Улисс подвел их к ближнему костру, у которого двое белых бродяг, сидя на шпалах, ели из жестяных мисок, а гладко выбритый чернокожий помешивал содержимое чугунного котла. Увидев Улисса, черный улыбнулся.
— Только посмотрите, кого принесло.
— Привет, Стью, — поздоровался Улисс.
Но стоило Эммету с Билли показаться у него из-за спины, радушие на лице повара сменилось удивлением.
— Они со мной, — пояснил Улисс.
— Приехали с тобой? — спросил Стью.
— Я, вроде, так и сказал.
— Да, конечно…
— Есть место у твоей лачуги?
— Да вроде есть.
— Пойду посмотрю. А ты пока приготовь нам чего-нибудь.
— Мальчишкам тоже?
— Мальчишкам тоже.
Эммету показалось, что Стью хотел было снова выразить удивление, но передумал. Бродяги оторвались от еды и с интересом наблюдали за тем, как Улисс достает из кармана кошелек. Что Улисс собирается заплатить и за них с братом, Эммет понял не сразу.
— Подождите, — сказал Эммет. — Улисс, давайте мы за вас заплатим.
Эммет достал пятидолларовую купюру, которую сунул ему в нагрудный карман Паркер, шагнул вперед и протянул ее Стью. Только тогда он увидел, что держит не пять долларов. А пятьдесят.
Стью и Улисс посмотрели на купюру, потом Стью перевел взгляд на Улисса, а тот — на Эммета.
— Убери это, — сказал Улисс строго.
Эммет с пылающими щеками положил деньги обратно. Только после этого Улисс повернулся к Стью и заплатил за еду. Затем обратился к Эммету и Билли — как всегда так, будто все было делом решенным.
— Займу для нас место. Вы двое садитесь и ешьте. Вернусь через минуту.
Эммет смотрел, как Улисс уходит, и чувствовал, что потерял всякую охоту есть и сидеть. Но Билли уже держал на коленях кукурузную лепешку и миску с чили, а Стью наполнял вторую.
— Так же вкусно, как у Салли.
Эммет сказал себе, что отказываться невежливо, и взял миску.
С первого же кусочка он понял, насколько проголодался. Еду из пульмановского вагона они доели несколько часов назад. К тому же Билли не соврал. Чили было таким же вкусным, как у Салли. Может, даже лучше. Судя по копченому привкусу, Стью не пожалел бекона, да и говядина на вкус оказалась неожиданно хороша. Когда Стью предложил добавки, Эммет не возражал.
Отдав миску, Эммет настороженно присмотрелся к бродягам по другую сторону костра. При взгляде на их поношенную одежду и небритые лица определить их возраст было сложно, но Эммет подозревал, что они моложе, чем кажутся.
Высокий и худой слева показательно не обращал внимания ни на Эммета, ни на его брата. Но тот, что сидел справа и улыбался им, вдруг помахал.
Билли помахал в ответ.
— Приветствую вас, усталые путники, — заговорил бродяга. — Откуда путь держите?
— Из Небраски, — отозвался Билли.
— Небраска, а? Давненько не бывал я в Небраске. Что привело вас в «Большое яблоко»?
— Мы приехали забрать машину Эммета, — ответил Билли. — Чтобы поехать на ней в Калифорнию.
Высокий при упоминании машины вдруг взглянул на них с интересом.
Эммет положил руку брату на колено.
— Мы здесь проездом, — сказал он.
— Тогда вы пришли куда надо, — сказал улыбчивый. — Лучшее в мире место для проезжающих.
— Что ж ты-то все никак не проедешь? — сказал высокий.
Нахмурившись, улыбчивый повернулся к соседу, но, прежде чем он успел хоть что-то сказать, высокий обратился к Билли:
— За машиной приехали, говоришь?
Эммет собрался было вмешаться, но тут у костра вырос Улисс. Он заглянул высокому в миску.
— Ты, кажется, уже поел.
Бродяги взглянули на Улисса.
— Я сам решаю, когда поел, а когда нет, — сказал высокий.
Он бросил миску на землю.
— Вот теперь поел.
Высокий поднялся; улыбчивый подмигнул Билли и тоже встал.
Улисс проводил их взглядом, сел на освободившееся место и пристально и многозначительно посмотрел на Эммета поверх костра.
— Знаю, — сказал Эммет. — Знаю.
Вулли
Если бы это зависело от Вулли, они не остались бы в Манхэттене на ночь. Они бы даже и не поехали в Манхэттен. А отправились бы прямо к его сестре в Гастингс-на-Гудзоне, и оттуда — в Адирондакские горы.
Манхэттен портила — так, во всяком случае, считал Вулли — Манхэттен портила его отвратительная неизменность. Все эти гранитные башни и бесконечные дороги, уходящие вдаль, насколько хватает глаз. Каким образом миллионы людей, изо дня в день стуча каблуками по тротуарам и мраморным полам вестибюлей, не смогли оставить на них ни единой вмятины? Хуже того, Манхэттен был до краев заполнен надеждами. Надежд было так много, что пришлось строить здания по восемьдесят этажей, чтобы, сложив одну на другую, вместить их все.
Но Дачес хотел увидеться с отцом, поэтому они поехали по шоссе Линкольна до тоннеля Линкольна, проехали по тоннелю Линкольна под Гудзоном и оказались здесь.
Если и проводить время в Манхэттене, думал Вулли, прислоняя подушку к стене, то только так. Потому что, как только они выехали из тоннеля Линкольна, Дачес не свернул влево и не поехал прямиком к элитным районам. Вместо этого он свернул направо и поехал на Бауэри — улицу, на которой Вулли никогда не был, — чтобы встретиться с отцом в маленьком отеле, о котором Вулли никогда не слышал. Потом, пока Вулли сидел в холле и следил за всем тем, что происходит на улице, он вдруг увидел мальчишку с кипой газет — мальчишку в мешковатой куртке и шляпе с обвисшими полями.
— Птичник! — воскликнул Вулли. — Вот это совпадение!
Вскочив, он забарабанил по стеклу. Мальчишка обернулся, и оказалось, что он все-таки не Птичник. Но, привлеченный стуком, он зашел внутрь и вместе со своей кипой газет направился прямиком к Вулли.
У Дачеса, по его выражению, была аллергия на книги; Вулли страдал от схожего недуга. У него была аллергия на ежедневные газеты. В Нью-Йорке постоянно что-то происходило. И предполагалось, что вы не только в курсе дел, но и составили обо всем собственное мнение и можете высказать его в любую минуту. Происходило так много всего и настолько стремительно, что все это и близко не влезало в единственную газету. В Нью-Йорке была, конечно, официальная и надежная «Таймс», но кроме нее были «Пост», «Дэйли-ньюс», «Хералд-трибьюн», «Американ-джорнал», «Уорлд-телеграм» и «Миррор». И это только те, что с ходу пришли Вулли на ум.
На каждом из этих предприятий работают полчища людей, которые отвечают за сенсации, выпытывают информацию, проводят расследования, используя любые зацепки, и до позднего вечера редактируют материал. Среди ночи каждое из этих предприятий запускает печатный станок, а потом спешно загружает газеты в грузовики, а те развозят их во всех мыслимых направлениях, чтобы свежие новости уже ждали вас на пороге, когда вы проснетесь на рассвете, торопясь на поезд, отходящий в шесть сорок две.
Стоило только подумать об этом, и по спине пробегал холодок. Поэтому, когда мальчишка в мешковатой одежде подошел к нему со стопкой газет, Вулли уже собрался отправить его обратно.
Однако выяснилось, что мальчишка в мешковатой одежде продавал не сегодняшние газеты. Он продавал вчерашние газеты. И позавчерашние газеты. И позапозавчерашние!
— Три цента за вчерашний «Нью-Йорк таймс», два — за выпуск двухдневной давности и цент — за трехдневный. Пять, если берете все сразу, — объяснил он.
«Ну, это уже совсем другое дело», — подумал Вулли. Через один, два, три дня новости уже вовсе не кажутся такими срочными, как свежие. Их и новостями нельзя назвать. И не нужно никаких пятерок по математике от мистера Кейленбека, чтобы понять, что три газеты за пять центов — это выгодно. Но, к сожалению, денег у Вулли не было.
Или были?..
В первый раз с тех пор, как Вулли надел штаны мистера Уотсона, он сунул руки в карманы мистера Уотсона. И вы не поверите, вы просто не поверите, но в правом кармане оказалось несколько мятых бумажек.
— Я возьму все три, — с азартом сказал Вулли.
Когда мальчишка отдал Вулли газеты, Вулли отдал ему доллар, великодушно добавив, что сдачи не нужно. И, хотя мальчишка был доволен как никогда, Вулли был совершенно уверен, что в выигрыше остался он.
Итак, когда наступил вечер и Дачес бегал по Манхэттену в поисках отца, Вулли выпил еще две капли лекарства из запасной бутылочки, которую заранее положил в школьную сумку Эммета, лег на кровать, прислонив подушку к стене, и погрузился в газету трехдневной давности.
И как же много меняли эти три дня. Новости больше не давили срочностью, и, если выбрать правильный заголовок, история под ним нередко приобретала характер фантастический. Как здесь, на первой странице воскресного номера:
ПРОТОТИП АТОМНОЙ ПОДЛОДКИ СИМУЛИРУЕТ ЭКСПЕДИЦИЮ В ЕВРОПУ
В этой истории объяснялось, как первая атомная подводная лодка совершила путешествие, эквивалентное пересечению Атлантического океана — находясь при этом посреди пустыни в Айдахо! Вулли пришло в голову, что настолько неслыханному замыслу самое место в большой красной книге Билли.
Вот еще один — из двухдневной газеты:
УЧЕНИЯ ПО ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЕ
СЕГОДНЯ В 10:00
Слова «учения» и «оборона» внушали Вулли беспокойство и обычно побудили бы его вовсе пропустить статью. Но это был позавчерашний номер «Таймс», и дальше в статье объяснялось: в ходе учений группа воображаемых противников бросит воображаемые атомные бомбы на пятьдесят четыре города, что приведет к воображаемым разрушениям по всей Америке. В одном только Нью-Йорке ожидали падения трех воображаемых бомб, одна из которых воображаемо падала на перекресток Пятьдесят седьмой улицы и Пятой авеню — и, кто бы мог подумать, прямо перед салоном «Тиффани». По сигналу тревоги всякая деятельность в пятидесяти четырех городах страны должна быть прекращена на десять минут.
— Всякая деятельность прекращена на десять минут, — прочитал вслух Вулли. — Вот это да.
Затаив дыхание, Вулли взялся за вчерашнюю газету. А там сверху на первой полосе — чтобы сразу было видно — фотография Таймс-сквер: два полицейских стоят и смотрят в сторону Бродвея — и больше ни души. Никто не разглядывает витрину табачной лавки. Никто не выходит из театра «Критерион», не заходит в отель «Астор». Никто не сидит за кассой, не набирает телефонный номер. Никто не спешит, не суетится, не ловит такси.