Эммет
В пятницу, в половине второго, Эммет подошел к дому из коричневого песчаника на Сто двадцать шестой улице.
— Опять начинается, — сказал пацан, довольно светлый для негра, стоявший на верху крыльца, облокотившись на перила.
Услышав это, крупный парень, сидевший на нижней ступеньке, взглянул на Эммета с добродушным удивлением.
— И тебя тоже побить надо? — спросил он.
Он затрясся в беззвучном хохоте. Входная дверь распахнулась, и на крыльцо вышел Таунхаус.
— Ну и ну, неужели это сам мистер Эммет Уотсон? — сказал он с улыбкой.
— Привет, Таунхаус.
Спустился он не сразу — светлый загораживал путь, и Таунхаус пристально на него посмотрел. Светлый с неохотой отступил; Таунхаус сошел с крыльца и пожал Эммету руку.
— Рад встрече.
— Взаимно.
— Я так понимаю, выпустили на пару месяцев раньше?
— Это из-за отца.
Таунхаус сочувственно кивнул.
Светлый наблюдал за разговором с кислым лицом.
— А это кто? — спросил он.
— Друг, — ответил Таунхаус, не оборачиваясь.
— Ну и дружелюбное же место эта Салина.
На этот раз Таунхаус обернулся.
— Помолчи, Морис.
Не сразу, но Морис всё же отвел взгляд и по обыкновению кисло уставился вдаль. Веселый же покачал головой.
— Пойдем прогуляемся, — сказал Таунхаус Эммету.
Поначалу шли молча: Эммет чувствовал, что Таунхаусу не хочется начинать разговор рядом с мальчишками, так что и сам не говорил ничего, пока они не свернули за угол.
— Ты как будто и не удивился, — сказал Эммет.
— Не удивился. Дачес был здесь вчера.
Эммет кивнул.
— Когда я услышал, что он поехал в Гарлем, то понял, что к тебе. Чего он хотел?
— Чтобы я его ударил.
Эммет остановился и повернулся к Таунхаусу — Таунхаус остановился и повернулся к нему. Они стояли лицом к лицу и не произносили ни слова. Воспитание и цвет кожи у них были разные, а склад ума один.
— Он хотел, чтобы ты его ударил?
Ответил Таунхаус тихо, словно хотел сохранить это между ними, хотя рядом не было никого, кто мог бы его услышать.
— Да, этого он и хотел, Эммет. Взял себе в голову, что должен мне что-то — из-за того случая с Акерли, и что, если я ему врежу пару раз, мы будем квиты.
— И что ты сделал?
— Ударил его.
Эммет посмотрел на него с удивлением.
— Он не оставил мне выбора. Сказал, что приехал сюда, только чтобы сравнять счет — ясно было, что не уедет, пока своего не добьется. Я ударил его, но он потребовал ударить снова. Так два раза. Все три в лицо — прямо там, у крыльца, перед мальчишками, — а он даже кулаков не сжал.
Эммет отвел взгляд от Таунхауса и задумался. Пять дней назад он так же сравнял собственный счет, так же дал избить себя и не защищался. Эммет не верил в приметы. Не боялся черных кошек, не отыскивал четырехлистный клевер. Но эти три удара на глазах у свидетелей показались ему дурным предзнаменованием. Впрочем, это ничего не меняло.
Эммет снова посмотрел на Таунхауса.
— Он не сказал, где остановился?
— Нет.
— Не сказал, куда едет?
Таунхаус ответил не сразу.
— Нет, — он покачал головой. — Но слушай, Эммет, если ты думаешь найти Дачеса, знай: не один ты его ищешь.
— В смысле?
— Вчера вечером приезжали двое полицейских.
— Из-за того, что они с Вулли сбежали?
— Возможно. Они не сказали. Но Дачес им точно больше интересен, чем Вулли. И сдается мне, тут нечто посерьезнее, чем охота на детишек, удравших через забор.
— Спасибо, что сказал.
— Ага. Но, прежде чем ты уйдешь, хочу тебе кое-что показать — тебе понравится.
Они прошли восемь кварталов и оказались на улице, скорее принадлежавшей латиносам, чем черным. Прямо на тротуаре трое мужчин играли в домино, из приемника доносилась латиноамериканская танцевальная музыка, чуть дальше по улице была бакалейная лавочка. Таунхаус остановился напротив автомастерской.
— Та самая?
— Да, это она.
Мастерская принадлежала мужчине по фамилии Гонсалес, который после войны переехал с юга Калифорнии в Нью-Йорк с женой и двумя сыновьями — близнецами, известными в округе как Пико и Пако. С четырнадцати лет отец заставлял их после школы работать в мастерской: очищать инструменты, подметать пол, выносить мусор — чтобы поняли, каково зарабатывать деньги честным трудом. Пако и Пико урок усвоили. И в семнадцать, когда им поручили закрывать мастерскую по выходным, развернули собственный бизнес.
Большинство машин попадали в мастерскую с поскрипывающим крылом или царапинами на дверце, но в целом были в рабочем состоянии. Так что по субботам братья стали за пару баксов в час сдавать машины напрокат местным ребятам. В шестнадцать лет Таунхаус позвал на свидание девушку по имени Кларисса — главную красавицу одиннадцатого класса. Она согласилась, Таунхаус занял у брата пять баксов и взял у близнецов машину.
Он собирался устроить небольшой пикник у мавзолея Гранта: встать там под вязами и любоваться Гудзоном. Но по воле случая единственной свободной машиной в ту ночь оказался «бьюик скайларк» с откидным верхом и хромированными деталями. Выглядел он настолько роскошно, что было бы преступлением посадить такую девушку, как Кларисса, на переднее сиденье и весь вечер смотреть на толкачи и баржи. Вместо этого Таунхаус опустил верх, включил радио и прокатил возлюбленную по Сто двадцать пятой улице.
— Это надо было видеть, — сказал Таунхаус однажды ночью в Салине, когда они с Эмметом лежали в темноте на своих койках. — Я в своем праздничном воскресном костюме, почти такого же синего цвета, как машина, Кларисса в ярко-желтом платье с вырезом на полспины. Этот «скайларк» разгонялся с нуля до шестидесяти миль за четыре секунды, но я ехал на двадцати, чтобы помахать всем знакомым — да и незнакомым тоже. Ехали по Сто двадцать пятой мимо всех этих модников у гостиницы «Тереза», и театра «Аполло», и джаз-клуба «У Шоумена»; у Бродвея я разворачивался и ехал обратно. На каждом круге Кларисса придвигалась все ближе, пока ближе стало уже некуда.
В конце концов Кларисса сама предложила поехать к мавзолею Гранта и встать под вязами — там они и пользовались укрытием теней, пока их не осветили фары патрульной машины.
Оказалось, что владельцем «скайларка» был один из модников у театра «Аполло». Учитывая, как усердно Таунхаус и Кларисса махали встречным, найти их в парке не составило труда. Пару разлучили: один из патрульных отвез Клариссу на «скайларке» домой, а второй усадил Таунхауса на заднее сиденье черно-белой полицейской машины и отконвоировал в участок.
До этого Таунхаус никогда не привлекался и как несовершеннолетний мог бы отделаться суровым выговором — если бы сдал близнецов. Но Таунхаус крысой не был. Когда полицейский спросил его, как он оказался за рулем чужой машины, Таунхаус ответил, что прокрался в офис мистера Гонсалеса, снял с крючка ключи и угнал машину, пока никто не видел. Так вместо сурового выговора он получил год в Салине.
— Идем, — сказал он Эммету.
Они прошли через дорогу и мимо офиса, где мистер Гонсалес говорил по телефону, и вошли в мастерскую. В первом отсеке стоял «шевроле» со вмятиной сзади, а во втором — «роудмастер» с покореженным капотом, как будто приехали сюда с одной аварии. По радио передавали танцевальную мелодию, которая на слух Эммета ничем не отличалась от той, что играла у мужчин с домино, хоть он и понимал, что это наверняка другая.
— Пако! Пико! — позвал Таунхаус, перекрикивая музыку.
Братья в грязных комбинезонах показались из-за «шевроле», вытирая руки тряпками.
Если Пако и Пико и правда были близнецами, по виду их сказать этого было нельзя — первый был высоким, худым и вихрастым, второй — крепким и коротко остриженным. Семейное сходство проявлялось, только когда их губы разъезжались в широкой белозубой улыбке.
— Это тот самый друг, о котором я вам говорил, — сказал Таунхаус.
Братья повернулись к Эммету с той же широкой улыбкой. Затем Пако кивнул в сторону дальнего конца гаража.
— Она там.
Эммет и Таунхаус пошли за близнецами к последнему отсеку, где стояла машина, накрытая брезентом. Вдвоем они сдернули ткань — под ней оказался нежно-голубой «студебекер».
— Это моя машина, — сказал Эммет удивленно.
— Она самая, — ответил Таунхаус.
— Как она здесь оказалась?
— Дачес оставил.
— Она на ходу?
— В общем, да, — сказал Пако.
Эммет покачал головой. Дачес делал, что хотел, где хотел и когда хотел — и объяснению его действия не поддавались. Но, раз машина вернулась к Эммету в рабочем состоянии, искать смысл в поступках Дачеса необходимости не было.
Бегло осмотрев машину, Эммет остался доволен тем, что царапин на ней не прибавилось. Но открыл багажник — и мешка с вещами там не нашел. Хуже того: он приподнял накрывавший запаску войлок, и конверта там тоже не оказалось.
— Все в порядке? — спросил Таунхаус.
— Да, — ответил Эммет и с тихим щелчком закрыл багажник.
Обошел машину, взглянул в кабину сквозь ветровое стекло и повернулся к Пако.
— Ключи у вас?
Пако посмотрел на Таунхауса.
— Да, у нас, — сказал Таунхаус. — Но есть еще кое-что.
Он не успел объяснить подробнее, потому что с порога мастерской раздалось злое:
— Какого хрена?!
Эммет предположил, что это мистер Гонсалес, раздраженный бездельем сыновей, но, обернувшись, увидел идущего к ним Мориса.
— Какого хрена, — повторил Морис медленнее, выделяя каждое слово.
Таунхаус тихо объяснил Эммету, что это его двоюродный брат, подождал, пока Морис дойдет до них, и только тогда снизошел до ответа.
— В чем дело, Морис?
— Отис сказал, ты ключи ему хочешь отдать, и я просто поверить не мог.
— Теперь смог?
— Но машина — моя.
— Твоей она никогда не была.
Морис изумленно уставился на Таунхауса.
— Ты же видел, как этот шизик кинул мне ключи.
— Морис, — сказал Таунхаус, — ты всю неделю у меня поперек горла стоишь — и знаешь, с меня хватит. Давай ты перестанешь путаться под ногами, пока не пнули?