— Мы выпили только одну, — сказал Билли.
— Это правда, — подтвердил Вулли. — Остальные три мы вылили в раковину.
Он сразу понял, что говорить этого не стоило. Потому что «Деннис» вдруг стал красным, совсем как «Шато Марго».
— Вылили в раковину!
Сара, до сих пор тихонько стоявшая в дверях позади мужа, направилась к ним. Вот теперь она скажет то, что нужно сказать, подумал Вулли, и я буду жалеть, что сам до этого не додумался. Но, выйдя из-за спины «Денниса», Сара оглядела комнату и взяла со стола салфетку — на ней, как и на всех остальных, остались крупные винные пятна.
— Вулли-Вулли, — сказала она тихо.
Так мучительно тихо.
Все замолчали. Несколько мгновений, казалось, никто не знал, куда деть глаза. Друг на друга, на бутылки, на салфетки смотреть не хотелось. Но тут «Деннис» поставил пустую бутылку «Шато Марго» на стол, и заклятье как будто спало — все они посмотрели на Вулли, и «Деннис» особенно пристально.
— Уоллес Мартин, я хочу поговорить с тобой наедине, — сказал он.
Пройдя за «Деннисом» в кабинет, Вулли понял, что положение его стало только хуже: «Деннис» всегда совершенно ясно давал понять, что не любит, когда в его кабинет заходят в его отсутствие, — а тут трубка телефона снята и засунута в ящик стола, из которого торчит провод.
— Присядь, — сказал «Деннис», с грохотом вернув трубку на надлежащее место.
Затем он добрую минуту смотрел на Вулли — сидящие за столами часто так делают. Сначала настаивают на том, чтобы безотлагательно с тобой поговорить, а потом целую минуту сидят, ни слова не проронив. Но и минута однажды заканчивается.
— Полагаю, ты задаешься вопросом, почему мы с твоей сестрой сейчас здесь?
На самом деле, об этом Вулли даже не пришло в голову задуматься. Но теперь, после слов «Денниса», вопрос показался действительно хорошим, ведь они собирались остаться на ночь в городе.
Выяснилось, однако, что в пятницу после обеда Кейтлин позвонила некая девушка и спросила, не у нее ли сейчас Вулли. А сегодня на пороге ее дома объявился юноша с тем же вопросом. Кейтлин не могла понять, зачем кому-то спрашивать, не у нее ли сейчас Вулли, если Вулли должен отбывать срок в Салине. Естественно, она заволновалась и решила позвонить сестре. Но, когда она набрала ее номер, то ответил Вулли — и не только не стал разговаривать, но и, очевидно, не положил трубку обратно на рычаг, потому что Кейтлин звонила и звонила, но слышала только короткие гудки. После такого поворота событий Кейтлин не оставалось ничего, кроме как разыскать Сару и «Денниса», пусть они тогда и ужинали у Уилсонов.
В детстве пунктуация всегда представлялась Вулли его противником, враждебной силой, жаждущей его поражения, — исподволь или штормовыми порывами она разрушала его берега. В седьмом классе он признался в этом доброй и терпеливой мисс Пенни, а она объяснила, что Вулли все неправильно понял. Пунктуация, сказала она, это твой союзник, а не противник. Все эти маленькие значки: точка, запятая, двоеточие — они нужны, чтобы люди наверняка тебя поняли. Но, очевидно, «Деннис» был настолько уверен в ясности своих слов, что ни в каких знаках препинания не нуждался.
— Мы извинились перед хозяевами проехали неблизкий путь до дома и что мы здесь нашли пикап из-за которого невозможно подъехать к дому беспорядок на кухне незнакомцев в столовой пьющих наше вино и салфетки Господи салфетки которые твоя бабушка передала твоей сестре они безнадежно испачканы потому что ты обошелся с ними точно так же как обходишься со всеми а значит без всякого уважения.
«Деннис» пристально посмотрел на Вулли, словно искренне пытался его понять и оценить, что перед ним за человек.
— В пятнадцать лет семья устраивает тебя в одну из лучших школ в стране а ты вылетаешь из нее по причине которую я даже не помню затем тебя отдают в школу святого Марка откуда тебя выгоняют за то что ты сжег футбольные ворота подумать только и вот когда уже ни одна достойная школа не хочет даже слышать о тебе твоя мать убеждает принять тебя в школу святого Георгия в память о твоем дяде Уоллесе который не только показал превосходные результаты как ученик но и вошел затем в попечительский совет и когда ты вылетаешь и из этой школы и встаешь уже не перед дисциплинарной комиссией а перед судом что делает твоя семья она врет про твой возраст чтобы тебя не судили как взрослого человека нанимает адвоката из представь себе «Салливана и Кромвеля» который убеждает судью отправить тебя в какое-то особое исправительное заведение в Канзасе чтобы ты год выращивал там овощи но очевидно ты слишком мягкотел чтобы перетерпеть даже это неудобство до конца.
«Деннис» остановился — последовала тяжелая пауза.
По опыту Вулли, тяжелая пауза — неотъемлемая часть разговора наедине. Своеобразный знак для говорящего и слушающего: сейчас будет сказано нечто чрезвычайно важное.
— Со слов Сары я понял что если ты вернешься в Салину тебе позволят отбыть срок до конца и через несколько месяцев ты сможешь поступить в колледж и дальше жить своей жизнью однако теперь не осталось никаких сомнений что ты еще не научился ценить образование а лучший способ узнать его цену это несколько лет проработать по специальности которая его не требует поэтому завтра я свяжусь с одним приятелем он работает на бирже и ему всегда нужны посыльные может он добьется большего и хоть немного втолкует тебе каково зарабатывать на жизнь своим трудом.
Тогда Вулли ясно понял то, что должен был понять еще вчера вечером, с радостным сердцем стоя по колено в траве и полевых цветах, а именно — что ему никогда не побывать у статуи Свободы.
Эммет
Закончив разговор с Вулли, мистер Уитни поднялся в спальню, а через несколько минут за ним последовала и его жена. Вулли вышел из дома, сказав, что хочет взглянуть на звезды, и несколько минут спустя за ним вышел Дачес — убедиться, что с Вулли все хорошо. Салли же поднялась на второй этаж укладывать Билли. Так, Эммет остался наедине с грязной кухней.
И Эммет был этому рад.
Когда мистер Уитни вошел в столовую, веселье Эммета мгновенно сменилось стыдом. О чем они пятеро только думали? Устроили гульбу в чужом доме, выпили чужое вино, запачкали хозяйкины салфетки, только чтобы поиграть в глупую игру. Он вспомнил о Паркере и Пакере в том роскошном вагоне: как повсюду валялись остатки еды и полупустые бутылки с джином. Как легко Эммет осудил этих двоих; презрел их за испорченность, за беспардонное отношение к месту, в котором находятся.
Эммет не обиделся на недовольство мистера Уитни. У него было полное право быть недовольным. Оскорбленным. Разъяренным. Неожиданной для Эммета стала реакция миссис Уитни — та великодушная доброта, с какой она после ухода Вулли и Денниса сказала, что это пустяк — всего лишь салфетки и вино, и любезно настояла на том, чтобы они оставили уборку прислуге, а затем объяснила, в каких комнатах можно переночевать и где найти одеяла, подушки и полотенца. Ее доброта только усилила его чувство вины.
Поэтому он был рад остаться один, рад возможности убрать со стола и приняться за мытье посуды — лишь бы несколько искупить вину.
Эммет закончил с тарелками и перешел к бокалам, и тут на кухню спустилась Салли.
— Он спит, — сказала она.
— Спасибо.
Салли молча взяла полотенце и стала вытирать тарелки, пока он мыл хрусталь; потом она вытирала хрусталь, пока он мыл сотейник и кастрюли. Его успокаивала эта работа, успокаивала компания Салли и тот факт, что ни он, ни она не чувствовали необходимости говорить друг с другом.
Эммет видел, что Салли так же стыдно, как и ему, и это тоже успокаивало. Успокаивало не то, что кто-то еще себя упрекает. А, скорее, что кто-то разделяет его понимание правильного и неправильного, отчего это понимание становилось как-то правдивее.
Два
Дачес
Самое главное в водевилях — подготовка. Для комедийных актеров это так же верно, как для жонглеров и иллюзионистов. Зрители приходят в театр со своими предпочтениями, предрассудками, ожиданиями. Задача выступающего — незаметно для зрителей заменить эти ожидания на другие — на те, которые он с большей вероятностью может просчитать, которыми может управлять и которые сможет полностью удовлетворить.
Возьмем, к примеру, Мэндрейка Великолепного. Великим фокусником в привычном смысле слова Мэнни не был. Всю первую половину выступления он в основном доставал букеты из рукавов, или разноцветные ленточки из уха, или монетку из воздуха — такое еще детям на праздниках показывают. Но, подобно Казантикису, недостатки первой части он восполнял в финале.
От прочих Мэндрейка отличало то, что ассистировала ему не какая-нибудь длинноногая блондинка, а большой белый какаду по имени Люсинда. Много лет назад, путешествуя по лесам Амазонии, рассказывал зрителям Мэнни, он нашел птенца, выпавшего из гнезда. Выходив малютку, он воспитал его, и с тех пор они не расставались. Во время выступления Люсинда усаживалась на свой позолоченный насест и помогала фокуснику: держала в когтях ключи или трижды ударяла клювом по колоде карт.
Но вот выступление подходило к концу, и Мэнни объявлял, что хочет опробовать один фокус, который еще ни разу не показывал. Помощник выкатывал на сцену тумбу, на которой стоял глянцевитый черный сундучок с нарисованным красным драконом. Он нашел эту вещь, рассказывал Мэнни, на блошином рынке во время последней поездки на Восток. С первого же взгляда он понял, что это Ларец мандарина. Мэнни почти не знал китайского, однако старый торговец не только подтвердил его догадки, но и научил волшебным словам.
«Сегодня впервые в истории обеих Америк, — объявлял Мэнни, — с помощью Ларца мандарина я сделаю так, что мой верный какаду исчезнет и появится вновь прямо у вас на глазах».
Мэнни аккуратно сажал Люсинду в сундучок и опускал крышку. Закрыв глаза, он стучал палочкой по сундуку и произносил заклятие — якобы на китайском. Затем он поднимал крышку, и сундучок оказывался пустым.