку припаркованы два белых фургона.
— Это что такое? — удивляюсь я.
— Ничего, — отвечает мама.
— Водопроводчики, — говорит папа.
Но лица у обоих какие-то странные. Глаза у мамы блестят, и, пока мы идем к дверям, она пару раз косится на папу с заговорщицким видом.
— Ну что, готовы? — как бы между прочим спрашивает папа. Потом вставляет ключ в замок и распахивает дверь.
— Сюрприз! — хором кричат они, и челюсть моя стукается об землю.
Старых обоев больше нет. Нет и вытертого ковра в холле. Все отделано в светлых тонах, на полу покрытие из волокон алоэ, повсюду новые светильники. Я озираюсь, не веря своим глазам. На лестнице мужчина в комбинезоне красит перила, еще двое, забравшись на стремянку, возятся с люстрой. Везде пахнет краской и новизной. И потраченными деньгами.
— Вы дом перестроили, — слабым голосом бормочу я.
— К свадьбе! — Сияя, мама смотрит на меня.
— Ты же говорила… — Я сглатываю. — Ты говорила, что сделано мало.
— Мы хотели приготовить тебе сюрприз!
— Что скажешь, Бекки? — Папа обводит рукой вокруг. — Нравится? Одобряешь?
Он спрашивает шутливо. Но я-то знаю, как важно для него, чтобы мне понравилось. Важно для них обоих. Они сделали все это для меня.
— Это… фантастика, — хрипло произношу я. — Просто чудесно.
— А теперь пойдем, посмотришь сад!
Я безмолвно тащусь следом за мамой. Среди клумб копошится команда садовников в форме.
— Они высадят анютины глазки надписью «Бекки и Люк»! Как раз расцветут в июне. И еще будет новый пруд — прямо у входа в шатер. Я видела такой по телевизору.
— Звучит… грандиозно.
— А ночью все освещается, так что во время фейерверка…
— Какого фейерверка? — вырывается у меня. Мама смотрит на меня с удивлением.
— Я же тебе посылала факс про фейерверки, Бекки! Только не говори, что ты забыла.
— Нет! Конечно, нет!
В памяти всплывает кипа факсов, полученных от мамы; я виновато запихивала их под кровать, какие-то бегло просмотрев, а какие-то и вовсе не прочитав.
Что я творю? Почему я не обращала внимания на происходящее?
— Бекки, золотце, ты плохо выглядишь, — качает головой мама. — Наверное, устала после перелета. Давай-ка выпьем по чашке кофе.
Мы входим в кухню, и меня вновь охватывает паника.
— Бы и кухню заново обставили?
— Нет-нет! — весело откликается мама. — Просто кое-что перекрасили. Прелестно смотрится, правда? Ладно. Возьми этот чудесный рогалик. Это из новой булочной.
Она протягивает плетенку, но мне и кусок в горло не лезет. Мне плохо. Я понятия не имела о том, что здесь происходит!
— Бекки? — Мама смотрит на меня. — Что-то не так?
— Нет! — быстро говорю я. — Все… превосходно. И что прикажете делать?
— Знаешь… я, пожалуй, пойду распакую вещи. Разберусь немного.
Когда я закрываю за собой дверь спальни, бледная улыбка все еще лепится к моей физиономии, а в груди тяжело бухает сердце.
Это не по плану.
Это совсем не по плану. Новые обои? Пруд? Фейерверк? Как получилось, что я ничего не знаю? Я же должна была догадаться. Это все по моей вине. О господи…
Как я скажу маме с папой, что все это нужно отменить? Как можно такое сделать?
Я не могу.
Но я должна.
Но я не могу. Не могу — и все.
Это моя свадьба, напоминаю я себе, смутно надеясь, что вернется моя нью-йоркская упертость. Где хочу, там и выхожу замуж.
Но эти слова звучат гак фальшиво, что я морщусь. Может, в самом начале это и было правдой. До того, как было что-то сделано, до того, как в это вложили силы. Но теперь… теперь это уже не просто моя свадьба. Это подарок мамы с папой. Это самый большой подарок, который они сделали мне в жизни, и они вложили в него всю свою заботу и любовь.
И я собираюсь отвергнуть его. Собираюсь сказать: спасибо, дорогие, зря старались.
Где только была моя голова?
Лезу в карман за своими записками, которые накорябала в самолете Б преддверии разговора с мамой.
Причины, по которым наша свадьба должна состояться в «Плазе»
• Разве тебе не хочется съездить в Нью-Йорк, при том что все расходы будут оплачены?
• «Плаза» — фантастический отель.
• Тебе не придется тратить свои силы.
• Шатер только перевернет вверх дном все в нашем саду.
• Тебе не придется приглашать тетю Сильвиго.
• Получишь бесплатно таблички от «Тиффани»…
Какими убедительными казались эти аргументы, когда я их записывала. А теперь они смехотворны. Маме с папой ничего не известно о «Плазе». С чего вдруг они захотят лететь в какой-то расфуфыренный отель, которого и в глаза не видели? Почему они не могут хозяйничать на свадьбе, о которой всегда мечтали? Я их единственная дочь. Единственный ребенок.
Господи, что же делать?
Я сижу, устремив взгляд на листок бумаги и пытаясь что-нибудь придумать. Отчаянно ищу решение, лазейку, через которую можно было бы выбраться, не желая сдаваться, пока есть хоть малейшая зацепка. Кругами, кругами — и все на одном месте. Кругами, кругами — как заводной заяц, бьющий в барабан.
— Бекки?
Входит мама, и я в панике комкаю листок и зажимаю в кулаке.
— А, кофе! — бодро восклицаю я. — Как мило.
— Без кофеина, — говорит мама, вручая мне кружку с надписью «Не психуй, устраивая свадьбу, — пусть психует мама». — Я подумала, что ты сейчас, возможно, пьешь именно из такой.
— Нет, — с удивлением говорю я. — Но это не имеет значения.
— Как ты? — Мама присаживается рядом со мной, и я переправляю бумажный шарик из одной ладони в другую. — Устала немного? И наверное, не очень хорошо себя чувствуешь.
— Не то чтобы совсем плохо… — Я вздыхаю несколько тяжелее, чем следовало бы. — Хотя еда в самолете была та еще.
— Тебе надо поддерживать свои силы! — Мама сжимает мою руку. — А теперь… У меня кое-что есть для тебя, дорогая! — Она вручает мне листок. — Что скажешь?
Я разворачиваю лист и… столбенею. План дома. Дома с четырьмя спальнями. Дома в Оксшотте!