Дорогая Ребекка!
Благодарю Вас за письмо.
Насчет истоков образа Дарта Вейдера существует множество теорий, перечисленных в том числе в моей книге «Откуда ты, Анакин?» (продается во всех крупных книжных магазинах).
Мне кажется маловероятным Ваше предположение, что этот персонаж «списан с натуры» и что «гены его прототипа крутятся где-то в генофонде и могут всплыть в любой момент».
Иными словами, я не думаю, что Ваша свекровь состоит в родстве с Дартом Вейдером.
С наилучшими пожеланиями и да пребудет с Вами Сила!
Мак Йегер, президент Генеалогического общества Звездных войн (ГОЗВ).
Глава 20
Мы договорились, что Элинор придет к нам в семь вечера, и без десяти семь я большими глотками пью вино, стараясь успокоиться. Никогда бы не подумала, что миротворчество – настолько нервное занятие. Интересно, далай-лама в такой же мандраж впадает, перед тем как сеять мир во всем мире? Он тоже по рассеянности раза три наносит блеск для губ? (Нет, это вряд ли.)
По крайней мере, Минни удалось уложить без капризов, а старшие дружно смотрят «Валли». К тому времени, как они пойдут спать, операция по вмешательству уже закончится. Или нет? Сколько обычно требуется на вмешательство?
Господи, и зачем я вообще в это ввязалась?
Зато помещение для вмешательства (кухня то есть) выглядит сказочно. Я зажгла штук двадцать свечей, создающих уютную интимную атмосферу, включила мягкую музыку и оделась в успокоительное зеленое платье. То есть теперь уже не очень успокоительное, потому что покупала я его на прошлой неделе в «Интермиксе» за двести восемьдесят долларов, а сегодня оно у них со скидкой до семидесяти девяти девяносто девяти! Могли бы предупредить. Подать какой-нибудь тайный знак. Вот, наверное, продавщица хохотала про себя, когда мне его заворачивала.
Ладно. Ничего страшного. Люку об этом все равно знать не нужно. Главное, что помещение подготовлено, я тоже во всеоружии, и теперь осталось только дождаться Элинор. И все равно я не могу скрыть напряжения. Атмосфера наэлектризована, не буду отрицать. Я то и дело поглядываю на Люка, пытаясь предугадать его реакцию.
Он, демонстративно отвернувшись, пьет пиво за кухонным столом. У меня щемит сердце. Так неправильно. Так не должно быть. Мы не ссорились в открытую, но это еще хуже. Мы не смотрим друг другу в глаза и ни словом не упоминаем об утреннем разговоре. За весь день улыбку Люка я видела только раз – когда он разговаривал по телефону с Гэри, своим коллегой. Гэри сейчас в Нью-Йорке, но завтра утром возвращается в Лондон. Они обсуждали предстоящую встречу с представителями министерства, и видно было, что Люк загорелся не на шутку. Судя по бесконечным «Даунинг-стрит» и «текущая политика», мысль у него кипела вовсю. Он смеялся в трубку и, кажется, впервые за последние дни был в приподнятом настроении.
Очень, очень не хочу это признавать, но… по-моему, финансовые магнаты ему все-таки больше подходят, чем кинозвезды.
Папы еще нет, и это меня даже радует, потому что иначе он вмешается во вмешательство и будет рассказывать Элинор, как она похорошеет, если чуток отъестся. От Сьюз тоже ни слова с нашей утренней встречи – если не считать эсэмэски с просьбой забрать детей из кружков. Я знаю, что она днем заскакивала домой еще раз, – Митчелл доложил. Вроде бы она все так же ездила с Алисией и все так же искала Таркина. Обошла весь дом, зовя: «Тарки! Таркин, ты где?» – и снова укатила. Больше Митчелл про Сьюз ничего не знал, зато выдал мне полный отчет по обнаруженным за день просчетам в рубежах (два пункта, оба состояли в том, что соседский ребенок закидывал в наш сад летающую тарелку).
По-моему, Митчелл только рад, что я его отпускаю. Он сегодня от скуки даже гриль нам починил (и с гордостью продемонстрировал плоды труда). Я, если честно, и о неисправности-то не подозревала. Надо, кстати, сказать Люку.
– Митчелл там гриль починил, – без предисловий ляпаю я.
– Я сам собирался, – тут же отрывисто бросает Люк. – Незачем было просить Митчелла.
– Я не просила! Я вообще не знала, что гриль сломан…
Меня охватывает отчаяние. Нужно срочно сбить этот настрой, пока Элинор не приехала.
– Люк… – Я закусываю губу. – У нас все нормально?
Люк, помедлив, скованно пожимает плечами.
– Что ты имеешь в виду?
– Вот это! – с горечью повожу я рукой. – Напряжение, холодность, демонстративный игнор…
– А чего ты хотела? – в сердцах говорит Люк. – Я весь день разгребал заваренную Лоис и Сейдж кашу. Было бы куда проще, знай я заранее про их двойную игру.
– Тс-с-с, – шиплю я, оглядываясь на открытую дверь. – Джефф услышит!
– В данный момент мне абсолютно безразлично, кто и что услышит.
Он явно сыт по горло, и я знаю, что во многом это моя вина.
– Люк, я тебе очень сочувствую. – Я накрываю ладонью его руку. – Прости, я должна была сказать тебе про Лоис и Сейдж, когда ты спросил. Но, пожалуйста, посмотри на меня.
Люк, отхлебнув еще пива, наконец встречается со мной глазами.
– Бекки, жизнь и так достаточно непроста, чтобы усложнять ее тайнами друг от друга. Мы должны быть заодно.
– Я заодно! – уверяю я с жаром. – Конечно, заодно. Просто я не подумала. Я хотела независимости… пыталась построить карьеру…
– Понимаю, – вздыхает он. – Я не против независимости. Если тебе нужно остаться здесь ради карьеры, значит, останешься, мы приспособимся. – Он улыбается натянутой улыбкой. – Не буду притворяться, что мечтаю жить с тобой в разлуке, но если твоя мечта действительно того требует, я препятствовать не собираюсь. – Замолчав, он крутит бутылку в пальцах, а потом решительно ставит ее на стол. – Только мы должны быть честными друг с другом. Иначе никак, Бекки. Честность – основа всего.
– Знаю, – сглатываю я. – Я знаю, да.
Боже мой, что делать? Срочно признаться, что сейчас придет Элинор? Все объяснить? Перечислить причины, рассказать все с самого начала, добиться понимания…
Нет, поздно. Пока я собираюсь с духом, раздается резкая трель дверного звонка, и в желудке скручивается ком. Она здесь. На помощь! Она пришла.
– Я открою, – выдыхаю я едва слышно и кидаюсь к двери, прежде чем Люк успевает шевельнуться. – Джефф, я открою! – кричу я, услышав его топот из комнаты с телевизором. – Это ко мне!
Код от ворот я сообщила Элинор заранее, а Митчеллу велела запереть Эхо на ночь. С колотящимся сердцем я распахиваю тяжелую входную дверь. За дверью она. Моя свекровь. Сперва я замечаю нервный огонек в ее глазах. Потом платье. Она в платье! Запахивающемся платье-халате? Элинор Шерман?
Я моргаю изумленно. Все это время я видела Элинор только в костюмах – или, по особым случаям, в вечерних платьях строгого геометрического силуэта. Откуда у нее вообще это запахивающееся? Неужели специально купила?
Не сказать чтобы оно ей шло. На тощей фигуре Элинор платье болтается, как на вешалке, да и сочетание коричневого с кремовым явно не ее. Но главное, что она переоделась. Она сделала над собой усилие. Как будто броню сняла.
И волосы уложены по-другому. Как именно, не пойму – прическа Элинор всегда была для меня загадкой. Это даже не столько прическа, сколько шлем (иногда закрадывается подозрение, не парик ли). Но сегодня даже волосы лежат свободнее. Мягче.
– Отлично выглядите! – шепчу я, пожимая костлявые пальцы. – Прекрасно! Ну что, готовы?
Мы идем на кухню. Внутри у меня все закручивается в тугой узел, но я заставляю себя шагать как ни в чем не бывало. Я справлюсь. Это необходимо. Мы не можем до конца жизни отрекаться от Элинор.
Пришли. Я вытаскиваю из ящика, в который убирала все опасное подальше от Минни, тяжелый ключ и поспешно запираю дверь. А потом, затаив дыхание, поворачиваюсь к Люку. Я не знаю, чего ждать… Не знаю, на что надеяться.
Хотя нет, знаю. Я надеюсь втайне, что сейчас Люк поднимет голову, и потрясение в его взгляде сменится сперва пониманием, а потом мудрым одобрением. Он скажет: «Мама. Я все осознал. Нам пора помириться». И никакого вмешательства не понадобится.
Но ничего такого не происходит. Люк действительно поднимает голову и смотрит потрясенно – и на этом все. Взгляд его если и меняется, то совсем не так, как надо. В нем полыхает ледяная ярость, и впервые за всю жизнь лицо мужа меня пугает.
– Ты издеваешься, – незнакомым стальным голосом говорит Люк. – Ты надо мной издеваешься.
– Совсем нет, – бормочу я.
Обдав меня холодом, Люк шагает к двери, даже не оглянувшись на Элинор.
– Я ее заперла. Это вмешательство!
– Что? – Люк резко оборачивается, взявшись за дверную ручку.
– Вмешательство. У нас имеется проблема, и никто отсюда не выйдет, пока мы не найдем приемлемое решение, – заявляю я храбро.
Все застывают. Наши с Люком взгляды скрещиваются в безмолвном поединке. Его взгляд говорит: «Нет. Ты не посмела», а мой: «Еще как посмела».
Наконец Люк, отмерев, делает шаг к холодильнику и достает бутылку вина. Налив бокал, он вручает его Элинор с коротким: «Что тебе нужно?»
У меня тяжелеет на сердце. Вот упрямец.
– Она твоя мать. Не разговаривай с ней так.
– Она мне не мать, – отрезает Люк.
– Я ему не мать, – суровым эхом откликается Элинор, и во взгляде Люка мелькает удивление.
Они так похожи. В этом весь парадокс. Они как две матрешки из одного набора – прямые, гордые, подбородок вздернут, в глазах сталь.
– Я потеряла право называться твоей матерью много лет назад, – продолжает Элинор уже тише. – Я это понимаю, Люк. Но я хотела бы остаться бабушкой для Минни. И твоим… другом. – Она косится на меня, и я киваю одобрительно.
Представляю, каких усилий стоило Элинор это признание. Видно, что ей нелегко. Хотя, честное слово, с приподнятым забралом, с бокалом вина, со словами о дружбе она кажется почти человеком. Она делает осторожный шаг к Люку, и я всем сердцем желаю, чтобы он увидел ее моими глазами. Но Люк наэлектризован предубеждением и ничего видеть не хочет.