— Дачес, как ты можешь заказать обед без меню?
— У Лионелло, — стал объяснять я, — когда ты сел за стол и заказал напитки, официант подтаскивает стул к твоему столу, поворачивает его спинкой к вам, садится, кладет на спинку руки и перечисляет, что они сегодня подают. «Добро пожаловать к Лионелло, — говорит он. — Сегодня у нас закуски: фаршированные артишоки, моллюски маринара, моллюски ореганата и жареные кальмары. Горячие блюда: лингвини с моллюсками, спагетти карбонара и пенне болоньезе. И главное блюдо: курица по-охотничьи, телячьи котлеты, телятина по-милански и оссобуко — на мозговой косточке.
Я взглянул на моего штурмана.
— Вижу по твоему лицу, что ты несколько ошеломлен таким разнообразием. Но не волнуйся, Вулли. Потому что единственное блюдо, которое ты должен заказать у Лионелло, — как раз его официант не назвал: феттучини мио аморе, фирменное блюдо заведения. Свежесваренная паста в соусе из томатов, бекона, карамелизованного лука со щепоткой красного перца.
— Но почему официант его не назвал? Если это — фирменное блюдо ресторана?
— Именно потому не назвал, что это их фирменное блюдо. Феттучине мио аморе. Или ты сам знаешь о нем, чтобы заказать, или ты его не заслуживаешь.
По улыбке Вулли я видел, что он наслаждается вечером у Лионелло.
— У твоего отца был свой столик у Лионелло?
Я рассмеялся.
— Нет, Вулли. У моего папаши нигде не было столика. Но шесть роскошных месяцев он был метрдотелем, и мне позволяли сколько угодно торчать на кухне, только не мешать.
Я хотел рассказать Вулли о Лу, шефе, но тут нас обогнал грузовик, и шофер погрозил мне кулаком.
В другой раз я показал бы ему шиш и уже собрался, но тут заметил, что, увлекшись своим рассказом, сбавил скорость до тридцати. Неудивительно, что шофер разозлился.
Но когда нажал на газ, оранжевая стрелка на спидометре сползла с двадцати пяти на двадцать. Я дожал педаль до пола — скорость упала до пятнадцати, тогда я свернул на обочину, и машина встала.
Я выключил и включил зажигание, досчитал до трех и нажал стартер — никакого эффекта.
— Чертов «студебекер», — пробормотал я. — Наверное, сел аккумулятор. Но тут же сообразил: радио работает, значит, дело в другом. Может быть, свечи?..
— У нас кончился бензин? — спросил Вулли.
Я посмотрел на Вулли, потом на указатель уровня топлива. Стрелка, тоже оранжевая, стояла на нуле.
— Кажется, так, Вулли. Кажется, так.
Нам повезло в том, что мы еще не выехали за пределы города — Эймса, и впереди я видел красного крылатого коня — заправку «Мобил». Я сунул руку в карман и выгреб мелочь, найденную в бюро мистера Уотсона. После гамбургера и мороженого, купленных в Моргене, от нее осталось семь центов.
— Вулли, у тебя случайно не найдется денег?
— Денег? — повторил он.
«Почему это, — подумал я, — люди из денежной семьи всегда произносят это слово так, как будто оно на иностранном языке?»
Я вышел из машины и посмотрел на дорогу, в одну сторону и в другую. На другой стороне улицы в кафе уже собирались люди к обеду. Дальше была прачечная-автомат, перед ней на стоянке две машины. Но за ней — винный магазин, кажется, еще не открывшийся.
В Нью-Йорке уважающий себя хозяин винного магазина не оставит там деньги на ночь. Но мы были не в Нью-Йорке. Мы были в глубинке, здесь большинство людей, читая «На Бога уповаем» на долларовой купюре, понимают эти слова буквально. А в случае, если денег нет в кассе, я подумал, что стащу ящик виски и предложу заправщику несколько бутылок, чтобы залил мне бак.
Одна проблема: как туда влезть?
— Дай мне ключи, а?
Вулли наклонился, вынул ключ из зажигания и подал мне в окно.
— Спасибо, — сказал я и пошел к багажнику.
— Дачес?
— Что, Вулли?
— Как думаешь, можно мне…? Думаешь, можно сейчас…?
Вообще я в чужие привычки не вмешиваюсь. Хочешь встать с ранья, идти на службу в церковь — встань и иди; хочешь спать до полудня во вчерашней одежде — спи до полудня во вчерашней одежде. Но учитывая, что у Вулли осталось уже мало пузырьков с лекарством, а мне нужен штурман, я еще раньше попросил его воздержаться от утренней дозы.
Я еще раз посмотрел на винный. Я не представлял себе, сколько времени мне потребуется, чтобы влезть и выйти. Так что, может, и неплохо, если Вулли побудет наедине со своими мыслями.
— Ладно, — сказал я. — Но ограничься парой капель.
Он уже потянулся к бардачку, когда я шел к багажнику. Открыл багажник и невольно улыбнулся. Когда Билли сказал, что они с Эмметом отправляются в Калифорнию с тем, что влезло в их рюкзаки, я подумал, что он выразился фигурально. Но ничего фигурального тут не было. Был рюкзак, действительно. Я отодвинул его и поднял войлок с запасного колеса. Рядом с шиной лежал домкрат и рычаг. Рычаг был тонковат, но если им можно поднять «студебекер», подумал я, то и деревянную дверь осилит.
Я взял рычаг в левую руку, а правой стал укладывать на место войлок. И тут-то я увидел: из-под черной шины выглядывал уголок бумаги, белый, как ангельское крыло.
Эммет
Чтобы найти дорогу к воротам товарного двора, Эммету понадобилось полчаса. Пассажирский путь и грузовой шли рядом. И хотя пассажирская и товарная станции отстояли одна от другой недалеко, чтобы дойти от одних ворот до других, надо было сделать крюк в милю. Сначала шел ухоженный проспект с магазинами, а потом через пути — зона литейных, складов металлолома и гаражей.
Шагая вдоль проволочного забора, ограждавшего товарную станцию, Эммет начал ощущать тяжесть стоявшей перед ним задачи. Если вокзал был достаточно велик, чтобы пропустить несколько тысяч пассажиров, прибывающих за день в этот среднего размера город, то товарная станция казалась огромной. Раскинувшаяся на пять акров, она включала в себя приемный парк, сортировочные участки, конторы, ремонтные мастерские, а главное, сотни и сотни товарных вагонов. Угловатые, цвета ржавчины, они стояли впритык, ряд за рядом, чуть ли не до горизонта. Предстояло ли им отправиться на восток или на запад, на север или на юг, гружеными или порожними, они были такими, как подсказывал здравый смысл: безымянными и взаимозаменяемыми.
К станции вела широкая улица, уставленная складами. На подходе, перед воротами, Эммет увидел только одного человека — немолодого мужчину в инвалидном кресле. Даже издали было видно, что обе ноги у него отрезаны выше колена — ясно, жертва войны. Если ветеран рассчитывал на людскую отзывчивость, подумал Эммет, то лучше было бы расположиться перед вокзалом.
Чтобы оценить обстановку, Эммет расположился напротив ворот в подъезде дома с окнами с закрытыми ставнями. За забором невдалеке стоял двухэтажный кирпичный дом, довольно опрятный. Там должна быть диспетчерская — с расписаниями и поездными ведомостями. Эммет наивно предполагал, что сможет незаметно проникнуть туда и посмотреть расписание на стене. Но сразу за воротами стояло маленькое здание — очень похоже, что караулка.
И в самом деле, пока Эммет размышлял, к воротам подъехал грузовик, из домика вышел охранник с блокнотом, чтобы пропустить машину. Не проберешься, подумал Эммет. Значит, надо ждать, когда информация сама придет к нему.
Эммет взглянул на армейские часы, которые ему одолжил Билли. Четверть двенадцатого. Подумав, что может появиться шанс в обеденное время, Эммет прислонился к стене в подъезде и ждал, мыслями вернувшись к брату.
Когда Эммет и Билли вошли в вокзал, Билли весь обратился в зрение. Он разглядывал высокие потолки, окошки касс, кафетерий, чистильщика обуви, газетный киоск.
— Я никогда не был на вокзале, — сказал он.
— Ты не таким его себе представлял?
— Нет, именно таким.
— Пошли, — с улыбкой сказал Эммет. — Сядем.
Эммет провел брата через зал ожидания к тихому углу, где была свободная скамья.
Билли снял мешок, сел и подвинулся, чтобы освободить место для Эммета, но Эммет не сел.
— Билли, мне надо узнать насчет поездов в Нью-Йорк. Но потребуется время. Обещай, пока не вернусь, оставаться на месте.
— Хорошо, Эммет.
— И имей в виду, это не Морген. Тут много народу приходит и уходит, все чужие. Так что лучше сиди сам по себе.
— Я понимаю.
— Хорошо.
— Но если хочешь узнать про поезда в Нью-Йорк, почему не спросишь в справочной? Она вон тут, под часами.
Билли показал, Эммет обернулся, посмотрел, потом подсел к Билли.
— Мы с тобой поедем не на пассажирском поезде.
— Почему, Эммет?
— Потому что наши деньги в «студебекере».
Билли подумал, потом взялся за свой мешок.
— Мы можем заплатить моими серебряными долларами.
Эммет с улыбкой остановил руку брата.
— Нет, не можем. Ты собирал их годами. И тебе осталось совсем немного, да?
— Тогда что мы будем делать?
— Прокатимся на товарном поезде.
Для большинства людей, полагал Эммет, правила — необходимое зло. Они — неудобства, которые терпим ради привилегии жить в упорядоченном мире. Вот почему большинство людей, имея на то возможность, склонны раздвигать рамки правил. Превысить скорость на пустом шоссе или позаимствовать яблоко из беспризорного сада. Но Билли в отношении правил был не просто педантом. Он был фанатиком. Без всяких просьб он застилал постель и чистил зубы. В школу приходил непременно за пятнадцать минут до первого звонка и всегда поднимал руку перед тем, как заговорить. Так что Эммету пришлось крепко подумать, как преподнести это брату, и в итоге он остановился на фразе «прокатимся на товарном», в надежде, что это смягчит неизбежные сомнения брата. По лицу Билли Эммет понял, что слова подобраны удачно.
— Как безбилетники, — сказал Билли с легким удивлением.
— Точно. Как безбилетники.
Эммет потрепал брата по колену, поднялся со скамьи и пошел.
— Как Дачес и Вулли в машине директора.
Эммет остановился и обернулся.
— Откуда ты об этом знаешь?
— Дачес мне сказал. Вчера, после завтрака. Мы говорили о «Графе Монте-Кристо» — как Эдмон Дантес, неправильно посаженный в тюрьму, сбежал из замка Иф: зашил себя в мешок, предназначенный для покойного аббата Фариа, чтобы стражники, ничего не подозревая, вынесли его за ворота тюрьмы. Дачес объяснил, как они с Вулли сделали почти то же самое. Их тоже посадили неправильно, они спрятались в багажнике директора, и он, ничего не подозревая, вывез их за ворота. Только Дачеса и Вулли не бросили в море.