Потапов не учитывал и не мог учесть двух вещей. Обитателей хрущоб, от самых маленьких до самых старых, так или иначе что-то объединяет: дружба, родство, работа, бутылка, ненависть ко всему миру или пресловутая миссия. Всё, происходящее здесь, в равной мере затрагивало каждого, приводя амплитуды настроений к общему знаменателю. И если на праздники выпадал чей-то траур, последнему отдавалось предпочтение. Но горе здесь не разделяли – его «вампирили», оно придавало обыденности мрачной остроты, и тогда праздник обращался в смакование загробных подробностей и злорадство от того, что кто-то, вчера еще выносивший мусор, покупавший в ларьке пиво или ехавший с тобою в автобусе, оказался более смертен. То есть – оказался смертен раньше других.
Досадуя на память, подведшую в самый неподходящий момент – как бы, действительно, не догуляться до осложнения – Миша прибег к испытанному способу «раскачать» свой ум вычислениями. Он принялся считать, сколько точно дней минуло с тех пор, как он впервые попал на шоссе Опольцево-Петля. Но с температурой под тридцать восемь особо не навычисляешься. Дней сорок пять назад. Или сорок три. Или сорок четыре…
Утруждался он напрасно. Чтобы установить дату своего первого визита в эти края, ему нужно было всего лишь повернуть голову и прочесть надпись на стене школы, выведенную огромными коричневыми буквами: «ЖЕКЕ СОРОК ДНЕЙ! ТЫ БЫЛ ЛУЧШИМ, ПАЦАН!!!». Надпись появилась сегодняшним утром, чего, впрочем, Потапову было не определить. Но он ее и не увидел.
Начертанию этой безыскусной эпитафии предшествовал новый всплеск слухов по сюжету ДТП. Жека Полякович никак не желает угомониться, и, будучи пятую неделю мертвым, объезжает хрущобы, задерживаясь ненадолго в закоулках, где при жизни тусовался с одноклассниками, отбирал деньги у малышей, курил травку… Как это обычно бывает, никто не мог честно сказать про себя, что сталкивался с покойным - оседлавшим искореженную «Яву» и взирающим на прежних друзей сквозь щиток пустого мотошлема - зато практически у любого был знакомый, знакомый которого лично перенес эту психологическую травму и забухал от страха. Возраст членов «фан-клуба» Поляковича перешкаливал за совершеннолетие минимум на пару лет; взрослые скептически ухмылялись, но местные патриархи во главе с председателем гаражного кооператива от комментариев воздерживались.
Зловещим шепотом пересказывался эпизод, в котором двое ребят, отыграв в хоккей против команды «заовражных», двинули к зданию бывшей поликлиники, и, забивая по косяку в честь одержанной победы, обнаружили мотоциклиста буквально перед собой: упершись ногами в землю и привстав над сидением, он молча стоял в тени пристройки. Словно приветствуя пацанов, он дважды мигнул фарой. Естественно, байка путалась в именах свидетелей феномена, да и прожила от силы сутки. Ирка Лаврова, школьный секретарь, заявила, что это был вовсе не мертвый Полякович, а новый ухажер «англичанки» – рокер и мотогонщик, и стыдобища, что хоккеисты не отличили ярко-синюю «Хонду» от облезлой «Явы» Поляковича.
Впрочем, накануне того дня, когда Миша Потапов приехал в «отпуск» на Опольцево, по хрущобам пополз еще один слух – совсем уж неправдоподобный. Парадоксально, но именно Потапову – ничего обо всём этом не ведавшему – очень скоро предстояло убедиться в его реальности.
***
Интерьер магазина один в один повторял сельские продмаги, какими они были в далекие семидесятые годы, разве что ассортимент побогаче. При появлении Потапова продавщица, игравшаяся с мобильником, отошла от прилавка и уселась в подсобке. Миша поберег здоровье и воздержался от замечаний. Он подчеркнуто вежливо поздоровался и попросил три пакета молока и баночку липового меда. Сдачи наглая девица дала на тридцать рублей меньше, чем надо, но Миша и тут сдержался, сказав только: «Правильно, девушка, еще пачку сигарет ровно за тридцать». С тех пор, как Миша приехал в Москву, курил он лишь однажды, на Ромкиной свадьбе, но он обещал Наталье обезопасить себя от «наездов», запасшись сигаретами. Как ни крути, предосторожность не лишняя.
…Доплетясь до семнадцатого дома, он проведал «Оку», постоял немного, осматривая по-прежнему безлюдный район, и собирался уже войти в подъезд, когда на балкон четвертого этажа по фасаду, нелепо согнувшись, выбрался человек.
В Натальиной квартире балкона не имелось, но вон ее окна с цветастыми занавесками – стало быть, квартира рядом. Ну и хорошо, кто-то живой под боком, хотя и пьянь пьянью. В сумерках вспыхнул огонёк: алкоголик прикуривал сигарету. Не прикурил; уж очень силен ветер. Еще вспышка. Сигарета полыхнула. Шестое чувство заставило Мишу прикинуться, что он вовсе не спешит в тепло, на мягкий диван; он прислонил пакет к низенькому заборчику, вынул из него свои ментоловые и ободрал полиэтилен. Заминка, возможно, спасла его от ожога: сигарета упала там, где Потапов проходил бы в этот момент к подъезду. Вероятность невелика, но если тлеющая сигарета влетает за шиворот, приятного тоже не много. Хлопнула балконная дверь – перекур закончился.
Миша наклонился к сигарете. Что-то в ней странное… раскурена с фильтра, что ли… По пьяной лавке-то как только не промахнешься. И очень уж нехорошо она пахнет. Не коноплей. Хуже. А это что еще такое?...
____
Он взбежал на четвертый этаж, перескакивая через ступеньки. Отдышавшись, тщательно вымыл руки с мылом и переоделся. Согрел молока, улёгся на диван и включил телевизор. Позвонила Наталья: узнать, нормально ли он добрался и хорошо ли устроился. Миша мужественно подавил спазм кашля и сказал, что квартира отличная. «Как вы там… вообще?», - спросила она. «Вообще» было так себе, но он счел неуместным распространяться о своих проблемах. Тон Натальи выдавал беспокойство за него, и, значит, он для нее не просто квартиросъемщик. Уже без всякой робости он сказал, что обязательно позвонит ей завтра.
Тревога, закравшаяся в его душу, едва он завидел указатель «Опольцево – 500 м», отошла, и наступило блаженство. Блаженная, абсолютная тишина – не то, что в общаге, где тихо не бывает никогда. Теперь можно и поспать.
Но тишина не живет долго там, где живут люди. Посреди ночи в соседней квартире зашумела льющаяся вода, что-то несколько раз стукнуло в стену. Но Потапов спал слишком крепко: он приоткрыл на минуту глаза, поворочался, прижал к уху подушку и снова заснул.
***
За ночь сдал свои позиции и бронхит. Организм, напуганный собственными незавидными перспективами, задействовал внутренние ресурсы и поборол болезнь. Главное - не мешать ему справиться с ней окончательно – то есть, сидеть в квартире, полоскать горло и пить молоко с мёдом. Вчерашние страхи дотаивали в мутной дымке сна, с пробуждением возвратилось предвкушение чуда. Высокая температура оставила после себя слабость и ломоту в теле, но терпеть можно.
Потапов отдернул занавески, впуская в комнату солнце. Во дворе наряжали ёлку, бегали и кричали дети. «Вот и слава Богу, подумал он, пришел Новый Год и на Опольцево. Счастья вам, люди!»
Этот день он проводил в своё удовольствие. Позавтракал, попил чаю и молока. Разослал поздравительные смс, а некоторым позвонил: Ромке, настоятелю Григорию (заодно извинился, что не сможет приехать) и еще пятерым своим друзьям, с которыми сошелся в экспедициях на Севере. Но самое радостное поздравление будет ровно в полночь. Изучил содержимое книжных полок, прихватил «Остров сокровищ» и с наслаждением завалился под плед, но читал не очень долго: задремал с раскрытой книгой на груди. Выспался за пятнадцать минут и отправился на кухню, сварил суп из двух видов консервов. После обеда снова взялся за книжку.
О чем ему совсем не хотелось думать, так это о Юрии Сизых. Эти мысли Миша гнал от себя. И еще ему не хотелось верить, что вчера, пропуская машины перед поворотом в квартал пятиэтажек, он видел за лобовым стеклом черного джипа лицо гендиректора «Риэлты». Стекло ведь было тонированное, а навязчивая идея имеет обыкновение воплощаться всюду, где она хоть сколько-нибудь уместна.
Но мозг сам собой, в фоновом режиме, обрабатывал информацию, монтируя факты в логику и хронологию. Наконец, Потапов отложил «Остров сокровищ» на тумбочку и беспокойно поднялся с дивана.
____
Если за рулем джипа сидел Юрий Сизых – на кой бес он сюда притащился?
Со слов Анатолия, выяснение отношений между Сизыхом и Буровым состоялось в самом начале рабочий недели. Во вторник о смерти Бурова уже шептались в курилке. До пятницы Сизых тщательно контролировал все отлучки. Для него принципиальным было не дать похоронить Бурова по-людски.
«Ты, бомж, без моего разрешения на тот свет не отправишься».
«…те двое время выкроили между местными командировками и Жорку из морга забрали, на кладбище отвезли…»
«…но с десяток храбрых на похороны собрались… Не на похороны. На поминки, что ли».
Потапов (в отличие от Сизыха) не был психологом, но в людях кое-что понимал. Анатолий не принадлежал к завирающимся; его речь изобиловала оговорками: я точно не знаю, этого мне не сказали… а это я знаю т о ч н о . Так сколько же человек пришло на похороны Георгия Бурова: двое или десятеро? Разница-то существенная. Скажем, двое исхитрились забрать из морга тело, но долгое отсутствие грозило им немилостью босса. Это всё в течение недели. А в пятницу вечером – катастрофа на шоссе, двенадцать погибших, из них один мотоциклист и один водитель ритуального автобуса. Миша не сомневался, что остальные и есть тот «десяток храбрых», наперекор запрету сговорившихся достойно предать земле коллегу. Именно предать земле, а не помянуть. Не требуется большой храбрости, чтобы посидеть где-нибудь за столом, а Юрий Сизых – не всевидящее око. С похоронами сложнее. Это долго, и это дает Сизыху шансы застукать ослушавшихся. В точке сбора, при посадке в «Пазик», на кладбище…