Как странно и как прекрасно, думал Вулли. Безмолвный, замерший, почти необитаемый Нью-Йорк, в котором никто никуда не спешит и в котором — впервые с самого основания — не слышно гула надежды.
Дачес
Оставив Вулли с его лекарством и радио, настроенным на рекламу, я отправился в Адскую кухню, где на западной Сорок пятой улице отыскал забегаловку под названием «Якорь». Внутри горел тусклый свет и сидели безучастные завсегдатаи — место как раз в папашином вкусе, где бывший человек может сидеть за стойкой и сколь угодно проклинать несправедливости судьбы.
По словам Берни, Фицци с папашей любили встретиться здесь часов в восемь и пить, пока карманы не опустеют. И в самом деле, без одной минуты шесть дверь распахнулась и внутрь прошаркал Фицци.
Встретили его безразлично — он явно был тут за своего. Не сказать, чтобы Фицци сильно состарился. Волосы поредели, нос покраснел, но святой Ник еще просматривался за фасадом — если хорошенько прищуриться.
Фицци прошел мимо меня, протиснулся между двумя стульями и, выложив на стойку пригоршню пятицентовых, заказал порцию виски в высоком стакане.
В стакане порция виски выглядит настолько мизерной, что мне заказ показался странным. Но потом я увидел, как дрожат у Фицци руки. Видимо, он на собственном опыте убедился, что из стопки виски разлить гораздо проще.
Покрепче обхватив стакан, Фицци отошел в угол к столику на двоих. Это определенно было то самое место, где они с отцом выпивали, — устроившись поудобнее, Фицци отсалютовал стаканом пустому стулу. Наверное, кроме него не найдется никого, кто поднял бы стакан за Гарри Хьюитта, подумал я. Он поднес стакан к губам, и в этот момент я подсел к нему за столик.
— Привет, Фицци.
На секунду Фицци замер и уставился на меня поверх стакана.
Тут он, — наверное, впервые в своей жизни, — опустил стакан, так и не отпив.
— Привет, Дачес. Едва тебя узнал. Ты подрос.
— Это все физический труд. Попробуй как-нибудь.
Фицци посмотрел на виски, потом на бармена, потом на входную дверь. Больше смотреть было не на что, и он снова посмотрел на меня.
— Что ж, очень рад встрече, Дачес. Что тебя сюда привело?
— Так, кое-что. Завтра надо повидаться с другом в Гарлеме, но вообще я ищу папашу. У нас с ним незаконченное дельце, если можно так выразиться. К сожалению, он так торопился, когда выселялся из отеля «Саншайн», что забыл оставить адрес. Тогда я подумал: если кто в городе Нью-Йорке и знает, где Гарри, то это Фицци, его сердечный друг.
Фицци начал качать головой еще раньше, чем я договорил.
— Нет, — сказал он. — Дачес, я не знаю, где твой отец. Мы уже несколько недель не виделись.
С удрученным видом он посмотрел на свой нетронутый стакан.
— Что же это я, — сказал я. — Давай угощу.
— Да нет, не нужно. Я еще этот не допил.
— Ты про эту капельку? Ты заслуживаешь большего.
Я поднялся, подошел к бару и попросил бутылку того, что налили Фицци — что бы это ни было. Вернувшись, вытащил пробку и наполнил стакан до краев.
— Так-то лучше, — сказал я.
Он взглянул на виски без улыбки.
Какая жестокая ирония, подумал я. Подумайте: вот на столе стоит то, о чем Фицци мечтал полжизни. Молился даже. Целый стакан, до краев наполненный виски — да еще и за чужой счет. И теперь, когда виски стоит прямо перед ним, Фицци уже не уверен, что хочет его.
— Ну же, — подбодрил его я. — К чему эти церемонии?
Фицци как-то нехотя поднял стакан и осторожно отсалютовал им в мою сторону. Сделал он это куда менее искренне, чем в сторону пустого стула, но я все равно выразил свою благодарность.
На этот раз он глотнул сполна, словно пытался возместить невыпитое раньше. Затем поставил стакан и выжидающе посмотрел на меня. Бывшие люди этим и занимаются. Они ожидают.
Бывшие люди собаку съели на ожидании. Сначала они ждут грандиозного успеха или что их номер выстрелит. Как только становится понятно, что ничего такого не произойдет, они начинают ждать другого. Ждут, например, когда откроется бар или придет чек на соцвыплату. Вскорости начинают ждать времени, когда узнают, каково это — спать в парке и подбирать бычки. Они ждут и думают, к какому еще унижению им придется привыкнуть, когда дорогие некогда люди окончательно их забудут. Но по большей части они ждут конца.
— Где он, Фицци?
Фицци покачал головой — скорее для себя, чем для меня.
— Дачес, я же сказал, мы не виделись несколько недель. Клянусь.
— В другой ситуации я бы, конечно, поверил каждому твоему слову. Тем более раз ты клянешься.
Он поморщился.
— Вот только, когда я сюда сел, ты не особенно удивился. Как же так?
— Не знаю, Дачес. Может, я удивился в глубине души?
Я расхохотался.
— Может быть, действительно. Но знаешь, что я думаю? Думаю, ты не удивился, потому что папаша сказал тебе, что я могу заглянуть. А для этого он должен был увидеться с тобой на днях. И почти наверняка это случилось на этом самом месте.
Я постучал пальцем по столу.
— И если он сказал тебе, что валит из города, то, конечно, сказал, куда. Вы же неразлучны, как веревка и мыло.
На словах «веревка и мыло» Фицци снова поморщился. Затем еще больше сник, хотя, казалось бы, куда уж больше.
— Прости меня, — сказал он тихо.
— Что-что?
Я чуть наклонился к нему, будто не расслышал, и он взглянул на меня словно бы даже с неподдельным раскаянием.
— Прости меня, Дачес. Прости, что дал показания против тебя. Прости, что подписал их.
То слова не вытянешь, то вдруг не остановить.
— Я тогда пил всю ночь, понимаешь? И мне так не по себе становится при полицейских, особенно когда они задают мне вопросы. Спрашивали, что я видел, что слышал, хотя глаза и уши у меня уже не те. Да и память тоже. Стали недовольные такие, и твой отец отвел меня в сторону, пытался помочь, освежить воспоминания…
Фицци все говорил, а я взял бутылку и присмотрелся к ней. В центре этикетки был большой зеленый трилистник. Он вызвал у меня улыбку. Ну кому когда виски приносило удачу? Тем более ирландское.
Итак, сижу я там с увесистой бутылкой в руке и вдруг понимаю: вот еще один прекрасный пример того, что было придумано и изготовлено с одной целью и при этом идеально подходит для другой. Сотни лет назад бутылку для виски придумали делать большой, чтобы удобно лежала в руке, а горлышко — узким, чтобы было удобно наливать. Но если бутылку перевернуть и взяться за горлышко, то окажется, что она как будто специально сделана для того, чтобы бить зануд по голове. Бутылка виски — она вроде карандаша с ластиком: одна сторона — чтобы что-то сказать, другая — чтобы забрать слова обратно.
Должно быть, Фицци прочитал мои мысли, потому что внезапно затих. И по выражению лица я понял, что он напуган. Он побледнел, и пальцы задрожали сильнее.
Пожалуй, впервые в жизни кто-то меня испугался. Даже не верилось. У меня и в мыслях не было причинять Фицци боль. Какой смысл? Он сам замечательно с этим справляется.
Но в сложившихся обстоятельствах его беспокойство играло мне на руку. Поэтому, когда он спросил, нельзя ли забыть обо всем, ведь столько воды уже утекло, я подчеркнуто медленно поставил бутылку на стол.
— О, если бы только это было возможно, — сказал я задумчиво. — Если бы можно было повернуть время вспять и сделать так, чтобы ты не делал того, что сделал, Патрик Фицуильямс. Но увы, друг мой, вода не утекла. И не унесло водой того, что было. Скорее, вода вокруг нас, она повсюду. Прямо здесь, да, в этой самой комнате.
Столько горя было у него в глазах — мне даже стало его почти жаль.
— Причины у тебя могли быть разные, Фицци, но думаю, оба мы понимаем, что за тобой должок. Скажешь, где папаша, и мы в расчете. Но если нет, придется мне подключить воображение и придумать, как еще мы можем расквитаться.
Салли
Отца я нашла в северной части фермы — он чинил забор вместе с Бобби и Мигелем, лошади стояли рядом без дела, а на пастбище за ними паслось несколько сотен голов.
Съехав на обочину, я с визгом затормозила прямо перед ними и вылезла из кабины — а они все прикрывали глаза от пыли.
Бобби, наш главный шут, показательно закашлялся, а отец покачал головой.
— Салли, — сказал он, — будешь так ездить по ухабам, пикап под тобой развалится.
— Я и сама, наверное, знаю, что Бетти может выдержать, а что нет.
— Я только говорю, что, когда коробка передач слетит, не жди, что я буду ее менять.
— Об этом не беспокойся. Я знаю, чего ждать от своего пикапа, но чего ждать от тебя, я знаю еще лучше.
Он помолчал — видимо, пытался решить, отсылать ли мальчишек.
— Ладно, — сказал он, словно договорился наконец сам с собой. — Ты сюда не просто так примчалась. Это ясно. Так давай, говори, что у тебя.
Открыв пассажирскую дверцу, я достала табличку с надписью «Продается» и подняла так, чтобы он ее хорошенько рассмотрел.
— Нашла в мусоре.
Он кивнул.
— Туда я ее и положил.
— И откуда она, позволь спросить?
— С фермы Уотсонов.
— Зачем тебе снимать «Продается» с фермы Уотсонов?
— Потому что она больше не продается.
— И откуда ты знаешь?
— Я её купил.
Ответил коротко и резко, показывая, что проявил достаточно терпения и больше терпеть не намерен, что времени на подобные разговоры у него нет, что у них с мальчиками есть работа и пора бы мне залезть обратно в кабину и поехать домой, ведь давно пора стряпать ужин. Только если думает, что знает о терпении больше меня, он ошибается.
Я чуть потянула время. Не двигаясь с места, задумчиво посмотрела вдаль, а потом перевела взгляд обратно на него.
— Быстро ты ее купил… Поневоле задаешься вопросом, как долго ты поджидал удобного случая.
Бобби водил по пыли носком ботинка, Мигель смотрел на стадо, а отец почесывал шею.
— Мальчики, — сказал он, чуть подумав, — вам, кажется, есть чем заняться.
— Так точно, мистер Рэнсом.