«Багажник “кадиллака”?» — подумал Эммет.
Но как только Дачес придет в сознание, он или быстро выберется из багажника, или не выберется вообще — оба исхода нежелательные.
Сарай?
Нет. Двери снаружи не запираются.
Пока Эммет смотрел на сарай, ему в голову пришла другая — интересная — идея. Но тут Дачес у его ног вдруг застонал.
— Черт, — выругался Эммет.
Он посмотрел вниз и увидел, что Дачес мотает головой — почти пришел в себя. Дачес снова застонал, и Эммет оглянулся проверить, нет ли поблизости Билли. Потом наклонился, поднял Дачеса за воротник и ударил в лицо.
Дачес успокоился, а Эммет потащил его к сараю.
Двадцать минут спустя они были готовы ехать.
Билли, как и следовало ожидать, отлично справился с наведением порядка в кабинете. Все книги стояли на полках, бумаги лежали в лотках, а ящики вернулись на места. Только бюст Авраама Линкольна он не передвинул — слишком тяжелый. Когда Эммет поднял его и стал искать, куда бы поставить, Билли подошел к столу.
— Сюда, — он показал пальцем на место, где едва виднелись следы от квадратного основания скульптуры.
Билли ждал Эммета у двери в кухню, а Эммет, заперев передние двери и дверь в прихожую, напоследок еще раз осмотрел дом.
Вернувшись к спальне на втором этаже, он замер на пороге. Он собирался оставить все именно так, как было. Но, увидев пустой коричневый пузырек, Эммет положил его в карман. А потом в последний раз попрощался с Уоллесом Вулли Мартином.
Закрывая дверь, Эммет заметил на кресле свою старую школьную сумку и понял, что где-то в доме должна быть еще та, которую взял у него Дачес. Проверив все спальни, Эммет обыскал гостиную и нашел ее на полу рядом с диваном, на котором Дачес, должно быть, ночевал. Уже повернувшись к кухне, Эммет вспомнил про шляпу и забрал ее с кресла.
Когда они проходили мимо пирса, Эммет продемонстрировал Билли, что с Дачесом все в порядке. Сумку и шляпу он бросил на переднее сиденье «кадиллака». В багажник «студебекера» положил два бумажных пакета: в одном — мусор из кухни, а в другом — их доля от наследства. Взявшись за крышку багажника, он вспомнил, как всего девять дней назад вот так же получил наследство от отца: деньги и цитату из Эмерсона — полуоправдание, полунаставление. Эммет проехал полторы тысячи миль не в том направлении, впереди лежали еще три тысячи, и он чувствовал, что силы, заложенные в нем, не имеют подобных в природе, и лишь ему одному дано узнать, на что он способен, а это не прояснится, пока он не испытает себя.
Захлопнув багажник, Эммет сел за руль и повернул ключ зажигания.
— Я думал остаться в мотеле на ночь, — сказал Эммет брату. — Но, может, лучше заедем за Салли и сразу рванем в Калифорнию?
— Хорошая идея. Давай заедем за Салли и сразу рванем в Калифорнию.
Пока Эммет разворачивался, Билли взялся за карту, стал ее изучать — и вдруг наморщил лоб.
— Что не так? — спросил Эммет.
Билли покачал головой.
— Вот самый короткий маршрут.
Билли ткнул пальцем в Вуллину красную звезду и провел на юго-запад по дорогам, ведущим от дома Уолкоттов в Саратогу-Спрингс и Скрантон, а потом на запад в Питтсбург, к выезду на шоссе Линкольна.
— Который час? — спросил Эммет.
Взглянув на часы Вулли, Билли сказал, что сейчас без одной минуты пять.
Эммет указал на другую дорогу на карте.
— Если вернемся так же, как приехали, — сказал он, — сможем начать на Таймс-сквер. А если поторопимся, увидим, как зажигаются огни.
Билли взглянул на него округлившимися глазами.
— Правда, Эммет? Мы правда можем? Но ведь так мы выбьемся из графика?
Эммет притворился, что задумался.
— Да, думаю, немного выбьемся. А какой сегодня день?
— Двадцать первое июня.
Эммет нажал на газ.
— Значит, если хотим быть в Сан-Франциско к четвертому июля, у нас есть тринадцать дней на то, чтобы пересечь континент.
Дачес
Когда я пришел в себя, мне показалось, что я плыву — как будто лежу в лодке солнечным днем. Как оказалось, так все и было — я лежал в лодке солнечным днем! Потряс головой, чтобы прояснить мысли, оперся руками о борта и поднялся.
Не скрою: в первую очередь я обратил внимание на открывшуюся передо мной красоту. Никогда не был деревенской птичкой — на просторах мне, как правило, неуютно, порой даже страшновато — но в этом пейзаже было нечто чрезвычайно приятное. Сосны над озером, льющийся с небес солнечный свет, легкая рябь на поверхности воды. Поневоле вздыхаешь при взгляде на это великолепие.
Но, к счастью, боль в пятой точке привела меня в себя. Оказалось, что я сижу на куче беленых камней. Взял один камень, чтобы рассмотреть поближе, и заметил засохшую кровь — и на руке, и на рубашке.
Тут я вспомнил.
Эммет ударил меня прикладом!
Он влетел в кабинет, когда я пытался открыть сейф. Мы не сошлись во мнениях, повздорили, око за око и все такое. Я поразмахивал ружьем для большей драматичности — направил дуло куда-то в сторону Билли. Но Эммет все не так понял, выхватил ружье и съездил мне по носу.
Возможно, он мне его даже сломал. Это объяснило бы, почему так тяжело дышать.
Я поднял руку, чтобы ощупать рану, и услышал рев мотора. Обернувшись, увидел канареечно-желтый «студебекер» — он развернулся, на мгновение замер и с ревом рванул прочь от дома Уолкоттов.
— Стойте! — крикнул я.
Но только я наклонился вбок, чтобы позвать Эммета, как лодка накренилась.
Отшатнувшись от края, я осторожно вернулся на середину.
Ладно, подумал я, Эммет вырубил меня ружьем. Но не отвез в участок, как угрожал, а пустил по озеру в лодке без весел. Почему?
Я сощурился.
Потому что маленький мистер Всезнайка рассказал ему, что я не умею плавать. Вот почему. И отправив меня дрейфовать по озеру, Уотсоны выиграли время на то, чтобы забраться в сейф и присвоить себе наследство Вулли.
Но не успел я еще додумать эту гадкую мысль — мысль, которой мне никогда не искупить, — как заметил на носу лодки пачки денег.
Эммет и правда смог забраться в сейф старика — как я и ожидал. Но он не кинул меня с пустыми руками, а оставил столько, сколько полагалось мне по праву.
Там же именно столько лежит, правда?
В смысле, так ведь выглядит куча в пятьдесят тысяч долларов?
Меня, естественно, взяло любопытство, и я стал пробираться вперед, чтобы быстренько все пересчитать. Но под моим весом нос стал опускаться, и сквозь брешь в лодку полилась вода. Я дернулся назад, нос поднялся, и течь прекратилась.
Вода плескалась у меня в ногах, и я понял, что это не просто какая-то лодка. Это та самая лодка, которая лежала на козлах у сарая. Именно поэтому Эммет нагрузил корму камнями. Чтобы удержать поврежденный нос над поверхностью воды.
Какая изобретательность, подумал я с улыбкой. Пробитая лодка без весел посреди озера. Декорации под стать Казантикису. Он бы мне еще руки за спиной связал. Наручники тоже подошли бы.
— Ну ладно, — я был полон решимости.
До берега, по моим расчетам, было несколько сотен футов. Если откинуться назад, опустить руки в воду и осторожно грести, доберусь до суши целым и невредимым.
Тянуться руками через корму оказалось на удивление неудобно, а вода оказалась на удивление холодной. То и дело приходилось останавливаться и греть пальцы.
Но только я начал подбираться к берегу, как поднялся вечерний ветерок, и при каждой остановке лодку снова сносило к середине озера.
Я стал грести быстрее и сократил перерывы. Но ветер, словно в отместку, подул сильнее. Настолько, что подхватил одну купюру и уронил в озеро в футах двадцати от меня. Потом улетела вторая. И третья.
Я греб изо всех сил и вовсе перестал останавливаться. Но ветер все дул, и купюры все взлетали и, порхая, опускались за кормой — по пятьдесят баксов за раз.
У меня не осталось выбора, я перестал грести, поднялся на ноги и стал подбираться к носу. Со вторым моим шажочком он опустился на дюйм, и в лодку полилась вода. Я шагнул назад — течь прекратилась.
Осторожно здесь не получится, понял я. Придется хватать деньги и тут же назад — прежде чем в лодку затечет слишком много воды.
Вытянув руки перед собой, я поймал равновесие и приготовился к рывку.
Нужна только ловкость. Движение быстрое и в то же время плавное. Как когда вынимаешь пробку из бутылки.
В точку, подумал я. Все вместе не должно занять больше десяти секунд. Но без помощи Билли считать придется самостоятельно.
На слове «десять» я сделал шаг вперед, и лодка качнулась вправо. На «девять» — уравновесил ее шагом влево, и лодка нырнула влево. На «восемь» я потерял равновесие от всей этой качки, упал вперед и приземлился прямо на деньги, а в лодку полилась вода.
Потянулся к краю борта, чтобы подняться, но пальцы так онемели, что рука сорвалась и я снова упал — как раз на свой сломанный нос.
Со стоном кое-как поднялся на ноги, ледяная вода уже плескалась у лодыжек. Весь мой вес теперь был на носу лодки, корма поднялась, и камни покатились ко мне — лодка нырнула, а я вверх тормашками полетел в озеро.
Я барахтал ногами в воде, шлепал руками по поверхности — попытался сделать глубокий вдох, но вместо воздуха вдохнул воду. Я кашлял и бился, и голова стала уходить под воду, и тело стало тонуть. Снизу вверх смотрел я на волнующуюся гладь и видел тени банкнот, качающихся на воде, подобно осенним листьям. Затем надо мной остановилась лодка и накрыла гораздо большей тенью — и тень эта все росла и росла.
Но едва мне показалось, что тьма вот-вот накроет все озеро, как занавес поднялся, и я оказался на шумной улице большого города — только вокруг все знакомые, и все они застыли на месте.
На скамейке неподалеку сидят Вулли и Билли и улыбаются, глядя на план дома в Калифорнии. А там няня Салли склонилась над коляской, чтобы подоткнуть одеяльце ребенку. А вон там, в полусотне футов, возле своей ярко-желтой машины, гордо расправив плечи, стоит Эммет.
— Эммет, — позвал я.