Я уныло разглядываю витрину. Карандаши великолепны. И конечно, я могу купить парочку. Но что-то мне не дает. Боюсь вновь услышать тот жуткий голос.
– Пойдемте, посмотрим, что еще есть в городе, – подгоняю я остальных.
Тему сменить не удается – мама смотрит на меня и хмурит лоб.
– Бекки, милая, – мягко начинает она. – На тебя это не похоже. Что случилось, детка? Что не так?
Мамин голос, ласковый и такой родной, обволакивает меня и пробирается в самую душу. И я больше не могу молчать.
– Просто… понимаешь, я все испортила. Это все моя вина. Так что… – Сглатываю и опускаю глаза. – В общем, я не заслуживаю… Хотя неважно. Все хорошо. Даже чудесно. Я ведь хотела вылечиться от шопоголизма. Вот и получилось.
– Но так нельзя! – в ужасе шепчет мама. – Нельзя себя наказывать! Что за глупости? Тебя этому в том центре научили? «Ты не заслуживаешь даже карандаша»?
– Ну, не совсем, – признаю я после секундного молчания.
Вообще в «Золотом покое» меня учили вырабатывать «трезвый подход к покупкам» и «закалять волю и контроль». Похоже, с закалкой воли я перестаралась.
Мама поглядывает на Сьюз и папу в поисках поддержки.
– Неважно, что произошло в Лос-Анджелесе! Я вижу молодую женщину, которая бросила все ради близких, – начинает пылко перечислять она мои заслуги. – Которая нашла адрес Кори, придумала, как пробиться к Реймонду… Что еще?
– Раскусила Алисию, – добавляет Сьюз.
– Точно! – восклицает мама. – Ты умничка, Бекки. Не надо чувствовать себя виноватой!
– Бекки, с чего ты решила, что все из-за тебя? – вставляет папа.
– Ты сам знаешь! – в отчаянии говорю я. – Потому что я должна была поехать к Бренту раньше, прежде чем его выселили и он исчез неизвестно куда…
– Бекки. – Папа кладет руки мне на плечи и заглядывает в глаза. – Я никогда не думал тебя в этом обвинять. Брент исчез по своим причинам. Ему вовсе не надо было уезжать. Его долги я погасил, и аренду за трейлер продлили еще на год.
– Что?
Я глупо хлопаю ресницами – и вдруг понимаю: ну конечно, папа обязан был сделать что-то в этом духе!
– Но его дочь ничего не сказала…
– Она и не знала. – Папа вздыхает. – Непростая ситуация сложилась, однако в ней никто не виноват, Бекки. И не смей обвинять себя!
– Ну… – слабо говорю я и замолкаю. Не знаю, что тут можно сказать. С плеч словно гора свалилась.
– Так что, дочка, – папа широким жестом указывает на витрину, – пожалуйста, позволь купить тебе карандаш. Ты заслужила.
– Нет! – торопливо выступает вперед мама. – Речь не об этом. Дело в Бекки. И в том, что с ней происходит. – Она замолкает, словно собираясь с мыслями. – Я отказываюсь воспитывать дочь, которая не может даже карандаши купить, потому что считает себя недостойной! Бекки, избегать шопинга можно по разным причинам. Никому не хочется, чтобы все стало как прежде, когда ты прятала банковские уведомления под кроватью… Уж прости, – краснеет она, – не стоило об этом вспоминать…
– Ничего. – Я тоже заливаюсь краской. – Здесь все свои, они в курсе.
Тут я краем глаза замечаю женщину в синем; она внимательно прислушивается к нам, но, перехватив мой взгляд, поспешно уходит.
– В общем, так не может продолжаться! Ты больше не моя Бекки… Или у тебя опять перерасход по кредиту?
– Вообще-то нет, – признаюсь я. – Мне совсем недавно заплатили за работу стилистом в Лос-Анджелесе. И денег у меня полно.
– И карандаши тебе понравились?
– Ну… – Я сглатываю комок. – Да. Наверное.
– Что ж, тогда вперед, милая. Ты должна сама решить, что тебе нужно. И если не хочешь ничего покупать – не надо. – Мама освобождает дорогу и шумно сморкается. – Только хватит твердить это свое «не заслуживаю»! Придумала тоже!
Короткая пауза – и все разбредаются по магазину, делая вид, что не будут за мной подглядывать. Мне не по себе. В голове все перемешалось. Зато на сердце гораздо легче. Я ни в чем не виновата. Так, может…
Может, я и куплю карандаш. В качестве сувенира. Например, вон тот фиолетовый с серой птичкой. Он стоит всего два сорок девять. А карандаши всегда нужны, правда?
Решено: я, Бекки Брендон, урожденная Блумвуд, куплю себе карандаш!
Я тянусь к нему, и когда пальцы почти смыкаются на деревянном стержне, лицо словно озаряет солнечным лучом, а по животу растекается приятное тепло… О, как же я соскучилась по этому чувству!
Так. Постойте-ка. А что там насчет «совершай покупки осознанно и вдумчиво»? Господи боже! Насчет «осознанно» вроде все в порядке – я четко понимаю, что делаю. А как насчет «вдумчиво»?.. Речь ведь идет о малюсеньком карандашике, что о нем думать?..
Беда в том, что это не просто карандаш. Это чудесный карандаш! Не только мне одной так кажется – остальным он тоже приглянулся.
– Замечательный карандаш, – подбадривает Сьюз, читая мои мысли.
– Наверняка им очень удобно писать, – вторит ей Дженис.
Родители переглядываются, и мама говорит:
– Помнишь, как мы каждый год покупали канцтовары в школу?
Я точно проваливаюсь в прошлое: вот мне пять лет, и мы стоим выбираем пенал. Я, конечно же, клянчу самый красивый: розовый и пушистый. А еще – новенький транспортир (или как он там называется?).
(Вообще-то мне каждый год покупали новый транспортир, а я им так ни разу и не воспользовалась, только маме с папой, конечно же, не говорила.)
– А после магазинов мы ходили и фотографировались на природе, – вспоминает мама. – Вот что тебе поможет, Бекки. Давай посадим Минни на одну из тех красных скал, ты сфотографируешь ее, и отправим снимки Элинор.
Минни? Посадим на скалу? Она смеется, что ли?
– Отлично! – говорю я. – Хотя знаешь… Наверное, лучше фотографироваться рядом со скалой, а не сверху – вид будет лучше.
Мы подходим к кассе, и дама в платье с перышками встречает нас улыбкой. Когда очередь доходит до меня, я протягиваю пять долларов – и вдруг замечаю коробку с точно такими же карандашами, на которой висит табличка «Специальное предложение: десять по цене пяти». Я замираю.
Десять по цене пяти… Очень выгодное предложение. Ну-ка посмотрим. Я быстро подсчитываю в уме. Десять карандашей ручной работы за… всего лишь двенадцать сорок пять. Можно сказать, даром! Правда, еще налог, но это уже мелочи. А у меня в кармане как раз завалялась двадцатидолларовая купюра. Так что я каждому смогу купить карандаш в подарок! Как талисман на удачу!
– Бекс? – Сьюз замечает мои душевные метания. – Ты будешь платить?
– Да, – отстраненно говорю я. – Буду. Просто задумалась. Вроде хорошая скидка, что скажешь? – Я указываю на коробку с карандашами. – Десять по цене пяти. Вам, наверное, всем хотелось бы получить сувенир на память о поездке, а карандаш – штука полезная…
Сьюз вдруг издает очень странный звук.
– Что случилось? – пугаюсь я.
Она не отвечает, только глядит на меня непонятно – а потом вдруг сгребает в объятия и сжимает так крепко, что нечем дышать.
– Ничего не случилось, Бекс, – шепчет она в ухо. – Все замечательно.
Когда мы выходим из магазина, на сердце у меня легко. Давно я себя так не чувствовала. Не знаю пока, кого винить в случившемся, но я – свободна!
Мы купили десяток карандашей. Мама и Дженис себе уже выбрали, а Сьюз колеблется между бирюзовым и бледно-розовым.
– Бирюзовый подойдет к твоим глазам, – советую я. – Хотя розовый – более универсальный. А синий ты видела? Мне кажется, он самый классный… Сьюз?
Она не слушает. Забыв про карандаши, она смотрит мне за левое плечо и сдавленно шепчет:
– Тарки?
Тарки? Здесь? Господи!
За моей спиной и впрямь стоит он, вырисовываясь черным силуэтом на фоне слепящего солнца. Лица я не вижу, однако все равно Тарки выглядит как-то иначе. Вырос на пару дюймов? Или накачал плечи? Или купил новый костюм?
– Тарки… – снова бормочет Сьюз, и я замечаю на ее лице слезы. В следующий миг она срывается с места и вихрем проносится мимо меня. Я даже пугаюсь, не собьет ли она его с ног.
Две темные фигуры сливаются в одну. Понятия не имею, что между ними сейчас происходит: говорят ли они, или целуются, или плачут… Это как черный ящик в самолете – правду узнаем только спустя какое-то время.
И лишь в том случае, если Сьюз расскажет. Некоторые вещи – слишком личные. Мы же теперь взрослые и не всем можем делиться. (Правда, я очень надеюсь, что она расскажет мне все-все-все!)
Я смотрю на них, прижимая ко рту руку. Прохожие останавливаются и многозначительно, с улыбкой, качают головой.
– Эй, Бекки, – подходит ко мне Люк. – Тарки здесь. Видела?
– Конечно, видела! – шиплю я. – Он ее уже простил? Все хорошо? Что он сказал?
– Думаю, они сами разберутся, – мягко говорит Люк, и я с досадой закатываю глаза. Знаю я, знаю. Но ведь это же Сьюз!
В этот момент пищит мой телефон, и я смотрю на экран. Сердце замирает. Господи! Сьюз должна это увидеть!
Прямо сейчас!
Я подхожу ближе и прислушиваюсь к разговору, не решаясь сразу вмешаться.
– Мы оба последнее время потеряли голову, только по-разному, – говорит Тарки, глядя Сьюз прямо в глаза. – Но на самом деле это был не я. И не ты.
– Да, – выдавливает Сьюз. – Не я. Сама не знаю, что на меня нашло…
– Та девушка из Лос-Анджелеса с наращенными волосами совсем на тебя не похожа. Ведь ты на самом деле любишь все натуральное. Ты любишь природу, деревья…
Сьюз нервно прячет глаза.
– Э-э… да, – бормочет она наконец. – Конечно. Деревья. Кстати… Я вот думаю, как там «Совиная башня» поживает?..
– С ней все по-прежнему, – торжественно отвечает Тарки. – Ничего не изменилось.
Сьюз отчаянно вглядывается в его непроницаемое лицо, и у нее начинают дрожать губы.
– Значит… не лучше? – рискует она уточнить. – И не хуже?
– Сьюз, ты же знаешь «Совиную башню». – Взгляд Тарки мечтательно туманится, словно он видит перед собой это чертово дерево. – Ее не надо описывать.
Господи, ну что за пытка, а?
– Сьюз! – шиплю я вполголоса. – Мне надо кое-что тебе сказать!