— Все нормально, — сказал я, стараясь ее успокоить. — В Салине было не так уж и плохо. Кормили три раза в день, и матрас был. И, не попади я туда, не встретил бы вашего брата.
Когда я вместе с Сарой подошел к раковине, чтобы помыть стакан, она поблагодарила и улыбнулась мне своей теплой улыбкой. Затем пожелала спокойной ночи и хотела было уйти, но я позвал ее:
— Сестра Сара.
Она обернулась и вопросительно взглянула на меня. Затем с тем же тихим удивлением смотрела, как я достаю из ее кармана коричневый пузырек.
— Поверьте, лучше от этого не станет, — сказал я.
Когда она ушла, я спрятал пузырек за баночки с приправами и почувствовал, что совершил второй хороший поступок за сегодня.
Четыре
Вулли
В пятницу, в половине второго, Вулли стоял на любимейшем месте во всем магазине. А это немало! Ведь в «ФАО Шварц» столько великолепных мест, где можно постоять. Чтобы добраться сюда, ему пришлось пройти мимо рядов плюшевых игрушек, среди которых был тигр с завораживающими глазами и жираф в натуральную величину (голова у него почти касалась потолка). Пройти мимо отдела автоспорта, где двое мальчиков на маленьких «феррари» носились по треку в форме восьмерки. А потом наверху, у эскалатора, — мимо отдела с наборами для фокусов. Там фокусник как раз заставил исчезнуть бубнового валета. Но, как бы ни хотелось посмотреть на все это, ничто в магазине не доставляло Вулли столько счастья, как большая застекленная витрина с мебелью для кукольных домиков.
Двадцать футов в длину, восемь полок — больше, чем шкаф с наградами в школе Святого Георгия — и от края до края, и сверху донизу забит идеальными мебельными миниатюрами. Слева целая секция отводилась под мебель стиля чиппендейл: чиппендейловские комоды на ножках, чиппендейловские столы и комплект для столовой из двенадцати чиппендейловских стульев, ровно расставленных вокруг чиппендейловского стола. Стол был прямо как когда-то в их городском доме на Восемьдесят шестой улице. Естественно, каждый день они за ним не ели. Его накрывали только по особым случаям: на дни рождения и те праздники, когда на стол ставился лучший фарфор и зажигались свечи в канделябре. Во всяком случае, так было, пока отец Вулли не умер, а мать не вышла замуж повторно, не переехала в Палм-Бич и не пожертвовала стол местному женскому обществу по обмену вещами.
Ох, как разозлилась на нее Кейтлин!
«Как ты могла, — сказала (можно сказать, прокричала) она маме, когда грузчики пришли забрать стол со стульями. — Он же прабабушкин!»
«Кейтлин, и что же мне делать с таким столом? — ответила мама. — Старомодная громадина на двенадцать персон. Никто даже обедов больше не дает. Правда ведь, Вулли?»
В то время Вулли не знал, дают люди обеды или нет. Он и теперь не знает. Поэтому ничего не сказал. А вот сестра сказала. Сказала, пока грузчики выносили чиппендейл за дверь.
«Приглядись хорошенько, Вулли, — сказала она. — Потому что такого стола ты больше нигде не увидишь».
И он пригляделся.
Но, как выяснилось, Кейтлин была не права. Потому что Вулли увидел такой стол снова. Увидел его прямо здесь, на витрине «ФАО Шварц».
Мебель на витрине расставили в хронологическом порядке. Двигаясь слева направо, путешествуешь от Версальского дворца до гостиной в современной квартире — с проигрывателем, журнальным столиком и парочкой стульев от Миса ван дер Роэ.
Вулли понимал, что мистер Чиппендейл и мистер ван дер Роэ заслужили величайшую оценку, придумав такие замечательные стулья. Но ему казалось, что люди, создавшие эти идеальные копии, заслуживают столь же высокой оценки — если не выше. Потому что, чтобы сделать стул Чиппендейла или ван дер Роэ настолько крошечных размеров, постараться нужно гораздо больше, чем чтобы сделать те, на которых можно сидеть.
Но больше всего Вулли любил самую правую часть шкафа — там рядами стояли кухни. На самом верху стояла кухня «Прерия»: простой деревянный стол, маслобойка и чугунная сковорода на чугунной плите. Дальше была кухня «Викторианская». Это была кухня, на которой только готовят, — там не было ни стола, ни стульев, за которыми можно было бы поужинать. Вместо них — длинная столешница, над которой висело шесть медных кастрюль, от самой большой до самой маленькой. А внизу стояла кухня «Современная» со всеми новомодными чудесами. Кроме белоснежно-белой плиты и белого-пребелого холодильника там был стол на четверых с покрытием из красного жаростойкого пластика и четыре хромированных стула с сиденьями из красной искусственной кожи. Был там и миксер от «Китчен эйд», и тостер с черным рычажком и торчащими из него двумя маленькими тостами. А в шкафчике над столешницей стояли коробки с хлопьями и крошечные банки с консервированным супом.
— Так и знала, что ты будешь тут.
Вулли повернулся к сестре.
— Как ты догадалась? — удивился он.
— Как я догадалась? — повторила Сара и рассмеялась.
И Вулли тоже рассмеялся. Потому что, ну конечно же, он знал, как она догадалась.
Когда они были младше, бабушка Уолкотт каждый год приводила их в «ФАО Шварц», чтобы они сами выбрали себе подарки на Рождество. Однажды, когда семейство уже собиралось уезжать — пальто застегнуты на все пуговицы, в руках набитые под завязку большие красные пакеты, — вдруг обнаружилось, что в праздничной суете куда-то пропал малыш Вулли. Членов семьи разослали по этажам, и они кричали и звали его, пока Сара наконец не нашла его здесь.
— Сколько нам тогда было?
Она покачала головой.
— Не знаю. Это случилось за год до смерти бабушки, так что мне, видимо, было четырнадцать, а тебе семь.
Вулли покачал головой.
— Тяжело это было, правда?
— Что было тяжело?
— Выбрать подарок — здесь ведь столько всего!
Вулли развел руками, чтобы охватить всех жирафов, «феррари» и наборов для фокусов, что были в здании.
— Да, — сказала она. — Выбирать было сложно. Особенно тебе.
Вулли кивнул.
— А потом, — сказал он, — когда подарки были выбраны, бабушка отправляла их домой с водителем и вела нас в «Плазу» пить чай. Помнишь?
— Помню.
— Сидели в той большой зале с пальмами. И нам приносили такие высокие многоярусные тарелки: на нижнем ярусе маленькие сэндвичи с кресс-салатом, огурцом и семгой, а на верхнем — маленькие лимонные тарты и шоколадные эклеры. Бабушка всегда заставляла нас сначала съесть все сэндвичи и только потом разрешала пирожные.
— Чтобы подняться на небо, надо потрудиться.
Вулли рассмеялся.
— Да, точно. Именно так бабушка и говорила.
Пока Вулли и Сара спускались на эскалаторе на первый этаж, Вулли рассказывал ей о том, как его только что озарило: создатели стульев для кукольных домиков заслуживают настолько же высокой — если не выше — оценки, как мистер Чиппендейл и мистер ван дер Роэ. Но стоило им подойти ко входной двери, как кто-то позади вдруг закричал:
— Сэр! Прошу прощения, сэр!
Обернувшись узнать, в чем причина переполоха, Вулли и его сестра увидели, что какой-то мужчина, по всему похожий на управляющего, бежит за ними и машет рукой.
— Одну секунду, сэр, — воскликнул он, направляясь прямиком к Вулли.
Вулли повернулся к сестре, пытаясь изобразить шутливое удивление. Но она все смотрела на мужчину, и на лице ее был написан ужас. Она старалась его скрыть, но Вулли заметил и огорчился.
Подбежав к ним и отдышавшись, мужчина обратился к Вулли.
— Пожалуйста, простите меня за этот шум. Вы забыли медведя.
— Медведя! — воскликнул Вулли, широко распахнув глаза.
Он обернулся к сестре — она наблюдала за ними озадаченно, но с облегчением.
— Я забыл медведя, — сказал он ей, улыбнувшись.
Вслед за управляющим появилась женщина с пандой в руках — и панда эта была ростом с нее.
— Спасибо вам, — сказал Вулли, забирая медведя. — Спасибо вам огромнейшее.
Сотрудники вернулись к работе, а Сара посмотрела на Вулли.
— Ты купил громадную панду?
— Это для маленького!
— Вулли-Вулли, — Сара улыбнулась и покачала головой.
— Сначала я думал взять белого медведя или гризли, но было в них что-то чересчур свирепое, — объяснил Вулли.
Вулли хотел было поднять руки с пальцами-когтями и оскалиться, чтобы показать, что имеет в виду, но руки были слишком заняты пандой.
Они были заняты пандой настолько, что Вулли не помещался между лопастями вращающейся двери. На помощь поспешил мужчина в ярко-красной форме, всегда стоящий на страже дверей магазина «ФАО Шварц».
— Позвольте мне, — галантно сказал он и открыл перед братом, сестрой и медведем обычную дверь, ведущую на узкое крыльцо, отделяющее магазин от Пятой авеню.
День стоял замечательный, и солнце освещало лошадей, кареты и тележки с хот-догами, выстроившиеся вдоль ограды Центрального парка.
— Давай посидим немного, — сказала Сара тоном, обещавшим серьезный разговор.
За сестрой Вулли пошел с неохотой и, сев на скамейку, посадил панду между ними. Но Сара забрала панду и посадила ее по другую сторону от себя, так что больше их ничего не отделяло.
— Вулли, я хочу тебя кое о чем спросить.
Она смотрела на Вулли, и Вулли видел, что она беспокоится, но еще — что она не уверена, словно вдруг задумалась, в самом ли деле ей так хочется спросить о том, о чем она собиралась спросить.
Вулли положил руку ей на плечо.
— Тебе не нужно ни о чем меня спрашивать, Сара. Не нужно ни о чем спрашивать.
Но беспокойство всё еще боролось в ней с неуверенностью, и Вулли, как мог, постарался ее обнадежить.
— Вопросы бывают коварные, как развилки на дороге. Беседуешь с кем-то, и всё хорошо, но вот поднимается вопрос, и беседа вдруг — раз! — и сворачивает. Этот новый путь почти наверняка ни к чему неприятному не приведет, однако иногда хочется просто идти по дороге и никуда не сворачивать.
Оба помолчали. Озаренный новой мыслью, Вулли сжал руку сестры.
— Ты когда-нибудь замечала, — начал он, — замечала когда-нибудь, как много вопросов начинается на букву «К»?