Если я правильно помню, Алисе должно быть не больше двадцати восьми. Она на три курса старше моей сестры и к тому же из методистской церкви, так что у меня не было случая узнать ее ближе. Но я знала то же, что и все: она окончила Канзасский государственный университет, вышла замуж за парня из Топики, а потом он погиб в Корее. Осенью пятьдесят третьего Алиса вернулась в Морген бездетной вдовой и устроилась кассиром в ссудо-сберегательную ассоциацию.
Там это наверняка и случилось. По пятницам отец в банк не заходил, но каждый второй четверг приезжал за зарплатой мальчишкам. И вот однажды он, видимо, оказался у окошка Алисы и был очарован ее скорбным видом. Так и вижу, как на следующей неделе он аккуратно выбирает место в очереди, чтобы попасть именно к ней, а не к Эду Фаулеру, и просто из кожи вон лезет, чтобы завязать разговор, пока она пытается считать купюры.
Я сидела в кабине Бетти и смотрела на дом — вы, может, думаете, что мне было не по себе, или я злилась или возмущалась из-за того, что отец отбросил воспоминания о маме и завел роман с женщиной вдвое младше. Думайте что хотите. Вам это не будет стоить ничего, а мне и того меньше. Но ближе к ночи, когда чили был уже съеден, кухня вымыта, а свет погашен, я встала на колени у кровати, сжала руки и стала молиться. Господи, — шептала я, — пожалуйста, дай отцу моему мудрость быть любезным, сердце быть щедрым и храбрость просить руки этой женщины — чтобы кто-то другой наконец готовил ему еду и стирал его белье.
Так я молилась каждую ночь четыре недели.
Но в первую пятницу апреля отец не пришел на ужин к семи. Не пришел, пока я убирала кухню и готовилась ко сну. Была почти полночь, когда я услышала у дома звук мотора. Раздвинув занавески, обнаружила криво припаркованный пикап с горящими фарами и увидела, как отец плетется к двери. Он прошел мимо оставленного на столе ужина и, спотыкаясь, побрел вверх по лестнице.
Говорят, Бог отвечает на все молитвы, просто иногда отвечает отказом. И, судя по всему, мне он отказал. Потому что, когда на следующее утро я достала из корзины отцовскую рубашку, она пахла не духами, а виски.
Без четверти два отец наконец допил свой кофе и встал.
— Ну, думаю, мне пора, — сказал он.
Я не возражала.
Как только он залез в пикап и отъехал от дома, я взглянула на часы: в запасе оставалось больше сорока пяти минут. Помыла посуду, привела в порядок кухню и убрала стол. На часах двадцать минут третьего. Сняв фартук, промокнула лоб и села на нижней ступеньке лестницы — там после полудня всегда дует приятный ветерок и легко услышать телефон, звонящий в кабинете отца.
Там я просидела полчаса.
Затем встала, поправила юбку и вернулась на кухню. Внимательно ее оглядела. Комар носа не подточит: стулья задвинуты, столешница протерта, посуда аккуратно расставлена по шкафчикам. Взялась за мясной пирог. Испекла его и снова убралась на кухне. Потом, пусть была еще не суббота, достала из кладовки пылесос и пропылесосила ковры в гостиной и кабинете. Уже было понесла пылесос наверх к спальням, но вдруг подумала, что со второго этажа из-за шума могу не услышать телефон. Унесла пылесос обратно в кладовку.
Посмотрев на него, свернувшегося на полу, на секунду задумалась, кто из нас кому призван служить. Затем захлопнула дверь, вошла в кабинет отца, села в кресло, достала телефонный справочник и нашла номер отца Колмора.
Эммет
Выйдя со станции метро на Кэрролл-стрит, Эммет понял, что допустил ошибку, взяв с собой брата.
Он нутром чувствовал, что не нужно этого делать. Таунхаус не смог вспомнить точный адрес цирка, так что, скорее всего, придется немало пройти, пока они его найдут. Попав внутрь, Эммету придется искать Дачеса в толпе. И потом еще остается вероятность — какой бы ничтожной она ни была, — что Дачес не вернет ему конверт, а начнет снова мутить воду. В общем, правильнее было бы оставить Билли на попечении Улисса — в безопасности. Но как сказать восьмилетнему мальчику, всю жизнь мечтавшему сходить в цирк, что пойдешь туда без него? Итак, в пять часов вечера они спустились с путей по железной лестнице и вместе направились к метро.
Поначалу Эммету было немного спокойнее оттого, что он знал нужную станцию, нужную платформу и нужный поезд — он уже съездил однажды в Бруклин, пусть и по ошибке. Но вчера он только пересел с поезда до Бруклина на поезд до Манхэттена и из метро не выходил. Только когда они поднялись из подземки на Кэрролл-стрит, Эммет понял, насколько это недружелюбная часть Бруклина. Из Говануса они шли в Ред-Хук, и становилось только хуже. Вскоре их окружали в основном длинные здания складов без окон, к которым кое-где примыкали дешевые отели и бары. Для цирка район подходил плохо, если только они не разбили шатер на пристани. Но вот показалась река, и не было ни шатра, ни флагов, ни палаток.
Эммет хотел уже было повернуть обратно, но Билли показал на стоящую через дорогу безликую постройку с маленьким, ярко светящимся окном.
Постройка оказалась билетной кассой, внутри сидел старик лет семидесяти.
— Это цирк? — спросил Эммет.
— Представление уже идет, — сказал старик. — Но все равно два бакса с человека.
Когда Эммет заплатил, старик рукой подвинул к ним два билета с равнодушием человека, всю жизнь двигавшего билеты к окошку.
К облегчению Эммета, внутри цирк больше соответствовал его ожиданиям. Пол застелен темно-красным ковром, на стенах — изображения акробатов, слонов и львов с распахнутой пастью. Был там и киоск с попкорном и пивом, и большой стенд с рекламой главных звезд программы: «Невероятные сестры Саттер из Техххаса!»
Эммет отдал билеты женщине в синей форме и спросил, где им сесть.
— Где хотите.
Затем, подмигнув Билли, она открыла дверь и пожелала им хорошего вечера.
Цирк изнутри походил на небольшое родео: земляной пол, овальное заграждение и амфитеатр на двадцать рядов. На взгляд Эммета, занято было меньше половины мест, но, поскольку освещалась только арена, лица зрителей разглядеть было непросто.
Братья сели на скамью, свет приглушили, и прожектор осветил ведущего. Он был по традиции одет в костюм ловчего — кожаные сапоги, ярко-красный камзол и высокую шляпу. И только когда он заговорил, Эммет понял, что на самом деле это была женщина с фальшивыми усами.
— А сейчас мы с гордостью представляем ту, что танцевала для сиамского короля и вернулась с Востока, покорив сердце индийского раджи, — единственную и неповторимую Делайлу! — объявила она в красный рупор.
Ведущая вытянула руку, и луч прожектора метнулся через арену к воротам в заграждении, сквозь которые на детском трехколесном велосипеде въехала огромная женщина в розовой пачке.
Зрители хохотали и улюлюкали, а тем временем на сцене появились два повизгивающих морских котика в полицейских касках старого образца. Делайла, лихорадочно крутя педали, припустила по арене — котики, подстрекаемые толпой, не отставали. Загнав Делайлу обратно в ворота, они повернулись и поблагодарили зрителей за внимание: кивнули и похлопали ластами.
Следующими на арену выехали две наездницы: одна в белой кожаной одежде, белой шляпе и на белой лошади, другая — вся в черном на черной.
— Невероятные сестры Саттер, — крикнула в свой мегафон ведущая, пока они шагом объезжали арену и махали шляпами аплодирующим зрителям.
Сделав круг, сестры приступили к трюкам. На умеренной скорости они синхронно повисали то на одной стороне лошади, то на другой. Затем, ускорившись, Саттер в черном перепрыгнула со своей лошади на лошадь сестры и назад.
Указав на арену, Билли ошеломленно взглянул на брата.
— Ты видел это?
— Видел, — улыбнулся Эммет.
Но стоило Билли сосредоточиться на шоу, как Эммет сосредоточился на зрительном зале. Для выступления сестер арену осветили ярче, и различать лица стало проще. Первый беглый осмотр амфитеатра ни к чему не привел, и Эммет начал заново — с соседей слева и дальше, ряд за рядом, проход за проходом. Дачеса Эммет найти так и не смог, но с удивлением обнаружил, что публика по большей части состояла из мужчин.
— Смотри! — воскликнул Билли, показывая на сестер, которые теперь ехали бок о бок, стоя на седлах.
— Да, очень здорово, — ответил Эммет.
— Нет, — сказал Билли. — Я не про них. Там в зале. Это Вулли.
Взглядом проследив, куда указывает Билли, Эммет увидел, что напротив них в восьмом ряду сидит Вулли — один. Эммет настолько сосредоточился на том, чтобы найти Дачеса, что даже не подумал поискать Вулли.
— Молодец, Билли. Идем.
По широкому центральному проходу Эммет и Билли обошли зал по кругу и пришли к Вулли, сидящему с пакетом попкорна на коленях и улыбкой на лице.
— Вулли! — крикнул Билли, когда до него оставалась пара шагов.
Услышав свое имя, Вулли поднял взгляд.
— Mirabile dictu![8] Совершенно неожиданно появляются Эммет и Билли Уотсоны. Немыслимо! Какой поворот событий! Садитесь, садитесь.
Хотя места было предостаточно, Вулли чуть подвинулся на скамье.
— Шоу потрясающее, правда? — спросил Билли, снимая мешок.
— Правда, — согласился Вулли. — Совершенная, абсолютная правда.
— Смотри, — сказал Билли, указывая на арену, по центру которой теперь на четырех машинках ездили четыре клоуна.
Обойдя брата со спины, Билли сел справа от Вулли.
— Где Дачес?
— Что-что? — переспросил Вулли, не отрывая взгляда от сестер — те прыгали через машинки, а клоуны бросались от них врассыпную.
Эммет наклонился ближе.
— Где Дачес, Вулли?
Вулли взглянул на него так, будто и понятия не имел. Потом вспомнил.
— Он в гостиной! Он пошел встретиться с друзьями в гостиной.
— Где это?
Вулли указал на верхний ряд.
— Вверх по ступеням и в синюю дверь.
— Пойду схожу за ним. Присмотришь пока за Билли?
— Конечно, — сказал Вулли.