Вулли стал загибать пальцы, перечисляя:
— Кто. Как. Куда. Когда. Какой.
Сара улыбнулась этому потрясающему открытию, и Вулли заметил, что на мгновение ее беспокойство и неуверенность отступили.
— Интересно, правда? — продолжил он. — В смысле, почему так получилось? Что такого вопросительного услышали изобретатели слов в звуке «К» столько столетий назад, когда слова еще только придумывали? Почему, например, не «Т» и не «П»? Даже жаль становится бедную «К», правда? В смысле, это ведь нелегкое бремя. Тем более что нередко, когда кто-то задает вопрос на «К», на самом деле это вовсе не вопрос. Это замаскированное утверждение. Как например…
Вулли выпрямился и заговорил голосом матери:
— «Когда ты уже повзрослеешь!» Или «Как ты мог так поступить!» Или «Какие глупости ты говоришь!»
Сара рассмеялась — Вулли нравилось смотреть, как она смеется. Потому что смеялась она замечательно. Абсолютно точно лучше всех других знакомых Вулли.
— Так и быть, Вулли. Я не буду тебя ни о чем спрашивать.
Теперь уже она положила руку ему на плечо.
— Но я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал. Пообещай мне, что, когда вы навестите всех, кого собирались, ты вернешься.
Вулли хотел опустить взгляд, но он чувствовал пальцы Сары у себя на руке и видел, что, хотя она всё еще смотрит на него с беспокойством, неуверенности в ее лице не осталось.
— Обещаю, — сказал он. — Обещаю… что вернусь.
Сара сжала его руку, как он до этого, и казалось, будто тяжкий камень свалился с ее души. Она откинулась на спинку скамейки, Вулли последовал ее примеру, панда сидела рядом. Они посмотрели перед собой — прямо на отель «Плаза».
Вулли широко улыбнулся, встал и повернулся к сестре.
— Может быть, зайдем выпить чаю, — предложил он. — Как в старые добрые времена.
— Вулли, уже начало третьего, — Сара ссутулилась. — Мне еще нужно заехать в парикмахерскую и в «Бергдорфс» за платьем, вернуться в квартиру, переодеться — Деннис будет ждать меня в «Ле Павийон».
— Бла-бла-бла, — передразнил Вулли.
Сара хотела было сказать что-то еще, но Вулли взял панду и покачал ею взад-вперед перед сестрой.
— Бла-бла-бла, — сказал он голосом панды.
Сара засмеялась.
— Хорошо, — сказала она. — Давай зайдем в «Плазу» выпить чаю — как в старые добрые времена.
Дачес
В пятницу, в половине второго, я стоял перед сервантом в столовой сестры Вулли и любовался тем, как аккуратно расставлен фарфор. Как и у Уотсонов, у нее был сервиз, который стоило передавать по наследству — возможно, уже передавали. Но здесь не было ни шатких башенок из кофейных чашек, ни тонкого слоя пыли. У сестры Сары все горки фарфора стояли строго вертикально, а все блюдца были переложены защитными кусочками фетра. На полке под фарфором лежал длинный черный футляр с настолько же аккуратно разложенным фамильным серебром.
Заперев нижний ящик серванта, я положил ключ туда же, где нашел, — в соусницу, стоявшую посередине средней полки. У хозяйки дома безусловно было чувство симметрии — похвальное, пусть и слишком предсказуемое.
Довольный тем, что осмотрел все комнаты на первом этаже, я вернулся по черной лестнице на второй.
За завтраком Сара сказала, что эти выходные они с Деннисом проведут в городской квартире, потому что приглашены на два ужина. Услышав, что Сара планирует выехать до обеда, чтобы успеть сделать еще какие-то свои дела, Вулли предложил составить ей компанию. Сара вопросительно посмотрела на меня.
— Вы не возражаете, — спросила она, — что Вулли побудет со мной в городе несколько часов?
— Вовсе нет.
Так и решили. Вулли поедет с сестрой, а я подъеду позже на «кадиллаке», и мы с ним поедем в цирк. Когда я спросил Вулли, где мы встретимся, он, естественно, предложил забрать его у статуи Авраама Линкольна на Юнион-сквер. В начале двенадцатого они отъехали от дома и направились в город, оставив дом в моем распоряжении.
Для начала я пошел в гостиную. Плеснул себе виски, включил Синатру на проигрывателе и закинул ноги на столик. Эту пластинку я еще не слышал, но голубоглазый Фрэнк все еще был в отличной форме и пел под аккомпанемент оркестра славные любовные песни — «Ты мне так нравишься» и «Этого у меня не отнять».
На обложке альбома красовались две сладкие парочки, а Синатра одиноко стоял, прислонившись к фонарному столбу. В сером костюме и фетровой шляпе, с сигаретой в руках — того и гляди ее выронит. От одного только взгляда на картинку хотелось закурить, надеть шляпу и в гордом одиночестве прислониться к фонарному столбу.
На мгновение я задумался, не муж ли Сары купил эту пластинку. Но только на мгновение. Конечно же, это была Сара.
Поставив пластинку во второй раз, я налил себе еще виски и неторопливо побрел по коридору. По словам Вулли, муж его сестры был чем-то вроде вундеркинда с Уолл-стрит, но по кабинету так не подумаешь. Там не было телеграфных лент с биржевыми котировками (или что там сейчас используют, когда решают, что покупать и продавать). Не было ни бухгалтерских книг, ни калькуляторов, ни счетных линеек. Вместо них — изобилие свидетельств активной спортивной деятельности.
На полке напротив стола — прямо у Денниса перед глазами — на подставке стояло чучело рыбы, навечно повернувшей голову к крючку. На полке над рыбой — свежая фотография: четверо мужчин только что закончили раунд в гольф. К счастью, фотография была цветной — на ее примере можно было раз и навсегда запомнить, как одеваться не стоит. Я пригляделся к лицам гольфистов, выбрал наиболее самодовольного и решил, что это Деннис. Слева от полок, над двумя незанятыми большими крючками висела еще одна фотография — из колледжа. На ней — бейсбольная команда, а рядом на траве — огромный призовой кубок.
Чего в кабинете у вундеркинда не было, так это фотографий сестры Вулли. Ни на стене, ни на полке, ни на столе.
На кухне я сполоснул стакан из-под виски и нашел что-то вроде кладовой. Но она была не как наша в монастыре, уставленная от пола до потолка мешками с мукой и банками с консервированными помидорами. В этой обнаружилась маленькая медная раковина с медной столешницей и вазы всевозможных цветов и размеров — они отлично демонстрировали, как много букетов Деннис Саре никогда не подарит. Из хорошего: Деннис позаботился оборудовать специальный шкаф для хранения нескольких сотен бутылок вина.
Из кухни я прошел в столовую, где обследовал фарфор и серебро, о чем уже рассказывал раньше; задержался в гостиной, чтобы закупорить виски и выключить проигрыватель, а затем направился наверх.
Пройдя мимо комнаты, где мы ночевали, я мимоходом заглянул в другую гостевую, потом — в нечто вроде комнаты для рукоделия, и наконец дошел до спальни, в которой перекрашивали стены.
Посреди комнаты стояла кровать, на кровати — коробки. Кто-то стянул с них холщовую ткань, и больше ничто не защищало вещи от брызг светло-голубой краски. Сестра Вулли вряд ли бы так поступила, так что я взял на себя смелость вернуть ткань на место. И кто бы мог подумать: прямо у кровати обнаружилась бита «Луисвилл слаггер».
«Вот, наверное, что лежало на тех больших крючках в кабинете Денниса», — подумал я. Наверняка выиграл матч лет пятнадцать назад и тогда же повесил ее на стену, чтобы вспоминать о заветном дне всякий раз, когда не смотрит на рыбу. Но по необъяснимой причине кто-то принес ее сюда.
Я поднял биту, взвесил в руках и в изумлении покачал головой. И как я раньше об этом не подумал?
По форме и принципу действия «Луисвилл слаггер» вряд ли сильно отличается от тех дубин, какими наши предки вразумляли диких кошек и волков. И тем не менее бита кажется такой же изящной и современной, как «мазератти». Плавное сужение в диаметре обеспечивает идеальное распределение веса… Выступ рукоятки фиксирует ладонь и не дает ей соскользнуть, за счет чего растет сила удара… Созданная с той же любовью, с какой мастера вырезают, шлифуют и полируют дерево для скрипок и кораблей, «Луисвилл слаггер» являла собой симбиоз пользы и красоты.
Вспомните Ди Маджо: только что он стоял, закинув биту на плечо, но вот одно резкое движение, и он со смачным щелчком отбивает снаряд, несущийся на него со скоростью девяносто миль в час. Давайте, попробуйте найти лучший пример соответствия формы предназначению?
Да-да, подумал я. Доски два дюйма на четыре, сковородки, бутылки виски — это все не то. Когда дело доходит до отправления правосудия, нет ничего лучше старой доброй бейсбольной биты.
Насвистывая, я двинулся дальше по коридору и концом биты толкнул дверь в хозяйскую спальню.
Это была милая светлая комната, в которой стояла не только кровать, но и кушетка, кресло с высокой спинкой и скамеечкой для ног и парные комоды для нее и для него. А еще — два парных шкафа. В том, что слева, висел длинный ряд платьев. Большинство — яркие и изящные, как сама владелица, но было там в самом уголочке и несколько коротеньких. Мне едва хватало смелости на них смотреть, ей же наверняка не хватало смелости их носить.
Во втором шкафу были полки с аккуратно сложенными рубашками из ткани оксфорд и перекладина, на которой висела коллекция костюмов-троек, развешанных по цвету — от бежевого и серого до синего и черного. На полке над костюмами располагались в ряд фетровые шляпы, разложенные по тому же принципу.
«Встречают по одежке» — так, кажется, говорят. Но стоит только посмотреть на ряд фетровых шляп, чтобы понять, какая это чепуха. Соберите вместе мужчин в градации от лидера до болвана и попросите бросить свои шляпы в одну кучу — жизни не хватит, чтобы понять, где чья. Потому что это по мужчине встречают шляпу, а не наоборот. Ведь наверняка из двух шляп вы выберете шляпу Фрэнка Синатры, а не сержанта Джо Фрайди? Надеюсь, что так.
В общей сложности у Денниса было штук десять шляп, двадцать пять костюмов и сорок рубашек, которые можно было по-всякому сочетать. Я не стал заморачиваться подсчетом всех возможных комбинаций. Было и так совершенно ясно, что, пропади кое-что из них, никто даже не заметит.