Салли
Когда мы ехали по непонятно кем и почему населенному штату Нью-Джерси и Эммет свернул на обочину и сказал, что нужно отправиться за Дачесом и Вулли на север штата Нью-Йорк, я не сказала ни слова. Не сказала ни слова и четыре часа спустя, когда он остановился у придорожного мотеля, больше похожего на ночлежку для нуждающихся. Не сказала ни слова, когда Эммет зарегистрировался там под фамилией мистера Шалти.
Но…
Как только мы зашли в номер и я отправила Билли мыться, Эммет соизволил обратить на меня свое внимание. Приняв значительный вид, он сказал, что не знает, сколько времени у него уйдет на поиски Вулли и Дачеса. Может, несколько часов, а может, больше. Но, когда он вернется, мы втроем чем-нибудь перекусим и выспимся; а потом, если выедем к семи утра, то уже в среду вечером доставим меня в Морген, крюк там небольшой.
И вот тогда мой запас безмолвия кончился.
— Крюк, значит, небольшой…
— Да, не волнуйся, — заверил он.
— В любом случае это неважно. В Моргене я высаживаться не планировала.
— Хорошо, — сказал он несколько неуверенно. — Тогда где ты хочешь остановиться?
— Сан-Франциско меня вполне устроит.
Эммет посмотрел на меня. И закрыл глаза.
— Эммет, закрывай глаза, не закрывай — я не исчезну, — сказала я. — Понимаешь, да? Ты стоишь с закрытыми глазами, а я все еще здесь, и не только я — Билли здесь, этот чудный мотель здесь, весь мир здесь, на том же самом месте.
Эммет открыл глаза.
— Салли, не знаю, какую надежду я тебе дал или что ты там сама себе напридумывала…
«О чем это он», — подумала я. Какую надежду он мне дал? Что я себе напридумывала? Я даже чуть придвинулась к нему, чтобы не пропустить ни слова.
— …но нам с Билли через многое пришлось пройти в этом году. Мы потеряли отца и ферму, и все такое…
— Продолжай. Я внимательно слушаю.
Эммет смущенно кашлянул.
— Дело в том, что… Мы столько всего пережили, и… Думаю, сейчас нам с Билли нужно… начать с чистого листа. Нам двоим.
Я уставилась на него. И ахнула.
— Так вот оно что, — сказала я. — Ты думаешь, я напрашиваюсь ехать с вами в Сан-Франциско, потому что планирую стать частью вашей семьи.
Эммету явно было неловко.
— Салли, я только хочу сказать…
— О, я знаю, что ты хочешь сказать — потому что ты это уже сказал. Бормотал и запинался, но выразился вполне определенно. Так давай и я тебе отвечу определенно. В обозримом будущем я желаю быть частью только одной семьи — своей. Семьи, в которой я готовлю и убираю только для себя. Готовлю завтрак, обед и ужин только себе. Мою посуду только за собой. Стираю свое белье и подметаю свой пол. Так что можешь не волноваться, что я запачкаю ваш чистый лист. Насколько мне известно, чистые листы не для одного тебя зарезервированы.
Эммет вышел за дверь и сел в свою ярко-желтую машину, а я думала о том, что в Америке и правда много всего высокого. Эмпайр-стейт-билдинг и статуя Свободы высокие. Горы Сьерра-Невады и склоны Большого Каньона. Небеса над прериями. Но нет ничего выше мужского самомнения.
Покачав головой, я захлопнула входную дверь и постучала в дверь ванной, чтобы напомнить Билли, что пора вылезать.
Я знаю Билли Уотсона лучше, чем кто-либо другой, не считая его брата. Знаю, как он ест картофельное пюре с курицей и горошком (начинает с курицы, переходит к горошку, а пюре оставляет напоследок). Знаю, как делает домашнее задание (сидя с прямой спиной за кухонным столом и подчищая ошибки ластиком на кончике карандаша). Знаю, как молится (никогда не забывает попросить за отца, мать, брата и меня). А еще знаю, как он попадает в неприятности.
Это случилось в первый четверг мая.
Я запомнила это, потому что как раз готовила лимонные торты со взбитым кремом для церковного собрания, когда мне позвонили из школы и попросили приехать.
Признаюсь, в кабинет директора я входила уже не в лучшем расположении духа. Я только успела взбить белки, а из-за звонка пришлось выключить духовку и спустить все в раковину. Но стоило открыть дверь и увидеть, что на стуле у стола директора Хаксли сидит Билли и смотрит в пол — и я вспыхнула. Мне достоверно известно, что никогда в жизни у Билли Уотсона не было причины прятать глаза. А раз он их прячет, значит, кто-то несправедливо его застыдил.
— Итак, мы оба здесь, — сказала я директору Хаксли. — Что случилось?
Оказалось, что после обеда в школе была учебная тревога. Прямо посреди урока, когда дети занимались, прозвенело пять звонков, после которых ученикам положено залезть под парты и прикрыть головы руками. Но, по всей видимости, когда звонок прозвенел и мисс Купер напомнила детям, что надо делать, Билли отказался.
Билли нечасто отказывается что-то делать. Но когда отказывается, это отказ с большой буквы «О». И сколько бы мисс Купер ни уговаривала его, ни настаивала и ни ругала, под парту Билли не лез ни в какую.
— Я пытался объяснить Уильяму, что цель учебной тревоги лежит в обеспечении его собственной безопасности, — сказал директор Хаксли. — И что, отказываясь следовать инструкциям, он не только подвергает опасности себя, но и создает прецедент неповиновения, который в дальнейшем может поставить под угрозу жизнь и здоровье других людей.
Годы не пощадили директора Хаксли. На макушке поредели волосы, и поговаривали к тому же, что у миссис Хаксли в Канзасе есть дружок. Так что, думаю, его можно было бы пожалеть. Но в начальной школе мне директор Хаксли не то чтобы нравился, и я не видела особенных причин менять свое к нему отношение.
Я повернулась к Билли.
— Это правда?
Билли кивнул, не поднимая головы.
— Может, расскажешь нам, почему ты отказался следовать указаниям мисс Купер, — подсказал директор Хаксли.
Билли в первый раз за все время посмотрел на меня.
— В своем введении к «Компендиуму» профессор Абернэти говорит, что герой никогда не поворачивается к опасности спиной. Он говорит, что герой всегда встречает ее лицом к лицу. Но как я смогу встретить опасность лицом к лицу, если сижу под партой и прикрываю голову руками?
Откровенность и здравый смысл. На мой взгляд, по-другому это не назовешь.
— Билли, иди подожди меня в коридоре, — сказала я.
— Хорошо, Салли.
Билли — по-прежнему с поникшей головой — вышел из кабинета. Когда дверь закрылась, я повернулась к директору.
— Директор Хаксли, — сказала я, изо всех сил стараясь сохранить дружелюбный тон. — Вы хотите сказать, что спустя девять лет после того, как Соединенные Штаты Америки одолели фашизм во всем мире, вы отчитываете восьмилетнего мальчика за то, что он отказывается прятать голову под стол, как страус в песок?
— Мисс Рэнсом…
— Я не ученый. Больше скажу: в старших классах у меня была тройка по физике и четверка с минусом по биологии. Но даже мои скудные знания подсказывают мне, что столешница не защитит ребенка от ядерного взрыва — равно как и зачесанные назад волосы не защитят ваш скальп от солнца.
Знаю, что говорить так было не по-христиански. Но меня уже вывели из себя. И оставалось только два часа, чтобы снова разогреть духовку, испечь торты и принести их в церковь. Не время было посыпать булочки сахарной пудрой.
И только подумайте: когда через пять минут я выходила из кабинета директора Хаксли, было решено, что храбрец по имени Билли Уотсон будет назначен ответственным за учебную тревогу в целях обеспечения безопасности ученического состава. С тех пор, когда раздавалось пять звонков, Билли не прятался под партой, а обходил классы с блокнотом в руке и следил за тем, чтобы другие соблюдали инструкции.
Как уже было сказано, я знаю Билли лучше, чем почти кто-либо другой — знаю даже, как он попадает в неприятности.
Поэтому ничто не может оправдать мое удивление, когда, трижды постучав в дверь ванной, я все же открыла ее и увидела бегущую из крана воду и распахнутое окно — но не Билли.
Эммет
Проехав с милю по петляющей грунтовой дороге, Эммет начал подозревать, что свернул не туда. Мужчина на заправке сказал, что слышал фамилию Уолкоттов, и велел Эммету ехать еще восемь с половиной миль по шоссе 28, а потом свернуть на грунтовку с кипарисовиками по краям. Эммет сверял расстояние по одометру, и, пусть он слабо представлял, как выглядит кипарисовик, он повернул, когда по краям дороги возникли какие-то хвойные деревья. К счастью, дорога была слишком узкая, чтобы разворачиваться — Эммет ехал дальше и несколько минут спустя наткнулся на большой деревянный дом у озера, у которого стояла машина Вулли.
Затормозив у «кадиллака», Эммет вылез из машины и подошел к озеру. Время близилось к вечеру, и вода была настолько неподвижной, что отражала разномастные облака и сосны на другом берегу, создавая иллюзию горизонтальной симметрии мира. Только большая голубая цапля, потревоженная звуком захлопнутой дверцы, взлетела над мелководьем и скользила теперь бесшумно над самой водой.
Слева от Эммета была небольшая постройка — видимо, мастерская: рядом на козлах лежала перевернутая плоскодонка с пробоиной на носу.
Справа стоял дом с видом на лужайку, озеро и пирс. Вдоль фронтона тянулась просторная веранда, на которой стояли кресла-качалки и ступени которой спускались к траве. Эммет знал, что эта веранда и есть главный вход, но дорожка за «кадиллаком», выложенная по краям побеленными камнями, вела к другой — открытой — двери.
Поднявшись к этой двери, Эммет открыл ее и крикнул:
— Вулли? Дачес?
Не услышав ответа, он вошел, и дверь за ним захлопнулась. Он оказался в прихожей, где висели плащи и рядами стояли удочки, походные ботинки и ролики. Все было на своих местах, кроме садовых стульев, составленных посредине. Над шкафом с ружьями висела большая доска с написанным от руки списком дел.
«Перед отъездом»:
1. Вынуть ударники из ружей.
2. Убрать каноэ.
3. Забрать продукты из холодильника.